ЧУДО ВОСПИТАНИЯ

Взято с сайта Правосланый Санкт-Петербург

Привести в храм маленьких детей — это полдела: нелепо приводить ребенка в храм, бросать его там, а самому молиться где-то в углу или даже уходить куда-то. Вот это действительно детей разлагает, и видишь: двухлетний мальчик стоит как вкопанный всю службу, не оторвешь, и в три года стоит, а потом, став постарше, убегает. Когда я с детьми ходил в церковь, то сам с ними стоял обычно всю литургию, а вечером мы очень редко ходили. Я решительно проходил с детьми к амвону, и там мы всегда стояли. Дети были маленькие, им, конечно, было тяжело, и то сделаешь поклончик с ними вместе, то свечку дашь поставить, то на батюшку покажешь, что-то пояснишь шепотом. Домашняя молитва проходила у нас так: правило мы читали обычно вместе с супругой, а дети — по мере возрастания понемножку подключались. Был, кстати, интересный момент: когда двухлетний Ильюша, старший, говорить еще почти не умел, то он становился перед иконками и что-то лопотал. Ну, я, умудренный святоотеческой литературой и неправильно понявший многое, стал его останавливать, дескать, он безсмысленно говорит. Потом, когда об этом узнал мой духовный отец, я от него заслуженно получил, потому что не надо вмешиваться в детскую молитву. Когда церковный ребенок сам обращается к Богу, это никогда не бывает кощунством.

Дети постепенно вовлекались в молитвенное правило. Конечно, маленький ребенок не может выстаивать все вечерние и утренние молитвы: где-то немножко с нами помолится, а потом может тихонько поиграть. Позже мы начали давать им читать некоторые молитвы. Хотя читать мы любили, но детям уступали. Потом читали уже только дети.

Что касается чтения художественной литературы, то от неофитского энтузиазма я допустил большую ошибку. Совершенно правильно поняв, что баба-яга — это ведьма, я решил, что детям нельзя читать сказки про бабу-ягу, и вообще — все грех один. Положительным в этом было только одно: увидав, что нет церковной литературы для детей (это было в 80-е годы), я взялся сам перекладывать жития, теперь они даже изданы. Но в остальном, конечно, моя установка была неправильной, и, опять же, духовный отец (протоиерей Георгий Бреев, он сейчас духовник Москвы, а раньше был просто третий батюшка на Пресне) весьма меня не одобрил. Потому что, если ребенок подобно Сергию Радонежскому или Серафиму Саровскому, с младенчества призван Богом, посвящен Богу, откликнулся на призывание Божие, то, действительно, ему ничего светского и не нужно и Бог Сам знает, как сохранить такого избранника. Но подавляющее большинство детей, лишенных светской пищи, будут чувствовать себя ущербными и могут кинуться на совсем плохую пищу; поэтому все-таки лучше какую-то добрую, естественную пищу им давать, в том числе и сказки.

Мы много читали с детьми Священное Писание. Было такое благословение отца Георгия: мы читали с ними каждый день детские жития святых на соответствующий день, главу из Ветхого Завета, главу из Апостола, главу из Евангелия. Понятно, что и дети, и мы сами иногда впадали в дремоту по немощи духовной, но я думаю, что чтение было полезно. Кстати сказать, Библию читали подряд всю, не пропуская, решили хотя бы разок целиком ее прочитать. Детям очень нравилась книга Исход, книга Левит, хотя там вроде ничего не поймешь: перечисляются жертвы, обряды (но все не случайно, это Священное Писание, может, есть что-то для ума непонятное, но воспринимаемое сердцем содержание), и они с удовольствием слушали. Я думаю, что чтение Священного Писания (не детской Библии!) очень способствовало и духовному воспитанию детей, и приобщению их к культуре. Они с удовольствием читали классическую литературу, в раннем отрочестве старший мальчик читал Гомера. После Священного Писания «Илиада» и «Одиссея» воспринимались как легкое чтение. Потом это все сошло на нет, и сейчас с чтением трудности. Классику раньше много читали, сейчас читают всякие книги, не совсем плохие, не совсем хорошие. Стругацкие, Лем, Агата Кристи…

Телевизора у нас, надо сказать, не было, как-то мы без него обошлись, хотя я не считаю, что в семье никогда не должно быть телевизора. Приведу даже пример. В семье одного батюшки тоже не было телевизора, и стали взрослые замечать, что дети из дома исчезают. Дознались, что они у соседей время проводят и там смотрят телевизор. Тогда купили телевизор, стали хотя бы вместе в семье смотреть, но не все подряд. А у нас без этого обошлось.

