Прошу вас и умоляю, возлюбленные, будем иметь большое попечение о наших детях и всячески заботиться о спасении их души. Подражайте блаженному Иову, который, даже опасаясь прегрешений их в помышлении, приносил за них жертвы и проявлял о них большую заботливость; подражайте Аврааму, который тоже хлопотал не о деньгах и имениях, но о божественных законах, каким бы образом передать сохранение их невредимо потомкам. И когда Давид умирал, то он вместо великого наследства, призвав своего сына, внушал то же и обстоятельно говорил, что если захочешь, дитя, жить по законам Божиим, то ничего с тобою неожиданного не случится, все дела потекут у тебя по желанию и большою будешь ты наслаждаться безопасностью; если же ты отпадешь от этой помощи, то никакой пользы не будет тебе от царства и от этой великой власти. Ведь если благочестие отсутствует, то и те сокровища, какие есть, погибают с опасностью и крайним позором; если же оно налицо, то и те, каких нет, приходят. Поэтому родителям следует думать не о том, как бы сделать детей богатыми серебром и золотом, а о том, как бы они стали всех богаче благочестием, мудростью и стяжанием добродетели — как бы они не имели надобности во многом, как бы не увлекались житейскими и юношескими пожеланиями. ...А что многие из родителей многое терпят из-за детей, так это оттого, что не хотят посечь, образумить словами и огорчить своих беспутно и противозаконно живущих сыновей, почему им и приходится нередко видеть, как те попадают в крайние беды, приводятся в судилище и отдаются палачам на усечение (головы). Действительно, когда сам ты не воспитываешь, когда сам не умудряешь, то он, присоединившись к негодным и испорченным людям, приобщившись к ним в пороке, приводится под действие общественных законов и наказывается на виду у всех; а после казни наступает еще больший позор... Чем ты в конце концов оправдаешься? Не предоставил ли Я, сказано будет тебе (Богом), дитяти жить с тобою с самого начала? Я поставил тебя над ним (дитятей) в качестве учителя, наставника, опекуна и начальника — всю власть над ним не отдал ли Я в твои руки? Не повелел ли Я его, такого нежного, обрабатывать и упорядочивать? Какое же ты получишь оправдание, если с беспечностью смотрел на его прыжки? Что ты скажешь? Что он разнуздан и неукротим? Но тебе нужно было глядеть на все это сначала — обуздывать его, когда он был молод и доступен узде; тщательно его приучать, направлять к должному, укрощать его душевные порывы, когда он был восприимчивее к воздействию; сорную траву тогда нужно было исторгать, когда возраст был нежнее и исторгнуть можно было легче, — вот тогда бы оставленные без внимания страсти не усилились и не сделались неисправимыми.
...Подобно тому как кто-нибудь не может рассчитывать на оправдание и снисхождение в собственных грехах, так и родители — в грехах детей. Те отцы, которые не заботятся о благопристойности и скромности детей, бывают детоубийцами, и жесточе детоубийц, поскольку здесь дело идет о погибели и смерти души. Поэтому, подобно тому как если ты видишь лошадь, несущуюся к пропасти, ты набрасываешь на уста ее узду, с силою поднимаешь ее на дыбы, нередко и бьешь — что, правда, составляет наказание, но ведь наказание — это мать спасения, — так точно поступай и с детьми твоими, если они погрешают: связывай грешника, пока не умилостивишь Бога; не оставляй его развязанным, чтобы ему еще более не быть связану гневом Божиим. Если ты свяжешь, Бог затем не свяжет; если же не свяжешь, то его ожидают невыразимые цепи.
...Как только дитя родилось, отец измышляет все, что можно, не с тем, чтобы упорядочить его жизнь, но чтобы его украсить и облачить в золотые украшения и одежды. Что же ты делаешь, человек? Пожалуйста, носи это сам, зачем же ты и ребенка, который не вкусил еще этого безумия, воспитываешь в нем? Чего ради одеваешь ему на шею украшение? Нужен добросовестный воспитатель, который наставлял бы ребенка, а не золото. И волосы ему отпускаешь сзади, на манер девочки делая мальчика женоподобным и ослабляя его природную крепость, с самого начала превращая его в любителя излишеств и убеждая стремиться к неразумному. Зачем устраиваешь ты против него сильнейший заговор, зачем заставляешь пленяться телесным?
Многие, может быть, будут смеяться над сказанным, как над ничтожными вещами. Не ничтожны эти вещи, но, напротив, очень значимы. Девушка, в материнских покоях приученная увлекаться женскими украшениями, когда покинет отеческий дом, будет злонравна и тяжела для супруга своего и требовательна более, нежели сборщики податей. Я уже говорил вам, что если зло становится трудноискоренимым, то это потому, что никто не заботится о детях, никто не говорит им о девстве, о благоразумии, о презрении к богатствам и славе, о том, что возвещено в Писании.
Итак, если начиная с первой поры детства дети будут лишены учителей, кем они станут? Ибо, если некоторые, с рождения своего из чрева выкармливаемые и до старости воспитываемые, не исправились, то тот, кто с начала жизни своей приучен к таким вещам, чего чудовищного он только не сотворит? Теперь же каждый прилагает все усилия к тому, чтобы выучить своих детей ремеслам, наукам и красноречию, и никто не заботится о том, чтобы украшать их душу.
Не перестану я просить и умолять о том, чтобы прежде всех ваших дел позаботиться о наставлении детей. Ибо, если боишься за ребенка, докажи этим — и не останешься без воздаяния. Слушай, что говорит Павел: «Если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием» (1 Тим. 2, 15). И даже если ты знаешь за собой тысячу зол, знай, что есть для тебя от грехов твоих и некое утешение. Воспитай борца для Христа! Не о том говорю, чтобы ты отвратил его от брака, послал в пустыню и подготовил к принятию монашеской жизни, не это говорю. Хотел бы и этого и всех молил бы принять это звание, но, если кажется оно обременительным, не принуждаю к тому. Воспитай борца для Христа и с детского возраста его, пребывающего в мире, приучи быть богобоязненным.
