Взято с сайта http://romanov-murman.narod.ru
...Счастлив муж доброй жены, и число дней его — сугубое.
Жена добродетельная радует своего мужа и лета его исполнит миром;
добрая жена — счастливая доля: она дается в удел боящимся Господа...
Сир. 26,1-3
Пришел в мир новый человек. Кажется, что, его первым криком огласилась вся Вселенная, весь мир. Вот этот человек кричит, высоко поднятый руками улыбающихся врачей, которые объявляют усталой, плачущей от счастья матери: «У вас прелестная девочка, дочка! Какая красавица! Она просто чудо!» Конечно, чудо, конечно, она самая хорошенькая из всех, ваша девочка. Ваша хрупкая веточка, ваш беленький цветочек, ваш серебряный колокольчик. Сколько радости, сколько долгожданного счастья обрушилось на головы родителям! Это совсем теперь неважно, что папа мечтал о сыне, а родилась дочка.
Совсем немного времени спустя он и не вспомнит о том, как ему хотелось сына (сын еще непременно будет потом), теперь ему кажется, он почти уверен, что именно девочка была так желанна. Он хотел именно таких отношений: бережных, нежных, ведь девочка — это не то, что мальчик, она — другая. Она такая хрупкая, эта маленькая женщина. Горошинка, принцесса.
Такая крошечка, но уже способна (впрочем, как и любой другой младенец) надолго приковывать к себе и внимание и взгляды и побуждать родителей к радужным мечтам: вот скоро она впервые осознанно улыбнется, сумеет понять свое имя, протянет к вам маленькие ручки. Вот она залепечет, загудит, побежит на длинненьких ножках по дому, и тогда дом будет полон только ею. Ее звонким смехом, ее мелодичным голоском, ее куклами, ее рисунками, сумочками, ее платьицами, ее танцами, песенками, рисунками, подружками. Ее секретами.
А там, не успеешь оглянуться — вот и школа, вот и выпускной бал, и первое свидание, и белое подвенечное платье. И внуки появятся, и внучки...
Такая маленькая, такая крошечка... И сейчас, когда родителям вдруг приходит на ум мысль, что в один прекрасный момент их девочка, их солнышко, придет домой и скажет: «Дорогие папа и мама, мы с Димой (или с кем там еще?) решили пожениться», — то такая мысль представляется едва ли не кощунством или по меньшей мере громом среди ясного неба. Один молодой человек, впервые став отцом девочки, глядя на свою недельную дочку говорим жене: «Слушай, я не знаю, что сделаю с ее воздыхателями и кавалерами! Ох, и задам я им жару, уж я им покажу... Каждого буду лично проверять!» Впрочем, так чувствуют многие отцы, многие отцы так думают. Но ведь для того и приходит в этот мир маленькая женщина, чтобы вырасти чьей-то верной женой, доброй любящей матерью, хранительницей своего теплого и уютного семейного очага. Быть кому-то поддержкой опорой, сестрой, другом, единомышленницей, соратницей; тем, кто способен на сочувствие и сопереживание, у кого всегда найдутся верные слова, своевременное утешение, чье терпение и кротость никогда не иссякают, одним своим присутствием способен подвигнуть на самые великие и благородные свершения, — быть, согласно повелению Божию, помощницей мужу своему.
Однако, чтобы стать такой, маленькая девочка должна вначале вырасти в подростка, а затем в девушку. А это совсем не просто. Непросто всякий раз перерастать себя, свыкаться с собою новой и, взрослея, по-новому воспринимать такой привычный до сего дня мир.
Да, конечно же, папа и мама всегда оказываются рядом в трудную минуту, но и это явление временное. Наступает день, когда вы вдруг начинаете понимать, что думаете со своей дочерью совершенно по-разному. С удивлением и недоумением вы осознаете: как же так вышло-то? Как же получилось, что вот это нескладное, конфликтное существо — ваша девочка-щебетунья? Когда успела миленькая мордашечка покрыться боевой индейской раскраской, как смогла малышка забраться на высокие каблуки, как посмела вооружиться сигаретой и бутылочкой пивка? И стоит теперь с синяком под глазом в обнимочку с каким-то бритым и татуированным мальчиком. И еще возражает вам на все ваши доводы в пользу того, что так жить нельзя:
«Несовременные вы, папа и мама, и ничегошеньки вы в жизни не понимаете!»