О телесных наказаниях. Я не считаю, что телесные наказания — это что-то плохое само по себе. Так в медицине, скажем, есть уколы, лекарства горькие, процедуры неприятные. И мать, несмотря на писк, недовольство и протесты ребенка, делает то, что необходимо для его тела. Так же и в отношении наказаний. Когда дети маленькие, это бывает почти необходимо, потому что они слова-то еще не особенно понимают, а через тело доходит.

Важно, чтобы наказание не было в злобе, то есть наказывать надо с любовью, с молитвой, можно взять ремень и сказать: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь». Жестокость — это грех. А что очень часто получается? Мать занимается своими делами, а ребенок там шуршит. Он ей мешает заниматься этими делами, она ему делает замечание, а он продолжает, не обращая внимания на ее слова, шуршать. Мать тон повышает, ребенок все равно шуршит, он ее не слушается. Наконец, уже дойдя до истерики, она в гневе бросается на него и, может быть, даже не бьет, а щиплет его. На самом деле, надо было сразу побить, и все было бы хорошо. Я не замечал, чтобы дети особенно на это обижались. Когда они становятся уже старше, то бить их нелепо, с ними уже можно и нужно разговаривать.

† † †

Закон Божий, как некоторое систематическое вложение знаний, в нашей церковно-музыкальной школе пока не удался. Но я об этом не очень скучаю, потому что заметил, что не больше двух-трех недель нужно обычному развитому ребенку, чтобы «Закон Божий» Слободского вызубрить и сдать. То есть, сами знания получить очень просто, и если человеку они будут нужны, он их получит. Что касается такого безлюбовного познания, то приведу такой пример: скажем, если кто-то хочет меня узнать или о моей жизни что-то узнать, то для меня весьма небезразлично, любит меня этот человек или не любит. Потому что, если человек меня любит, и ему это знание нужно для чего-то хорошего, если любовь его побуждает что-то обо мне узнавать, то я имею основания как-то ему открываться и позволить узнавать нечто обо мне. Думаю, что Бог не радуется, когда люди холодным сердцем хотят о Нем узнавать. Поэтому вообще не очевидно, что Закон Божий, как его обычно понимают, нужен.

† † †

Все люди разные и дети тоже все разные, и поэтому надо смотреть самой матери, чувствовать своего ребенка, понимая, что с ним происходит. Или он, действительно, не дай Бог, равнодушен или даже враждебен к святыне, или ему просто по немощи человеческой скучно в храме, или его что-то рассеивает. Важно разобраться в причинах. Но внутренний мир наших детей часто закрыт для нас. Нередко дети стыдливо прячут что-то доброе и святое, что есть в их душах, от нашего назойливого внимания.

Была у меня дальняя родственница — старушка, она недавно умерла. У нее взрослый сын был неверующий. Однажды приехали ее соборовать. Мы молимся, а он, неверующий, стоит где-то в углу и тайком крестится. А всем говорил, что он неверующий, хотя постепенно у него в душе что-то происходило. А маме своей он не хотел сознаться, что он верующий, хотя мама об этом только и мечтала. Но она, видимо, так много ему об этом говорила, что он уже и не мог ей открыться…

Старшим ребятам, наверное, надо давать свободу, чтобы они сами молились, как уж получится. Насилие в этой области практически невозможно. Не надо рассчитывать, что дети в отрочестве найдут своего батюшку. Это очень большая редкость. Они еще и не готовы, почти никогда не готовы к глубокому общению со священником. И священники это знают, я, по крайней мере, не обольщаюсь, когда слышу от какого-нибудь отрока подробную и как будто глубокую исповедь. Само по себе это еще ничего не значит. В основном, они воспитываются все-таки дома. И желательно, насколько это вообще возможно, чтобы возникали между детьми и родителями глубокие отношения, и тут нужно ради добрых, душевных отношений, ради открытости, идти, может быть, на многие жертвы.

— Сейчас не хватает мужского воспитания. И иногда пастырь заменяет ребенку отца. Насколько это полезно, или, наоборот, опасно?