Если в не окрепшей еще душе запечатлены будут благие учения, никто не сможет их изгладить, когда она затвердеет, подобно тому, что бывает с восковой печатью. Ты имеешь в нем существо еще робкое, дрожащее, боящееся и взгляда, и слова, всего, чего угодно: используй власть над ним для того, что должно. Ты первый воспользуешься благими плодами, если будешь иметь хорошего сына, а затем — Бог. Для себя ты трудишься.
Каждый из вас — отцов и матерей — подобно художникам, с великой тщательностью украшающим изображения и статуи, пусть заботится и о своих удивительных произведениях. Ибо живописцы, каждый день ставя картину перед собой, покрывают ее красками, стремясь к тому, что должно. Так же поступают и каменотесы, убирая лишнее и добавляя недостающее. Так и вы, подобно делающим статуи, используйте для этого все имеющееся у нас время, делая для Бога статуи, достойные восхищения: лишнее убирайте, а то, чего недостает, добавляйте и внимательно наблюдайте их всякий день, какое от природы есть у них дарование — чтобы его умножить, какой недостаток — чтобы его устранить. И с особенным тщанием изгоняйте от них всякий повод к распущенности, ибо склонность к этому более всего вредна душам юных. Лучше всего, прежде чем он успеет изведать этого, приучи его быть трезвым, побеждать сон, бодрствовать на молитве, все слова и дела свои отмечать знаком Креста.
Считай себя царем, имеющим подчиненный тебе город — душу ребенка, ибо душа действительно город. И подобно тому, как в городе одни воруют, а другие ведут себя честно, одни трудятся, а другие занимаются тем, что попадается под руку, так же ведут себя в душе рассудок и помыслы: одни сражаются против преступников, как в городе воины, другие заботятся обо всем, что относится к телу и к дому, как граждане в городах, третьи же отдают приказания, как городские власти.
Итак, установи законы этому городу... и наблюдай внимательно за их соблюдением. Пределами его и вратами будут четыре чувства, тело пусть все будет как бы стеною, входами же будут глаза, язык, слух, обоняние, если хочешь — и ощущение. Ибо через входы эти и входят, и выходят граждане этого города, посредством этих входов и портятся, и исправляются помыслы.
Давайте направимся сначала к тому входу, который заключается в языке, поскольку он является наиболее оживленным, и прежде всех прочих воздвигнем в нем двери и запоры не из дерева и не из железа, а из золота... то есть из речений Бога, как говорит пророк: слово Божие «слаще меда и капель сота» (Пс. 18, II), «ценнее золота и множества драгоценных камней». И приучим к тому, чтобы они все время были на устах и в обращении: не просто изредка и между делом, но постоянно. И не только оболочку дверей нужно сделать из золота, но и самих их должно сделать золотыми и при этом толстыми и плотными, имеющими вместо обычных камней драгоценные камни на внешней своей поверхности. Запором же для этих дверей пусть будет Крест Господень, сделанный весь из драгоценных камней и помещенный посередине дверей в качестве основы.
Когда же сделаем эти толстые золотые двери и наложим запор, приготовим и достойных граждан. Каких же? Серьезные и благочестивые речи, к которым приучим ребенка. Устроим и полное изгнание чужеземцев, чтобы не примешивать к этим гражданам какой-нибудь вредный сброд: надменные и бранные слова, речи неразумные и постыдные, пошлые и мирские — всех их изгоним. И никто пусть не шествует через эти ворота, кроме одного Царя. Ему только и сущим с Ним пусть будут открыты эти ворота, чтобы и о них можно было бы сказать: «Вот врата Господа, праведные войдут в них» (Пс. 117, 20). И у блаженного Павла: «Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для назидания в вере, дабы оно доставляло благодать слушающим» (Еф. 4, 29). Благодарением Богу пусть будут слова и святые песнопения: о Боге пусть всегда рассуждают и о небесной философии.
Как же добиться этого и с чего начнем их воспитывать? С того, что будем внимательно следить за происходящим с ними, ибо ребенок легко может быть привлечен к такому (поведению). Почему? Так как не воюет с другими за деньги и славу, нет у него заботы о жене, детях и доме, поскольку в детском еще находится возрасте. Какая, следовательно, у него причина для спеси и брани? Все состязание у него со сверстниками.
Поэтому сразу же установи закон: ни над кем не надмеваться, никого не оскорблять, не клясться, не быть драчливым. И если видишь, что нарушается закон, накажи: когда суровым взглядом, когда язвящим словом, когда и упреком, порой же хвали его и обещай награду. Ударами же не злоупотребляй, чтобы не привык он к этому способу воспитания — ибо если приучится к тому, что его постоянно этим воспитывают, приучится и пренебрегать этим, и когда приучится он презирать это, тогда все потеряно. Но пусть все время боится он побоев, да не подвергнется им, пусть угрожают ему розгой, но не пускают ее в ход. И угрозы пусть не доходят до дела, но вместе с тем пусть не будет ему ясно, что все закончится угрозами: ибо угроза тогда хороша, когда ей верят, что она будет осуществлена, когда же совершивший проступок поймет замысел, то пренебрежет ей. Но пусть он думает, что будет наказан, и не наказывается, дабы не погас страх, пусть остается он (страх) как растущее и все шипы сожигающее пламя, как широкая и острая мотыга, проникающая в самую глубину. Когда видишь, что страх пошел на пользу, отложи его, ибо природа наша нуждается в успокоении.
Научи его быть приветливым и человеколюбивым. Пусть рот у него будет зашит для всякого злословия. Если увидишь, что он бранит кого-либо, заставь его замолчать и переведи речь на его собственные проступки.