Об этом ли мечталось? Того ли хотелось? Как же так вы не сумели предотвратить беды, что упустили, где недоглядели?
...Прошлым летом мой двенадцатилетний сын с товарищами нашел выброшенных кем-то слепых щенков, завернутых в обычный пластиковый пакет. Щенки были еще живы, и естественным желанием ребят было во что бы то ни стало помочь несчастным животным, выходить их, помочь им выжить. Компания сына, в которой были и четыре девочки десяти-двенадцати лет, со рвением и великим старанием пытались заменить слепышам мать. Весь дом был наполнен разнокалиберными сосками, бутылочками, коробочками с детским питанием. Ребята выпросили у меня разрешения поместить своих питомцев в нашем сарайчике и целыми днями возились со щенками: кормили их, купали, меняли подстилки, согревали, выносили «прогуляться» на свежий воздух.
Нельзя сказать, что все их старания увенчались успехом: спустя неделю умерли два щенка. Тогда девочки оставили хлопоты и, брезгливо морщась, сказали, что не намерены больше ухаживать за животными, поскольку те, вероятнее всего, заразные. Их никто не осудил. Однако мальчишки не оставляли щенят, они постоянно прибегали ко мне за советом и помощью, спрашивали, как выходить маленьких страдальцев. И как-то раз я поддалась на их уговоры и сходила с ними в сарайчик.
Щенков пристроили со всеми возможными удобствами: у них была свежая подстилка и, несмотря на отсутствие матери, сами щенки были чистенькими и довольно упитанными, с блестящей пушистой шерсткой. Тут же, завидев меня, появились и девочки. Собачки вполне окрепли, у них уже открылись глазки, они даже встречали нас, оживленно ползали и суетились в своей коробочке, возбужденно поскуливая в ожидании пищи и ласки.
Тем не менее один из щенков был замегно слабее другого, он постоянно «плакал», и было видно, что и он не жилец. Я подсказала мальчишкам, какое нужно лекарство для собак, когда и как его давать, сколько раз в день их кормить, тем более что ребята уже приискали хозяев своим питомцам. Мальчики сговаривались: один разобьет копилку, другой сдаст дедовы бутылки, третий выпросит денег у мамы, и в складчину купят необходимое лекарство.
А в это время одна из девочек жалобно спросила меня, а не лучше ли будет утопить щенков, чтобы, дескать, они не мучались. Естественно, что я поинтересовалась: «Танечка, а ты сможешь утопить того, кого сама же и выкармливала почти две недели, кто видит в тебе свою мать (ведь от тебя он получал и питание, и уход, и ласку)? Ты сможешь утопить беспомощного щеночка, который уже смотрит на тебя и видит тебя? Того, кто ковыляет тебе навстречу на кривых лапках и даже виляет малюсеньким хвостишком? Знаешь, вот я — не смогу». Танечка пожала плечами, и осталось неясным — сможет или нет.
Ребята выполнили свои намерения: они купили нужное лекарство и выпаивали им того последнего щенка, который все же сумел выжить. Они каждый вечер или после каждого кормления прибегали и докладывали, что они сделали и каков теперь результат их трудов. Щенок окреп и даже научился выбираться из коробки, едва заслышав шаги своих «нянек». Но и девочки, отказавшиеся было от дальнейшего ухода за беспомощным животным, свои намерения тоже осуществили.
В один злополучшлй день вбежали к нам в квартиру и, задыхаясь от горя и негодования, с трудом подбирай слова и едва сдерживая рвущиеся наружу ругательства, хором доложили: «Эти... эти... они... Танька... Мама, тетя Лена, они его утопили! Они пришли, забрали его и у-то-пи-ли-и-и!!!» Действительно утопили. И скрылись. Мальчишки напрасно разыскивали их, желая расправиться по-свойски.
Девочки же в то время, когда их искали, с интересом листали под окнами нашей квартиры «Плейбой». Я услышала их голоса И, выйдя, спросила: «Как же так, девочки? Вы же девочки... Как вы смогли утопить взрослого уже щенка, ведь он же живой был, такой большой, с открывшимися глазками, а вы его убили,..» меня, взрослую женщину, душили слезы, а девочки совершенно спокойно, без стеснения продолжая рассматривать бесстыдный журнал, безразлично отвечали: «Да мы решили, что он подыхает. Вот Таня и предложила его утопить. Мы и утопили». На мой вопрос, а почему же они не пришли и не спросили, как его лечить и чем помочь, девочки отмахнулись oт меня, как от назойливой мухи. «Цокая» языками и закатывая глаза, охая и стеная, всем своим видом показывая, насколько я их утомила своими поучениями и никчемными вопросами, девочки переместились в другое место и продолжали рассматривать порнографический журнал, оставив меня сотрясать воздух ненужными им вразумлениями.