— Мне кажется, такие отношения возможны. Но это большая редкость, и уж никак нельзя нарочно устроить. Но я хочу сказать другое: Бог может все возместить. Вот в чем дело. Молиться надо. Это относится не только к неполным, но и к полным семьям, потому что мы ничего не можем сделать своими силами, даже когда есть мужественный отец и женственная мать, и они очень разумны, но сами по себе все равно ничего хорошего они не сделают. Не говоря о том, что во многом дети берут пример с нас, а пример-то наш отрицательный. Я, например, вижу множество плохих привычек у своих детей, которые переняты у меня. Я часто в душе молился Богу: «Господи, помилуй, покрой мою немощь, Сам воспитай моих детей».

Думаю, что дети должны быть под любящим, но бдительным родительским оком, мы должны знать, с кем общаются наши дети и как они общаются. Я, конечно, не могу сказать: «Братья и сестры, не пускайте своих детей гулять, не давайте им ни с кем общаться». Для большинства семей это просто невозможно. Но то, что общение со сверстниками в школе и во дворе очень часто бывает не только вредным, но даже опасным, и то, что именно в общении с товарищами дети учатся рукоблудию, учатся курить, учатся пить, именно в общении со своими сверстниками они начинают принимать наркотики — это очевидный факт. Я совершенно согласен с теми духовниками и авторами книг, которые говорят, что нельзя замыкать детей в своем мирке, чтобы они не чувствовали себя ущербными. Из своего опыта скажу, что у нас было время, когда мы детей вообще на улицу не пускали. Они гуляли только со мной, хотя это звучит, возможно, дико… Но поскольку их четверо, им скучно не было. Ущербными себя они уж точно никогда не чувствовали, и то, что они не имели свободного общения со сверстниками, им, конечно, не повредило.

— А можно чем-то нейтрализовать вредное влияние школы?

— Очевидно, что полностью его не удастся нейтрализовать. Но Богу все возможно, мы молимся за своих детей. Нужно стараться, чтобы у них были какие-то занятия, стараться, чтобы, по возможности, был круг общения христианский. Но вообще-то только Бог защищает. Спасение — это вообще чудо Божие, в каждом отдельном случае.

— А как быть с телевизором?

— Я считаю, что, когда люди не пристрастны к телевизору и свободно им пользуются, то могут без вреда для души иметь его дома. Скажем, в 19 часов я включил телевизор, посмотрел какую-то поучительную передачу, «В мире животных», например, (какие сейчас еще передачи можно посмотреть, не знаю, потому что не смотрю телевизор), и потом выключил его, скажем, в 20.15. Потом в конце недели еще раз включил, посмотрел «Клуб кинопутешественников» и опять выключил. Если кто-то так может, пусть пользуется. А кто не может, тому лучше его не иметь, чтобы не соблазняться. Я, например, так не могу. Когда я был на Сахалине несколько месяцев и у меня стоял в гостиничном номере телевизор, я его смотрел, поэтому дома его не имею. То, что он мне ни за чем не нужен, это я могу сказать, и что ничего хорошего в нем нет — это уж точно.

Я — благочинный, настоятель храма, общаюсь с самыми разными людьми. И я никогда не испытывал недостатка информации, чтобы мне со светскими людьми было трудно разговаривать, а тем более с прихожанами. Когда говорят, что телевизор нужен для того, чтобы быть информированным, это просто неправда. А то, что без него лучше, — это однозначно. Речь может идти о большем или меньшем вреде.

Другое дело, как Бог дает, потому что может сложиться такая ситуация, что придется и купить телевизор. Много в чем пришлось нам детям уступать, но без телевизора обошлись, а без чего-то не обошлись. Когда были маленькие, дети читали Диккенса, читали Толстого, читали Достоевского, а потом, с возрастом, стали читать книги похуже. Купили Конан-Дойля, еще кого-то. Целые полки заставлены средней литературой.

Я считаю, в этой области надо отступать в порядке. Во время Великой Отечественной войны ведь как было: немцы перешли границу, а мы отступили, но отступили в порядке. А потом пошли наступать. Так и здесь, перед давлением мира приходится отступать, но должно быть именно постепенное отступление в порядке, а не предательство, все бросили и убежали, вот в чем еще разница. Отступать надо ради духовного блага своих детей, ради мира, ради того, чтобы семья сохранялась в единстве. А если кто-то под этим предлогом покупает телевизор, чтобы самому смотреть что ни попадя, то он согрешает. Здесь дело-то не в телевизоре, а в нашем отношении к делу спасения своей души.