Убеди так разговаривать с ребенком и мать, и воспитателя, и прислужника, так чтобы все вместе были стражами и не позволяли ни одному из этих дурных слов извергаться из ребенка и из уст его, то есть из золотых дверей.
И не доказывай мне, что дело это требует много времени. Ибо если с самого начала займешься этим серьезно и пригрозишь и таких приставишь стражей, двух месяцев хватит и для того, чтобы исправить все, и для того, чтобы придать ему твердость природного состояния.
И таким образом сами врата эти будут достойны Господа, так что не произносится ни позорное, ни глумливое, ни бессмысленное, но лишь то, что подобает Владыке. Ибо если воспитывающие плотское воинство в походах учат своих детей и стрелять из лука, и носить военную одежду, и взбираться на лошадь, и возраст не бывает препятствием этому учению, тем более тех, кто о вышнем воинствует, надлежит облечь в это царское одеяние.
Итак, пусть научатся петь псалмы во славу Бога, чтобы не терять времени на постыдные песни и неуместные рассказы.
Перейдем теперь к вторым вратам. Каким же? К лежащим вблизи первых и много имеющим с ними сходства — говорю о слухе. Если никому из преступников и негодяев не позволим взойти на порог их, немного доставят они беспокойства устам — ибо не слушающий дурного и постыдного и не произнесет этого.
Итак, пусть дети не слышат ничего неуместного ни от слуг, ни от воспитателя, ни от кормилиц.
Пусть не слышат они вздорных старушечьих басен: «Такой-то любил такую-то». Пусть ничего из этого не слышат, но слушают другое, лишенное всякой уклончивости и рассказываемое очень просто.
Когда отдыхает ребенок от трудов учения, а душа охотно проводит время, слушая рассказы о прошлом, тогда говори с ним, отвратив его от всякого ребячества, ведь философа воспитываешь, борца и гражданина небес... и расскажи ему: «Вначале были двое детей у одного отца, двое братьев». Затем, помедлив, продолжай: «Вышедших из одной утробы. Один из них был старший, другой младший. Один, старший, был земледельцем, другой, младший, — пастухом. И выводил он стада в долины и к озерам «.
Сделай приятным твое изложение, чтобы ребенок находил в нем некоторое удовольствие и оно не утомляло его душу. «Другой же сажал и сеял. И решил он почтить Бога. И пастух, взяв лучшее из стад, принес в жертву Богу». Не много ли лучше рассказывать об этом, чем повествовать о златорунных баранах и волшебстве? Затем же привлеки его внимание, ибо рассказ заключает в себе нечто, и не вноси ничего ложного, но следуй Писанию: «Когда же принес Богу лучшее, сразу же сошел огонь с небес и все восхитил в небесный жертвенник. Старший же не сделал так, но отступил от этого: оставив лучшее себе самому, поднес Богу другое. И не принял это Бог, но отвернулся и оставил это лежать на земле — те же, первые, принял к себе. Подобно тому, как бывает у владеющих землями: одного из приносящих хозяин почтит и примет внутри дома, другого же оставит стоять снаружи — так было и здесь. Что же произошло после этого? Старший брат опечалился, считая себя обесславленным и превзойденным в чести, и был мрачен. Говорит ему Бог: «Почему ты огорчился? Разве не знал, что Богу приносишь? Почему оскорбил Меня? Чем ты недоволен? Зачем принес Мне в жертву остатки?» Если кажется, что нужно пользоваться более простым языком, скажи: «Тот, не имея что сказать, утих или, скорее, замолчал. После того, увидев своего младшего брата, говорит ему: «Выйдем на равнину». И захватив его хитростью, убил его. И думал, что укроется это от Бога. Приходит к нему Бог и говорит ему: «Где брат твой?» Отвечает он: «Не знаю. Не сторож я брату моему». Говорит ему Бог: «Вот кровь брата твоего кричит ко Мне с земли».
Пусть и мать сидит рядом, в то время как душа ребенка образовывается такими рассказами, чтобы и она помогла этому и хвалила рассказываемое.
«Так что же было после этого? Того (брата) Бог принял на небо, и после смерти он пребывает наверху». Пусть и о воскресении услышит ребенок в таких рассказах. Ибо если в мифах рассказывают чудеса, и верит ребенок — тем более будет он восхищен, услышав о воскресении и о том, что душа его пошла на небо. «И того Он сразу взял наверх — этот же, убийца, скитался повсюду, многие годы терпя несчастья, живя в страхе и трепете, и много претерпел ужасного и каждый день был наказываем. Не простую, но чрезвычайную понес кару, ибо слышал от Бога, что в страхе и трепете будешь на земле».
Ребенок не знает, что это такое, но ты скажи ему, что подобно тому, как ты, стоя перед учителем и мучаясь ожиданием наказания, трепещешь и страшишься, так и он везде страшился Бога.
Хватит с него, чтобы было ему рассказано до этого места: расскажи это в один вечер за трапезой. И мать пусть говорит ему о том же самом. Затем же, когда много раз услышит он об этом, попроси и у него: «Расскажи мне историю» — чтобы он мог проявить себя. И когда усвоит он рассказ, тогда поведай ему и о пользе от него: «Видишь, какое зло прожорливость, какое зло братоубийство, какое зло думать, что можешь обокрасть Бога. Ибо Он видит все, и даже то, что совершается скрытно». И если одно только это правило сможешь насадить в душе ребенка, не будет у тебя нужды в воспитателе, ибо этот страх перед Богом лучше всякого другого страха представится ребенку и потрясет его душу.
Не только это, но и в церковь веди его, взяв за руку, и стремись привести его туда в особенности тогда, когда читается этот самый рассказ. И видишь, как он веселится, прыгает и радуется, что знает то, чего не знают все остальные, что он предвосхищает, узнает наперед и получает великую пользу. И тогда дело это запечатлеется в памяти на будущее.