Утопили они щенка по всем правилам, как будто бы всю жизнь только и занимались этим: завернули в мешок, бросили в ручей и придавили сверху большим камнем. Периодически они доставали щенка и смотрели: уже умер или еще жив. Когда выяснилось, что собака уже умерла, то девочки побросали цветочков на воду и удалились с чувством хорошо исполненного долга. Об этом поведали мальчишки, которые, спустя час после «казни», отловили девочек, заставили их показать место, где лежит щенок, достали бедолагу и еще пытались его оживить, чуть ли не искусственное дыхание делали. А потом похоронили.
У всех этих девочек — благополучные семьи, где есть и папа и мама, хорошие квартиры и красивая одежда. Одна девочка — из многодетной семьи, у нее есть новорожденный братик, другая девочка — дочь ветврача, третья — дочь врача терапевта. Четвертая девочка, не принимавшая участия в «казни», как ни странно, из семьи не совсем благополучной. Ее воспитывает бабушка. Самое ужасное, что каждый из родителей этих девочек в ответ на мои сетования, пообещал купить мне нового щенка. Да не щенок мне был нужен! Я так хотела, чтобы они объяснили своим девочкам, будущим женам и матерям, что так нельзя... Нельзя убивать. Нельзя распоряжаться чужой жизнью. Женщина призвана дарить жизнь, растить, оберегать все живое, быть доброй и чуткой, не быть жестокой, но... меня никто не понял.
Что же вырастет из этих девочек? Какие это будут жены, матери? Какая это будет поддержка и опора родителям в старости? Кто поручится за то, что однажды они не решат: пора бы престарелым маме и папе «отправляться в Страну Большой Охоты» — и ради облегчения их страданий не прибегнут к какому-либо соответствующему методу (к эвтаназии, например)? Им сейчас всего по двенадцать лет, но уже нынешней весной эти девочки забросали любовными письмами всех дворовых мальчишек подходящего возраста, да письмами непростыми — в них через строчку написано:
«Ты мой любимый мальчик, я о тебе мечтаю но ночам!»
Они такие юные, но уже отчаянно рвутся во взрослую жизнь и стремятся подражать идеалам, представления о которых почерпнуты все из тех же порнографических журналов. Может быть, я и рассуждаю как будущая свекровь. Но думаю, что матери, имеющие сыновей, смогут меня понять: страшно не только за наших мальчиков — страшно за этих девочек, страшно за их будущих детей, страшно, наконсц, за самих себя и за наше будущее.
Трудно с мальчишками, но с девочками ничутъ не проще. И мальчики и девочки, подрастая, становятся чрезвычайно сложными. Их как будто бы подменяют, и все те ценности, так старательно и любовно прививаемые родителями в семье, внезапно утрачивают для подростка всю былую значимость. А можно ли обойтись без откровенного неприятия, можно ли все решить «малой кровью» и сохранить ребенка для дальнейшей нормальной жизни, где нет места ни наркотикам, ни пьянству, ни распутству, ни бандитизму, ни жестокости? Как достучаться до души и сознания своей растущей дочки так, чтобы она сумела донять: не враги ей домашние ее — они спасают и оберегают ее, сохраняя для лучшей участи.
Среди моих многочисленных знакомых и родственников есть живой пример того, как верующая женщина сначала привела к вере своего мужа, а затем они уже сообща сумели вырастить замечательную девочку и приемного сына. Девочке теперь чуть больше двадцати, она замужем и растит четверых детей (две двойни!), у нее очаровательные дети, хороший муж, и ее любят все: и свекровь, и родственники, и соседи, и все знакомые. О том, как Тамара растила свою Верочку, о том, с какими трудностями ей пришлось столкнуться при воспитании дочери (конечно же, с согласия Тамары и ее мужа и, конечно же, самой Верочки) мне и хотелось бы рассказать.