— Вы рассказали, что ваши ребята дрались в детстве. Однажды в православном лагере был такой случай. Когда предложили игру мальчишескую, где и потолкаться и попихаться можно было, один человек возмутился, говоря, что у монахов даже лишнее прикосновение к телу человека считается дерзостью, этого нельзя допускать…

— Но дети — не монахи. Есть огромная разница между игрой и дракой, и она всегда чувствуется. Я у своих ребят тоже это различаю. Приведу один забавный случай: как-то раз мои Вася с Пашей подрались, маме это надоело, она их разогнала. Вася в одной комнате, Паша в другой, мама между ними в третьей комнате. И вот, она сидит, читает книжку, слышит шорох и видит: Вася ползет к Паше, тихо по полу ползет для того, чтобы подраться. Понятно, что это — игра в форме драки, сравнительно беззлобная возня. Действительно, у мальчишек это есть. С этим можно особенно не бороться. Что я имею в виду, говоря о допустимой драке? Вот они подрались, покричали, потом я дал каждому по подзатыльнику, они садятся и продолжают играть в то, во что они раньше играли. Обычная мальчишеская энергия выплескивается. Конечно, было лучше, если бы они непрестанно молились, а не дрались. Действительно, лучше, но нету этого. Что же касается такой вражды, когда они не любят друг друга, когда один другого все время обижает, это, конечно, очень плохо.

† † †

Мне очень понравился положительный опыт владыки Антония Сурожского. Он вспоминал про свою семью и говорил, что никогда ему мама или бабушка не говорили: «Пойди помой посуду». А говорилось: «Пойдем помоем посуду». Хорошо, когда есть совместный труд, когда дети видят в родителях положительный пример. Невозможно научить ребенка чему-то хорошему, если на словах учим, требуем, а сами делаем противоположное. Это относится ко всему, в том числе и к домашнему хозяйству.

— У нас поздний ребенок, ему три с половиной года, очень энергичный. Он все время дергал и тряс маму, а ей это тяжело переносить. Тогда я ему сказал: «Ты меня тряси. Мама этого не любит, а мне все равно». И вот теперь стоит мне войти, он набрасывается на меня с кулаками, по животу бьет до тех пор, пока «не лишится сил». Я, в общем, не возражаю…

— Мне кажется, здесь очень трудно соблюсти меру. Я бы не разрешал этого. Существует телесная привычка. Умом он, может, понимает, папа ему объяснил, что это такая игра. Но то, что он бьет отца, как-то воздействует на его душу. У него возникает определенное отношение к отцу. Мне кажется, так может разрушиться уважение. Думаю, что здесь необходим жесткий запрет, то есть даже в шутку не должен ребенок руку поднимать ни на мать, ни на отца. Вообще на старших, но в первую очередь на родителей. «Чти отца твоего и матерь твою». Чти! Не сказано: «Уважай», «люби» — всех ближних должны любить. Уважать, может быть, и не за что, даже отца. Мало ли, он — алкоголик, живет под забором. А чтить надо, однако же. Никакого непочтения, а тем более оскорбления не должно быть, даже в шутку. «Папка — дурак», — он не должен говорить ни в каком смысле.

— Надо ли себя и детей заставлять через «не могу»?

— У нас в жизни все должно быть осмысленным. Скажем, если я буду себя заставлять через «не могу» бежать четыре километра, вряд ли нужно это делать, потому что у меня нет такого долга — бежать четыре километра. Но если в десять часов вечера меня зовут причащать умирающего, значит, надо встать и пойти, даже если я плохо себя чувствую.

Так же и с ребенком: я устал и, скажем, хочу пойти прогуляться. А у меня сын-двоечник в кои-то веки сделал домашнее задание. И счастливая мать приходит и говорит: «Вот, проверь, что он здесь нацарапал». Ну что же, надо отложить прогулку, это мой долг родительский — заняться этими домашними заданиями. То есть когда Господь от нас чего-то требует, то мы должны это делать несмотря ни на что. Я стараюсь (не всегда успешно), чтобы мое время было всегда занято. Потому что (это уже не моя мысль, это общее место у всех святых Отцов) дух уныния — это один из самых страшных врагов. Для монахов это просто гибель, но думаю, что и для мирян это тоже очень опасное состояние, когда ничего не хочется делать — ни молиться, ни читать, ни работать, ни отдыхать.

Протоиерей Константин ОСТРОВСКИЙ

---