Можно получить от этого рассказа и другую пользу. Пусть научится от тебя, что не нужно горевать, когда терпишь зло. Ибо Бог с самого начала показал это самому ребенку, когда получившего блаженство посредством смерти принял на небо.
Когда же рассказ этот утвердился в детском разуме, расскажи ему другой, например опять о двух братьях, и скажи: «Было два других брата, также старший и младший. Старший же был охотником, а младший жил дома». Доставит этот рассказ ему большее удовольствие, чем предшествующий, так как много в нем приключений, и они, дети, становятся взрослее. «Эти два брата были также и близнецами. Но после того, как они родились, младшего полюбила мать, а старшего отец. Старший большую часть времени проводил в полях, младший — в доме. И однажды состарившийся отец говорит тому, кого он любил: «Дитя, так как я состарился, пойди и приготовь мне дичь — поймай косулю или зайца, принеси и свари, чтобы, поев, я благословил тебя». Младшему же ничего такого не сказал. Мать, услышав, что отец сказал это, призывает младшего и говорит ему: «Дитя, так как отец приказал твоему брату достать ему дичь, чтобы, поев, он благословил его, послушай меня: иди к стаду и, взяв молодых и красивых козлят, принеси мне, и я сделаю то, что любит твой отец, и ты принесешь ему, чтобы, поев, он благословил тебя».
Отец же в старости стал плохо видеть. Когда младший принес козлят, мать сварила их и, положив ему на блюдо, дала ребенку, и он принес их отцу. Она одела на него козлиные шкуры, чтобы он не был изобличен, так как кожа у него была гладкая, а у старшего брата волосатая, — чтобы мог он скрыть и не увидел отец, и так послала его. Отец же, подумав, что это действительно старший, поев, благословил его. Затем, когда закончилось благословение, приходит старший сын и приносит дичь. Увидев же, что случилось, он (в отчаянии) закричал и заплакал».
Наблюдая, какое это производит благое действие и не рассказывая всей истории до конца, понимаешь, сколько можно извлечь из этого. Прежде всего, страх и уважение будут чувствовать к отцам дети, видя, как борются за отцовское благословение, и предпочтут скорее подвергнуться тысяче ударов, чем услышать родительское проклятие. Затем явствует из этого, что нужно пренебрегать чревом: ибо должно рассказать и о том, что никакой пользы не получил он от того, что был первородным и старшим, так как из-за невоздержанности чрева продал он превосходство своего первородства.
Затем, когда он прочно усвоит это, в какой-нибудь другой вечер вновь попроси его: «Расскажи мне историю о тех двух братьях». И если начнет рассказывать о Каине и Авеле, останови его и скажи: «Не этот я прошу, но тот о двух других, где отец благословлял». И другие дай ему указания, но имен еще не называй. Когда же он расскажет все, прибавь к этому и то, что следует далее, и скажи: «Послушай же, что было после этого. Стремился, как прежний, и этот убить брата и ждал кончины отца своего. Мать же, узнав и испугавшись, заставила сына бежать». Затем следует глубокое поучение, превосходящее детский разум, однако при должном снисхождении можно и в детском, не окрепшем еще уме насадить его, если изменить рассказ, скажем, так: «Этот брат пришел в некое место, не имея при себе никого — ни раба, ни кормильца, ни воспитателя, ни кого другого. Придя же в это место, помолился и сказал: «Господи, дай мне хлеб и одежду и спаси меня». Затем, сказав это, от печали уснул. И увидел во сне лестницу от земли до неба и ангелов Бога, восходящих и нисходящих, и самого Бога, стоящего наверху ее, и сказал: «Благослови меня». И благословил и назвал его Израилем».
Есть и другие врата, прекраснее тех, но трудноохраняемые, — врата глаз, так как благодаря им душа открывается небу и обладает красотой.
Здесь и воспитатель, и слуга должны прикладывать особенно большие усилия. Покажи ему другую красоту и туда возведи глаза его: например, небо, солнце, звезды, земные цветы, луга, красоту книг, пусть наслаждается он видом всего этого. Много есть и другого, не несущего в себе вреда.
Пусть он постоянно слушает все об Иосифе, пусть вообще изучит то, что относится к Царствию Небесному, какая награда ожидает воздержанных.
Если он в особенности будет приучен к тому, чтобы не говорить непристойностей, то с самого начала будет обладать требуемой скромностью. Беседуй с ним о красоте души.
...Есть и другие ворота, не похожие на те, но проходящие по всему телу, которые называем ощущением и считаем закрытыми, когда же они открыты, то пропускают внутрь все. Не позволим ему прикасаться ни к мягким одеждам, ни к телесам. Сделаем их (врата) твердыми. Ведь мы воспитываем борца, подумаем об этом! Итак, пусть не пользуется мягкими подстилками и одеждами. И пусть это будет для нас правилом.
Перейдем к властительной части — к воле. Не следует ни полностью отсекать ее у юноши, ни позволять ей проявляться во всех случаях, но будем воспитывать их с раннего возраста в том, чтобы, когда сами они подвергаются несправедливости, переносить это, если же увидят кого-либо обижаемым, то храбро выступить на помощь и должным образом защитить истязаемого.
Когда он рассердится, напомни ему о его собственных недостатках. Пусть не будет он ни изнеженным, ни диким — но мужественным и кротким. Ибо часто нужна ему будет помощь гнева, например, если сам будет иметь детей или станет господином над рабами. Везде полезен гнев и лишь там только вреден, где мы защищаем себя. Поэтому и Павел сам по себе никогда не пользовался этим, кроме как в защиту обиженных. И Моисей, видя обиженного брата, воспользовался гневом, и очень благородно, будучи при этом смиреннее всех людей; сам же, когда был обижен, то не защищался, но бежал. Пусть и об этом выслушает рассказы, так как когда мы еще украшали врата, то нуждались в тех, более простых рассказах, теперь же, когда, войдя внутрь, воспитываем граждан, настает время и этих, более возвышенных (рассказов). Пусть будет у него одно правило — будучи обиженным или терпящим зло, никогда не защищаться и никогда не оставлять без помощи другого подвергающегося этому.