Не так давно в дверь моей квартиры раздался громкий стук, и я поспешила открыть дверь. На пороге стояла Тамара: «Слушай, поедем ко мне, пожалуйста. Веру Павел в роддом отвез, а там мой Василий с ребятами остался. Один. Мужик он и есть мужик. А у Анечки зубки режутся дальние, а Акимка вчера упал и шишку на лбу набил. Поедем, а? Переночуй со мной? Я всех «наших» (т.е. общинников) обзвонила, молитв просила, да еще вот батюшке звонила. Да все равно что-то так волнуюсь!..»
Спустя час мы сидели в уютной Верочкиной квартире, пили чай со свежими пирожками (Верочка-хлопотунья как-то исхитрилась с утра отстряпаться, а потом только подошла пора рожать) и потихоньку, чтобы не разбудить уснувших близнецов разговаривали. Тихо теплилась лампада у домашнего иконостаса, мирно посапывали спящие ребятишки. Да и Тамара после нашей совместной молитвы была не так встревожена. Бог милостив, Он поможет Верочка, и Пресвятая Богородица-Заступница ее заступит. Все будет хорошо. Только нужно немного потерпеть и подождать. Всем нам. И бабкам, и дедам, и Павлу, и, конечно же, Верочке. Ничего, Бог управит.
Беседа текла, подобно маленькому ручейку, неспешная, обстоятельная. Тамара вспоминала прожитую жизнь, а я с интересом слушала. Такие хорошие люди, добрые, сердечные, все у них мирно да ладно, и дети получились хорошие. Как так они сумели?
— Да я тебе уже говорила, помнишь, нaвepное, — Тамара смотрела куда-то вдаль, будто бы вглядывалась в свое прошлое, — бабка моя была из дворянок. Из тех, знаешь, в таких капорах, пледах, чопорная немного, но очень чуткая и добрая. Верующая. И квартира у нас была как музей: картины старинные, книги, фарфор, серебро столовое (часть в войну сдали на нужды фронта), часы напольные с боем, подсвечники, салфетки, скатерти льняные... Обращение такое... Как в старину, чуть ли не «сударь» и «сударыня».
И вот у бабки Лизаветы вся комната была в иконах — старые такие, темные, я по малолетству их немножко побаивалась. А потом бабушка показала мне, какие лики светлые, какие глаза у святых добрые, рассказала про них. Даже теплом от икон повеяло, и я перестала бояться. Бабуля хитрая была. Всем говорила, что иконы, Библия, Псалтирь, молитвенник — это «историческая ценность», а сама, конечно же, молилась. Меня учила. Сестер моих, братьев. Мама, та как-то не очень к религии, но и не сопротивлялась особо. Бабушка всех нас окрестила, и помню, что даже причащаться куда-то мы ездили с нею за тридевять земель. Мы уж с Василием моим поженились, она тогда только умерла. Нас еще перед свадьбой иконой благословила. Вася-то тогда так скривился, так ссморщился, но ничего, стерпел. Жалко, квартиру бабушкину обокрали, почти что все унесли. А та икона, вон она, видишь? Богородица Казанская, я ею Веру с Пашей благословляла, так она одна и уцелела, потому что у меня дома была как бабушкино благословение.
Ну вот, познакомились мы с Васей, я — к бабушке. Так, мол, и так, говорю. Парень тут один, не знаю, боязно мне. А бабушка говорит: — Не бойся, детка, молись почаще, Бог даст — и сама все поймешь. Я тоже помолюсь». Я уже и институте училась, на четвертом курсе. Такая тихоня была... Ну, а что в Бога верила, конечно же, никто не догадывался. Если надо было что-то говорить — в смысле верю ли я в Бога, то говорила: «Я об этом не задумывалась». И правда, что задумываться? И так все ясно. Мне свое ясно, а интересующимся свое.
Даже не представляю, как бабуля так хозяйство наше вела, что и все посты соблюдались, ненавязчиво, спокойно. Отец с матерью не сопротивлялись, оба были старинной закалки, профессора. Отец врач, говорил, что и молился, когда тяжелые случаи бывали. Мать педагог, тоже к Богу время от времени обращалась. Умерли, правда, рано. Война, проклятая, подкосила. Они из Ленинграда в первую зиму вывезены были, успели поголодать. Царство Небесное, оба просили отпеть их, когда умрут, и по-христиански похоронить.