Станет и сам отец много лучше, в то время как учит этому, и сам себя будет воспитывать ни по какой иной причине, кроме той, чтобы не развратить собственным примером; поступая так, он превзойдет самого себя.
Пусть научится он (ребенок) быть в пренебрежении и презрении. Пусть не требует ничего от рабов, как это свойственно свободным, но пусть в большинстве случаев обслуживает себя сам.
Скажи ему: «Если ты видишь, что слуга потерял стиль или сломал тростниковое перо, не гневайся и не бранись, но будь сострадателен и милостив». Начав с малого, он сможет затем переносить и более серьезные потери, когда потеряется кожаный футляр у таблички (для письма) или медная цепочка. Ибо с трудом переносят дети такие потери и скорее душу отдадут, чем оставят эту пропажу ненаказанной. Итак, пусть в это время укрощается гнев их. Ведь тебе хорошо известно, что тот, кто спокоен и кроток в этих обстоятельствах, став взрослым человеком, легко переносит всякую утрату. И не покупай ему утраченное сразу, чтобы только погасить страсть, но когда увидишь, что он уже не просит и не волнуется, тогда избавь его от затруднения.
Не пустяки это, об устроении вселенной идет у нас речь! Воспитай его так, чтобы он оказывал предпочтение младшему брату, если он есть, если же нет, то и слуге — так как и это относится к великому любомудрию.
Этим укроти его гнев, чтобы возрастали в нем благие помыслы, потому что когда он ничему не огорчается, переносит утрату, не нуждается в прислуге, не негодует, видя, что честь оказывается другому, — то что еще остается, от чего можно прийти в гнев.
Есть и другое: пусть научится он молиться со всем старанием и сокрушением. И не говори мне о том, что ребенок никак не может воспринять этого. Ибо много видим таких примеров у древних, как, например, Даниил, как Иосиф. Не говори мне о том, что Иосифу было семнадцать лет, но подумай, чем привлек он к себе отца больше, чем старшие братья. Разве не был младшим Иаков? А Иеремия? Не двенадцати ли лет был Даниил? А Соломон, не двенадцать ли лет было ему, когда произнес он ту чудесную молитву; а Самуил не воспитывал разве своего учителя, сам еще будучи юным? Итак, не будем отчаиваться, ибо не принимает этого тот, кто незрел душой, а не возрастом. Пусть воспитывается в том, чтобы с великим сокрушением молиться и ночью, насколько это для него возможно, бодрствовать (в молитве), и вообще пусть запечатлеется в ребенке образ святого мужа. Ибо тот, кто не стремится клясться, не отвечает несправедливостью на несправедливость, не бранится, не ненавидит, постится и молится, немалое получает от всего этого побуждение к воздержанности.
Есть еще и другое: мы переходим к тому, что важнее всего, на чем все основывается. Что же это? Я имею в виду разум. Много нужно труда, чтобы сделать его понятливым и изгнать всяческое неразумие. Ибо это в особенности наибольшая и удивительнейшая часть любомудрия: знать то, что относится к Богу, обо всем находящемся там — о геенне, о Царствии: «Начало мудрости — страх Господень» (Притч. 1, 7).
Итак, установим и разовьем в нем такое рассуждение, чтобы понимал он человеческие дела: что значит богатство, слава, власть, и чтобы умел пренебрегать ими и стремился к высшему. И запечатлеем у него в памяти такой совет: «Дитя, бойся Бога и, кроме Него, не бойся ничего другого».
Это сделает его человеком разумным и приятным: ибо ничто не мешает разуму в такой степени, как эти страсти. Страха Божия достаточно для мудрости и для того, чтобы иметь должное и правильное суждение о человеческих делах. Ибо вершиной мудрости является то, чтобы не увлекаться ребячествами. Пусть приучится считать ничем деньги, человеческую славу, власть, смерть и эту (временную) жизнь — и, поступая так, будет разумным. Если же, искушенного во всем этом, введем его в брачные покои, подумай, каким даром будет он для молодой жены.
Пусть и мать научится воспитывать свою деву в этих правилах, отвращая от роскоши и от украшений и от всего прочего, что свойственно блудницам. Пусть все делается по этому закону: пусть отвращают от изнеженности и пьянства и юношу, и девушку. И это имеет великое значение для воздержанности: ибо юношам досаждает страсть, девушкам же любовь к нарядам и тщеславие. Уймем все это и тем самым сможем угодить Богу, воспитав таких борцов, чтобы и нам, и детям нашим получить блага, обещанные любящим Его, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Ему же и с Ним Отцу и Святому Духу власть, честь и слава ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Хотя бы у нас все наше было благоустроено, мы подвергнемся крайнему наказанию, если нерадим о спасении детей.
Родители будут наказаны не только за свои грехи, но и за пагубное влияние на детей, успеют ли они довести их до падения или нет.
Оставив всякие отговорки, постараемся быть отцами доблестных детей, строителями Христовых храмов, попечителями небесных ратоборцев, намащая и возбуждая их, и всячески содействовать их пользе, чтобы и нам быть соучастниками их венцов.
Это и расстраивает всю вселенную, что мы нерадим о собственных своих детях: заботимся об их приобретениях, а душою их пренебрегаем, допуская крайне безумное дело.
Недостаточно только оказать или предложить увещание, но должно оградить многим страхом, чтобы пресечь легкомыслие юности.
При жизни и при смерти будем говорить своим собственным детям и убеждать их, что великое богатство, и непогрешительное наследство, и беспечальное сокровище есть страх Божий, и будем стараться оставить им не деньги гибнущие, но благочестие пребывающее и неиждиваемое.