Умерли один за другим, тихо умерли, спокойно. Хорошие они были. Люди их любили. В доме всегда то папины бывшие пациенты, то мамины студенты — всем было у нас хорошо, у меня тоже постоянно вращались мои друзья-подруги...
Повстречались мы с Васей, повстречались, да и поженились. Он у меня хороший, слава Богу. Не пьет и не пил, спокойный, рассудительный, руки золотые, добрый. Стали жить. Он тоже был крещеный, но не верил. Вернее, вот он точно никогда не задумывался о вере. А я не стала с ним скандалить и доказывать, что Бог есть и крещенному в Него не верить грешно. При нем не молилась, чтобы не смущать лишний раз. Постилась незаметно. Он, если невзначай увидит, как я крещусь, бывало, начнет надо мной подшучивать по-доброму: «Христианочка ты моя, мученица при муже-варваре». Я молчу. А овощи всегда любил больше, чем мясо. Потом, знаешь, он на стройке старшим прорабом работал, так у них там случилась страшная авария. Упал башенный кран. Вася мой стоял в метре от этого места. И — чудо какое! Рядом был выкопан котлован, шли дожди, и в котлован набралось воды до самых краев. Получилось подобие хорошего бассейна. И вот когда кран накренился, то крановщика выбросило из кабины (а стрела была поднята выше пятиэтажного дома) — и прямо в этот бассейн. Даже царапинки на нем не было, только испугался. И Василий мой после этого случая заикался целый месяц. А потом и говорит: «Ну, мать, видать, твоими молитвами мы уцелели». Тогда я его попросила: «Сделай кивот для бабушкиной иконы». Сделал, да такой красивый получился кивот — как из кружев! Лампадку уже сам повесил.
Стали с ним говорить. Он вроде бы и верит и не верит. Сомневается. А я ему сказала тогда, вот, дескать, ум твой не верит, сомневается, а душа — постница. Не принимает она у тебя мяса, сам знаешь. Он подумал-подумал и согласился со мной. Слава Богу, услышал Он мои молитвы о муже. Потихоньку, полегоньку Вася и молиться приучился, и причащаться мы ездили с ним. Совсем стало хорошо.
Только вот детей пока у нас не было. Уже пять лет прожили. Оба здоровы, все у нас должно получиться, а не получается. Я сама — гинеколог, даже и не знала, что мне думать. И тогда Вася предложил мне поехать к нему на родину, на Урал, к его сестре. Мы поехали и там повенчались в их деревенской церквушке. Какой же год был? Восьмидесятый. А когда приехали домой из отпуска, я поняла, что беременна. Василий был так рад, о сыне мечтал. А родилась Верочка. Тяжело родилась. Мне уже потом, спустя три или четыре дня после родов, сказали, что я не смогу больше иметь детей.
Со мной в палате находилась еще одна женщина. Она родила сына и решила его оставить, отказаться от ребенка. Бог ей судья. Мальчик был такой крепенький, здоровый, красивый. Да и женщина как будто бы неплохая, обманул кто-то ее, некуда было деваться, не к кому пойти, наверное. И тогда я решилась взять этого мальчика и воспитать его как родного сына: своих-то детей больше не будет. Быстро сделали нужные бумажки (я сама работала в этой больнице), и я приехала домой с двумя детьми. Мой Василий как на грех был тогда в командировке. Вернулся домой через неделю после нашей выписки. А тут — и сын и дочка.
Целый день Василий не отходил от кроватки с малышами, так был счастлив — каждый вздох их ловил. А вечером, когда стали купать детей, я ему сказала, что мальчик чужой. Муж засмущался, он не знал теперь, как относиться к чужому ребенку. Тогда я ему сказала: «Не бывает чужих детей, мы — люди. И дети наши — человеческие детеныши. Значит, все они — наши. А вся смута твоя — от ума. Ведь если бы я не сказала тебе, что мальчик не наш, то ты и любил бы его, как собственного. А если бы сказала, что девочка не наша, то ты сомневался бы в своих чувствах к ней. А ты не ум слушай, а душу свою и сердце свое. Ты ведь у меня такой хороший, добрый. Смотри, какой славненький мальчишечка, разве могла я позволить, чтобы его — и в детдом? А если ты его не хочешь, то давай отнесем, пока ни мы, ни он не привыкли. Пусть живет в сиротском приюте». Как тут схватил, как прижал Вася мальчишку к себе! «Не отдам, — говорит, — еще чего! Мой это сын! Наследник!» Так у нас Тихон и «народился».
И никогда мы об этом не пожалели. Такие ребята хорошие выросли — дай Бог всякому таких послушных детей.
Тиша сейчас служит, хочет остаться в армии, невеста у него, спокойная такая девочка, забегает к нам частенько, о письмах Тихона рассказывает, так что мы дожидаемся его все вместе. Они на приходе познакомились, стали встречаться, а тут — армия. Ксения учится, уже на третьем курсе, будет филологом, Бог даст. Тиша письма часто пишет, не забывает. Жалеет, что с племянниками не понянчился. А когда Верочке сказали, что у нее снова будет двойня, то она решила: если будут мальчики, то одного назовет Тихоном в честь брата. И Паша не возражает. А если девочки, то одну назовут Елизаветой, как прабабок, ведь у Паши прабабка тоже Елизавета. Вот — так мы и дожили до внуков с моим Васей.
А как жили? Да по-разному. Когда было тяжело, когда — полегче. Бог не оставлял нас Своей милостью. Я всегда говорила своим детям, что Бог нас любит, если и бывают у нас трудности, то оттого они кажутся такими маленькими и несущественными, что мы православные, с нами Бог, с нами Крест Святой, да и мы сами друг у друга есть и любим друг друга. И слава Богу.
Так и стали мы жить вчетвером. Нужно сказать, все наши родственники восприняли появление в нашем семействе Тихона совершенно спокойно, как должное. Отец Васи тогда уже умер, а его мать приехала к нам, чтобы помочь с детьми. Мои мать с отцом тогда стали болеть, но тоже старались облегчить нам наши хлопоты в меру их сил. На семейном совете мы решили, что пока дети не «поднимутся», на работу я не вернусь. И муж и свекровь в один голос заявили, что не хотят, чтобы дети ходили в детский садик. Я и сама, как врач, знала: пока дети в садике привыкнут друг к другу, все изболеются, и психике ребенка очень трудно привыкнуть к такой резкой перемене окружающей обстановки. Начинаются конфликты и срывы.
Муж выхлопотал на предприятии дачный участок за городом, привез туда строительный вагончик, выкопал колодец, построил «удобства», и с тех пор каждое лето мы с детишками проводили на природе, на своих овощах, фруктах, ягодах, на солнышке, у озера. Дети росли крепкими, здоровенькими, все лето бегали босиком по травке и песку, купались в озере, загорали, пили козье молоко. А заодно мы со свекровью приучали их к труду. Муж смастерил им лопатки, грабельки, леечки — весь садовый инвентарь. Тихону сделал маленькую пилу, купил молоточек, постоянно брал его что-либо помогать «по-мужски». Василий работал всю неделю в городе и жил в нашей городской квартире, а на выходные приезжал к нам. Как же его ждали ребята! По воскресеньям мы ходили в близлежащую деревню к обедне в местном храме... Такие это были радужные и радостные годы!
Вскоре мы с Васей решили вступить в жилищный кооператив, чтобы было жилье для детей, когда они вырастут. Трудно, конечно, было. Работал-то один муж. Но мы со свекровью делали хорошие заготовки на зиму со своего участка, и семья питалась вполне сносно, не голодала. Да что-то я вперед забежала.
Когда ребята были совсем крошечными, мы их окрестили. Василий устроил в детской кроватке маленький иконостасик, как-то так прикрутил-подвесил иконы, что образа всегда находились перед глазами у малышей. Это было первое, наверное, после наших с мужем и свекровью лиц, что смогли увидеть сын и дочка. И вот что удивительно: дети почти не плакали по ночам, а когда не спали, то подолгу смотрели на иконы. Росли так тихо и незаметно, что я и не успела опомниться, а они уже с зубами, уже ходят, уже танцуют и поют. Вася мой — такой рукодельник! С деньгами у нас было неважно, так он сам смастерил коляску для двойни из двух одноместных старых колясок, обтянул чем-то очень нарядным и красивым. Когда мы гуляли, то все спрашивали нас: финская это коляска или польская, и очень удивлялись, услышав, что коляска «отечественного производства».