Если бы отцы тщательно (по-христиански) воспитывали своих детей, то не нужно было бы ни судилищ, ни лишений и наказаний, ни публичных убийств.
Не будем заботиться о том, чтобы собирать богатство и оставлять его детям; будем научать их добродетели и испрашивать им благословение от Бога; вот это, именно это — величайшее сокровище неизреченное, неоскудевающее богатство, с каждым днем приносящее все больше даров.
Не одно рождение делает отцом, но хорошее образование; не ношение во чреве делает матерью, но доброе воспитание.
Если рождаемые тобою дети получат надлежащее воспитание и твоим попечением наставлены будут в добродетели, то это будет началом и основанием твоему спасению и, кроме награды за собственные добрые дела, ты получишь великую награду и за их воспитание.
Возраст (детский) нежный, он скоро усвояет себе то, что ему говорят, и, как печать на воске, в душе детей отпечатлевается то, что они слышат. А между тем и жизнь их тогда уже начинает склоняться или к пороку, или к добродетели. Потому, если в самом начале и, так сказать, в преддверии отклонить их от порока и направить на лучший путь, то на будущее время это уже обратится им в навык и как бы в природу, и они уже не так удобно по своей воле будут уклоняться к худшему, потому что навык будет привлекать их к добрым делам.
Хочешь ли, чтобы сын твой был послушный? С детства воспитывай его в наказании и учении Господнем. Не думай, чтобы слушание Божественных Писаний было для него делом излишним.
Старайся, чтобы научить (сына) презирать славу настоящей жизни; от этого он будет славнее и знаменитее.
Если вы воспитаете своих сыновей, то они в свою очередь воспитают своих, а эти опять научат своих; продолжаясь таким образом до пришествия Христова, дело это доставит всю награду тому, кто послужил корнем.
Развращение детей часто происходит от безумной привязанности отцов к житейскому: обращая внимание только на это и ничего не считая выше этого, они поневоле уже не радят о детях с их душой. О таких отцах скажу я, что они хуже даже детоубийц. Рассмотрим это подробно в слове. Можешь ли ты сказать, что сын твой или от тебя слышал, или сам узнал когда-нибудь, что клянущийся, хотя бы клялся и в правде, оскорбляет Бога? Так же, что злопамятствующему спастись невозможно? Ибо «путие, — говорится, — злопомнящих в смерть» (Притч. 12, 28). Или что злоречивого Бог подверг такому унижению, что даже воспретил ему читать слово Божие? Так же, что гордеца и досадителя Он низверг с неба и предал геенскому огню? Или что взирающего на жену нецеломудренным оком осудил, как действительного прелюбодея? А убеждал ли ты когда-нибудь сына своего убегать этого, столь обыкновенного у всех, греха осуждения ближних, навлекающего на нас самое тяжкое наказание, и сделал ли ему известными заповеди Христовы об этом? Или и сам ты не знаешь, что есть такие заповеди? Как же сын может исполнить то, касательно чего не знает законов и отец, который должен бы научить его? И, о если бы зло только и ограничивалось тем, что родители не давали бы детям никаких полезных советов, тогда зло не было бы так велико. Но вот вы, родители, побуждаете детей еще и к противному. В самом деле, когда отцы убеждают детей заниматься науками, то в их разговоре с детьми не услышишь ничего другого, кроме таких слов: такой-то, говорят, человек низкий и из низкого состояния, усовершившись в красноречии, получил весьма высокую должность, приобрел большое имение, взял богатую жену, построил великолепный дом, стал для всех страшен и знаменит. Другой говорит: такой-то, изучив латинский язык, блистает при дворе и всем распоряжается там. Иной опять указывает на другого, и все — только на славных на земле; а о прославившихся на Небесах никто не вспомнит и однажды; даже если другой и решится напомнить об них, его преследуют, как человека, который все расстраивает. Итак вы, когда внушаете это детям с юных лет, учите их не другому чему, как основанию всех пороков, вселяя в них две самые истовые страсти — то есть сребролюбие и еще более порочную страсть — тщеславие. Каждая из них и порознь может низвратить все; а когда они обе вместе вторгнутся в нежную душу юноши, то подобно соединившимся бурным потокам губят все доброе и наносят столько терния, столько песку, столько сору, что делают душу бесплодною и неспособною ни к чему доброму. Свидетели мне в этом могут быть и внешние писатели: ибо ту и другую из этих страстей — не обе вместе, но каждую в отдельности — один назвал верхом, а другой главою зол. Но если сребролюбие и само по себе в отдельности есть грех и глава зол, то, когда она соединится с другою, гораздо сильнейшею и жесточайшею страстью, т. е. со славолюбием, и вместе с нею вторгнется в душу юноши, укоренится в ней и овладеет ею — кто тогда уже в состоянии будет истребить эту болезнь, особенно когда и отцы и делают и говорят все не для того, чтобы ослабить эти злые растения, но чтобы еще более укрепить их? Кто так неразумен, что не усумнится в спасении воспитываемого таким образом сына? Великое дело, если душа, получив и противоположное наставление, избегнет разврата; но, когда за все наградою считаются деньги и в пример для соревнования представляются люди порочные, какая тогда надежда на спасение? Пристрастившиеся к деньгам обыкновенно бывают и завистливы, и злонравны, и склонны к клятвам, и вероломны, и дерзки, и злоречивы, и хищны, и бесстыдны, и наглы, и непризнательны, словом, во всех отношениях злы. Достоверный свидетель этого — блаженный Павел, который сказал, что сребролюбие есть корень всякого зла в жизни (1 Тим. 6, 10). А прежде его то же открыл Христос, возвещая, что порабощенный этой страсти не может служить Богу (Мф. 6, 24). Итак, если юноша увлечен будет в это рабство с ранних лет, то когда же он будет в состоянии сделаться свободным? Как может возникнуть из волн, когда все толкают его, все погружают и ставят в неизбежную необходимость потонуть? Ты думаешь, что сын твой легко может избегнуть диавольских сетей, будучи молод, живя среди Египта или лучше, среди воинства диавольского, не слыша между тем ни от кого ни одного полезного совета и видя, что все, а больше всех родители и воспитатели, ведут его к противному.