Мы со свекровью перешили все наши старые вещи на одежду для детей, от рубашек и платьев до курточек и пальто. Вязали шапочки, носки, свитера и штанишки. Не гнушались принимать в подарок от знакомых те детские вещи, из которых выросли их дети. Ну, а игрушек было достаточно. Так что жаловаться грешно, слава Богу — Он не забывал о нас.
Хочу сказать, что с двумя детьми, наверное, проще, чем с одним. Они подросли и стали играть друг с другом, а мы со свекровью могли сниматься бытом, по очереди приглядывая за малышами. Мама Василия — человек беспокойный. Видя, что мы с мужем верим в Бога (что никак не противоречило ее натуре и убеждениям), как-то через знакомых нашла храм, который ни разу не закрывали. Этот храм был совсем близко от нашего дома, и в то непростое время (последний всплеск гонений на Российскую Церковь) мы с Божией помощью смогли бывать на службах и причащать детей. Мы приезжали к началу богослужения и оставались в храме подолгу, так как мой Василий непременно находил в храме что-то такое, что требовало его вмешательства: то печка плохо топится, то крылечко покосилось, то крыша где-то подтекает. Пока не разберется и не устранит неполадку — домой не поедем.
И надо сказать, что дети вели себя в церкви спокойно, не плакали, не кричали. Даже когда подросли, то все равно церковь как будто бы завораживала их. Стоят — не шелохнутся, даже не моргают, во все глаза глядят на царские врата. Если устанут стоять, то просто сядут прямо у наших ног на пол.
Но вот они уже пошли ножками. Вася с удовольствием занимался обоими детьми, и дети любили его без памяти. Но это и понятно, что вскоре «мужики» сплотились в свою группу, нам, женщинам, оставалось приятное общение друг с другом. Это не было противостоянием, ни в коем случае. Просто Вася стал учить Тихона, брать его с собой то на стадион, то на рыбалку, то мотоцикл починить. То возьмутся что-то полезное для дома мастерить: табуретки речные, диван перелицуют, цветочные горшки разрисуют, да по дому всегда работы много. Конечно же, Тихон больше мешал, чем помогал, но отец никогда на него не раздражался, а знай, нахваливал. А мы так уж, «по-бабьи», хлопочем но дому, возимся, мужиков с работы поджидаем. Разговоры всякие ведем, и Верочка непременно с нами. Ласковые они были с Тишей, простодушные. Сказки любили, песни просили им петь, книжки читать. Слушают сидят, затаятся, как воробушки.
Верочка уже к пяти годам могла пыль протереть, посуду небьющуюся помыть (конечно, приходилось иной раз и перемывать), тарелки на стол поставить, ложки разложить, и так все добросовестно старалась исполнить. Крошки со стола сметет так аккуратненько, в ладошечку. Стирать помогала, полоскала небольшие вещи — свои и Тишины платочки и носочки.
Цветы поливала. Кукол своих «обшивала» (дырки вырежет в лоскуте — вот и халат готов), а я ей помогала. Я никогда не отстраняла девочку от работы, даже если работа предстояла сложная или тяжелая. Находила для нее что-нибудь попроще, что она была в состоянии сделать. И Вера всегда ждала, что вот мы с ней займемся чем-нибудь полезным.
Росла Верочка, мы с ней были как самые близкие подружки. Говорили ли мы с ней о Боге? Конечно же, говорили, и говорили постоянно. Я пела ей псалмы, и Вере очень нравился 33-й псалом и «На реках Вавилонских», она подпевала мне. Я рассказывала дочери, что Бог — наш Отец, наш родитель и даже больше, чем просто родитель, потому что родители сами своих детей не создают. А Господь, Он Своими пречистыми перстами Сам вылепил Адама и Еву. Вот как.
Помню, как-то раз дочь спросила меня: «А почему у нас дома Боженька один, а в церкви Боженька другой?» Выяснила, что она имеет в виду иконы. Иконы-то разные, разного письма. Тогда я поставила на стол вазочку, и попросила их с Тишей нарисовать ее. А потом сравнили вместе: разные получились на рисунках мазочки. Так и иконы. Господь один и Тот же, но всякому Он предстает по-разному, кто как сумест Его воспринять.
Верочка была очень чувствительной девочк0й. Когда мы с ней читали Библию или Евангелие, она могла поплакать над гибелью Авеля, над тем, как Авраам нес Исаака на гору, чтобы принести его в жертву. А уж про муки Спасителя на Кресте и говорить не приходится. Искренне радовалась, когда события из Священного Писания повествовали о счастливом конце. Я всегда старалась унять ее слезы, говоря, что Господь так сильно любит человека, что ни за что не сделает ему плохо, все непременно благополучно разрешится.