Как же мог бы он сделать то? При помощи ли твоих увещаний? Но ты наставляешь его противному и, не позволяя ему вспомнить о любомудрии даже и во сне, напротив, постоянно занимая его душу настоящею жизнью и выгодами ее, только еще более содействуешь ее потоплению. Или сам собою? Совсем нет; юноша сам по себе не имеет довольно сил к совершению добродетели; а если и породит он что-либо доброе, то это доброе скоро, прежде нежели возрастет, погибнет от сильного дождя слов твоих. Ибо как тело не может жить долго, когда питается не здоровой, но вредной пищей, так и душа, получая такие внушения, не может и помыслить о чем-либо добром и великом; нет, будучи так расстраиваема и расслабляема, постоянно измождаясь пороком, как какой-нибудь заразой, она наконец неизбежно низвергнется в геенну и в тамошнюю погибель. Ведь вы, как будто намеренно стараясь погубить детей, приказываете им делать только то, что делая, невозможно спастись. Вот посмотри прежде всего. «Горе, — сказано, — смеющимся» (Лк. 6, 25); а вы подаете детям множество поводов к смеху. «Горе богатым» (ст. 24); а вы о том только и стараетесь, чтобы они разбогатели. «Горе, егда добре рекут вам вси человецы» (ст. 26); а вы часто тратите все свое имущество из-за славы людской. Опять поносящий брата своего «повинен есть геенне» (Мф. 5, 22); а вы считаете слабыми и трусливыми тех, кто молчаливо сносит обидные речи от других. Христос повелевает отвращаться брани и распри, а вы постоянно занимаете детей этими злыми делами. Он повелел во многих случаях вырывать око, если оно ведет ко злу (ст. 29); а вы тех-то особенно и делаете им друзьями, кто только может дать денег, хоть бы и научил крайнему разврату. Он не позволил оставлять жену, разве только за прелюбодеяние (ст. 32); а вы, когда можно получить деньги, приказываете пренебрегать и этой заповедью. Клятву Он запретил совершенно (ст. 34); а вы даже смеетесь, когда видите, что это запрещение соблюдается. «Любяй душу свою, — сказал Господь, — погубит ю» (Ин. 12, 25); а вы всячески вовлекаете их в эту любовь. «Аще не отпущаете, — говорит Он, — человеком согрешений их, ни Отец ваш Небесный отпустит вам» (Мф. 6, 15); а вы даже попрекаете детям, когда они не захотят мстить обидевшим, и стараетесь скорее привести их в состояние сделать это. Христос сказал, что любящие славу, постятся ли, молятся ли, подают ли милостыню, все это делают без пользы (Мф. 6, 1); а вы только и стараетесь о том, чтоб ваши дети получили ее. И для чего перечислять все? Если уже и сказанные пороки, не только все вместе, но и каждый сам по себе, в состоянии приготовить тысячу геенн, а вы, собрав все их вместе и возложив на детей эту невыносимую ношу грехов, с нею посылаете их в огненную реку, то как же они могут спастись, неся столько пищи для огня?
И худо не это одно, что вы внушаете противное заповедям Христовым, но и то еще, что нечестие прикрываете благозвучными именами; называя постоянное пребывание на конских ристалищах и в театрах светскостью; обладание богатством — свободою, славолюбие — великодушием, дерзость — откровенностью, расточительность — человеколюбием, несправедливость — мужеством. Потом, как будто еще мало этого обмана, вы и добродетель называете противными именами: скромность — необразованностью, кротость — трусостью, справедливость — слабостью, смирение — раболепством, незлобие — бессилием. Вы будто боитесь, как бы дети, услышав от других настоящее название этих добродетелей и пороков, не убежали от заразы. Ибо название пороков прямыми и настоящими их именами немало способствует к отвращению от оных; напротив, еще так сильно поражает грешников, что часто многие, известные по самым бесчестным поступкам, не могут переносить равнодушно, когда их называют тем, что они на самом деле, но приходят в сильный гнев и раздражаются, как будто терпят самое ужасное зло. Так, если бы кто бесчестную женщину и развратного юношу назвал по этому срамному пороку, тот сделался бы непримиримым врагом их, как будто бы нанес им величайшую обиду. И не только эти люди, но и сребролюбец, и пьяница, и гордец, и вообще все, сделавшие самые важные преступления, поражаются и оскорбляются не столько самым делом и мнением людским, сколько названием по своим Делам. А я знаю много и таких, которые этим способом были образумлены и, слыша поносные себе названия, сделались скромнее по жизни. Но вы отнимаете у детей и это пособие к исправлению. И, что еще хуже, внушаете им зло не только словами, но и Делами: строите великолепные домы, покупаете дорогие поля, окружаете их и прочим блеском и всем этим, как бы густым каким облаком, омрачаете их душу. Так чем же могу я убедиться, что им возможно спастись, когда вижу, что вы склоняете их к таким делам, за которые Христос определил неизбежную погибель; когда вижу, что вы об их душе, как о чем-то ненужном, небрежете, а о том, что действительно излишне, заботитесь, как о необходимом и важнейшем. Вы все делаете, чтобы были у сына слуга, конь и самая лучшая одежда, а чтобы он сам был хорош, об этом и подумать не хотите; нет, простирая до такой степени заботливость о дереве и камнях, души не удостаиваете и малейшей части такого попечения. Все делаете, только бы на доме стояла чудная статуя и кровля была золотая; а чтобы драгоценнейшее изваяние — душа была золотая, об этом и помыслить не хотите.
Далее, когда мы хотим детей ознакомить с науками, не только отдаляем препятствующее учению, но и доставляем им все, что содействует этому, — приставляем к ним воспитателей и учителей, издерживаем деньги, освобождаем их от всех других занятий и чаще, чем учители на олимпийских играх, кричим им о бедности от неученья и о богатстве от ученья, делаем и говорим все и сами, и чрез других, только бы довести их до окончания предлежащего им учения, однако ж и при всем этом часто не успеваем. А скромность нравов и тщательность о честном поведении, по нашему мнению, придут сами собой и несмотря на столь многие к тому препятствия? Что может быть хуже этого неразумия -на самое легкое обращать столько внимания и забот, как будто бы иначе и нельзя успеть в этом; а о гораздо труднейшем думать, что оно как какая-нибудь пустая и ничтожная вещь придет к нам, хоть бы мы и спали? Ведь упражнение души в благочестивой жизни во столько раз труднее и тяжелее изучения наук, во сколько исполнять труднее, чем говорить, во сколько дела труднее слов. Так что же? Разрушить нам, скажете, училища? Не об этом говорю, но о том, как бы нам не разрушить здание добродетели и не погубить живой души. Когда душа целомудренна, тогда не будет никакой потери от незнания красноречия, а когда она развращена, тогда от нее величайший вред, хотя бы язык был и весьма изощрен, и даже тем больше вреда, чем больше силы в слове. Ибо нечестие с искусством в слове производит гораздо более зла, чем необразованность. Для успешного занятия словесностью нужна добрая нравственность; а добрая нравственность не нуждается в пособии словесности. Можно быть целомудренным и без этой учености, но никто никогда не успеет в науках без добрых нравов, когда будет все время проводить в пороках и распутстве. Что будет нам доброго от знания словесности, если у нас расстроено будет самое главное? И что худого от незнания оной, коль скоро у нас устроено самое важное? Истинная мудрость и истинное образование есть не иное что, как страх Божий. И никто не думай, будто я предписываю, чтобы дети оставались невеждами; нет, пусть кто поручится мне на счет самого необходимого, т. е. благочестия, я не стану препятствовать детям изучать в совершенстве и искусство красноречия. Как тогда, когда колеблются основания и весь дом и все здание находится в опасности упасть, было бы крайне бессмысленно и безумно бежать к штукатурщикам, а не к плотникам, так опять было бы делом неуместной притязательности не позволять окрашивать стены, когда они стоят твердо и крепко. Будем прежде всего обучать детей благочестию и внушать им страх не тогда, когда они сделаются уже мужами, но наставлять и образовать их еще в детстве. И Павел приставляет к детям учителей добродетели с начала и с самого юного их возраста, чтобы преградить злу самый доступ к ним. Ибо не то самое лучшее учение, когда, наперед допустив греху овладеть, потом ищут средств изгнать его, но то, когда употребляют все усилия, чтобы сделать душу нашу недоступной для него. Посему увещеваю не только позволять другим обучать благочестию, но и самим помогать детям спасать ладью и стараться, чтобы она плыла попутным ветром. Ибо если бы мы все усвоили себе такой образ мыслей и прежде всего вели детей к добродетели, считая это главным делом, а все прочее придаточным, то отсюда произошло бы столько благ, что, если бы я стал теперь перечислять их, меня почли бы хвастающим. Если бы благочестие сделалось как бы заоном и властью, если бы мы детей своих прежде всего наставляли быть друзьями Божиими и учили больше всех и прежде всех прочих наук духовным, то прекратились бы все скорби и настоящая жизнь освободилась бы от бесчисленных зол и что говорится о будущей жизни, именно, что «отбеже болезнь, и печаль, и воздыхание» (Ис. 35, 10), — этим мы наслаждались бы уже и здесь. Ибо если бы не было в нас привязанности ни к деньгам, ни к пустой славе, если бы мы не боялись ни смерти, ни бедности, скорби считали бы не злом, но величайшим благом, не знали ни вражды, ни зависти, то не страдали бы ни от своих, ни от чужих горестей, но род человеческий уподоблялся бы самим Ангелам.
Будем же делать все, чтобы оставить детям богатство благочестия, которое пребывает постоянно, сопровождает нас и по смерти и может принести величайшую пользу не только здесь, но и там. Богатство мирское не перейдет в вечность вместе с людьми, но еще и здесь погибает прежде их, а часто погубляет и своих владельцев; но богатство благочестия и здесь, и там и само пребудет постоянно, и стяжавших его сохранит в великой безопасности. Это действительно так: кто земное предпочитает духовному, тот лишится и того, и другого; а кто стремится к Небесному, тот наверное получит и земное. Это не мои слова, но самого Господа, Который обещает подать сии блага: «Ищите, — говорит Он, — Царствия Божия, и сия вся приложатся вам» (Мф. 6, 33). Что может сравниться с этой честью? Заботься, говорит, о духовном, а все прочее предоставь Мне. Как сердобольный отец принимает на себя все попечение о доме, управление слугами и всем прочим, а сыну советует заниматься только любомудрием, так точно поступает и Бог. Будем же послушны, станем искать Царствия Божия, и тогда и детей увидим везде почтенными, и сами прославимся с ними; насладимся и настоящими благами, если только возлюбим будущие и Небесные. Постараемся сделаться отцами доблестных детей, создателями Христоносных храмов, попечителями Небесных подвижников, укрепляя их, направляя и делая все к их пользе, чтобы и самим нам получить одинаковые с ними венцы.
Святитель Иоанн Златоуст
ВАЖНО: Все авторские матералы (статьи о воспитании, супружеских отношениях, чадородии), размещенные на этом сайте, отражают личную точку зрения автора и ни в коем случае не являются руководством к действию без благословения вашего духовника.