Если мы с дочерью делали какую-либо домашнюю работу, то мы со свекровью не забывали иногда говорить, что те или иные наши действия напоминают то, что делали библейские или евангельские женщины. Готовим еду, как Ревекка готовила кушанье Иакову, подметаем — как та самая женщина, что ищет затерянную драхму. И обязательно какую-нибудь «драхму» находили: то пуговку красивую, что под диван закатилась, то игрушку за шкафом, то еще что-нибудь. Девочка (как и ее брат) привыкла к тому, что любое и каждое свое действие можно и нужно соотносить с Богом, со Священным Писанием.
Мы с Верочкой всегда были вместе. Я очень боялась, что мы избалуем Веру, одна-единственная она у нас (своя-то), долгожданная. Да и за Тихона боялась, чтобы и его не избаловать. Вот и старались воспитывать ее (да и Тишу тоже) ровно, без неразумных перепадов, чтобы не было: все пряники, пряники, а потом внезапно кнут, лишь только потому, что я устала или у отца болит голова. Не наказывали их, не ругали, да и сами мы не ругались и не кричали друг на друга никогда. Вместо наказаний и ругательств старались объяснить детям, что тот или иной поступок нежелателен по тем или иным причинам, что это грех. Рассказывали, что неблаговидные дела и непослушание, небрежение к ближним и своеволие — дела грешные.
И ребята привыкли, что у нас принято заботиться друг о друге, привыкли к тому, что в семье все тесно взаимосвязаны. И одна из главных обязанностей семейных людей — это помочь ближнему своему не согрешить, ничем и никак не соблазнить родного человека. Мы часто попускаем себе равнодушие по отношению к детям или родителям. А это зачастую соблазняет родного человека. «Вот, например, я не стану готовить обед, захочу книжку интересную дочитать. А папа придет с работы голодный, рассердится на меня — вот и грех. Или вот вы с Тишей разбегаетесь, расшалитесь, станете шуметь, разбалуетесь, и вам трудно будет слушаться меня, папу или бабушку. Мы же, в свою очередь, станем раздражаться на вас — вот и снова грех. Конечно же, очень хочется бегать и играть, но любым забавам должен быть положен разумный предел: чтобы и вам было интересно, и нам не накладно». И дети, видя нашу заботу друг о друге, старались поступать точно также.
Отец придет с работы, еле на ногах стоит от усталости, а тут уже Тихон с маленькой скамеечкой, чтобы отец сел и снял обувь. Василий умывается, а Верочка стоит и полотенце на готове держит. Пока мы на стол собираем, Вася приляжет отдохнуть, а ребята рядом присядут и гладят его по волосам, гладят... Жалеют. И друг о друге заботятся: Верочка всегда проследит, чтобы у Тиши все пуговицы были и проишиты и застегнуты, чтобы носовой платок всегда был при нем, как будто бы она старшая. А Тихон смотрел за тем, чтобы их обувь была в порядке и чтобы друзья и подруги не обижали бы Верочку.
Нужно сказать, что Верочка росла очень общительной девочкой. На прогулках, когда пришла пора, она сдружилась со многими девочками, и вскоре начались визиты. К нам приходили ее подружки, и она сама часто ходила гостить к ним домой. Визиты были не всегда благополучными. Иной раз придет, сядет, насупится. Начинаю выяснять, в чем дело. И окажется, что мамы подружек покупают своим дочерям множество сладостей, кукол, позволяют красить ногти и надевать туфли на каблуках.
У нас дома тоже были лакомства, но в разумных количествах, и в основном домашнего приготовления, я даже конфеты научилась сама делать. Игрушки тоже были, и тоже достаточно. А ногтей я не красила, туфель на каблуках не носила. Долго беседовали с дочерью. Объясняла ей, что всему нужен разум ный предел. Разве покупные шоколадки вкуснее наших домашних тянучек и ирисок? Ну и что, что на магазинных конфетах обертки яркие, ведь главное — не форма, а содержание. А зачем маленькой девочке красить ногти и носить каблуки? Зачем человеку столько лишних вещей? Ведь он не сможет одновременно сидеть на двух стульях, есть сразу двумя ложками, надевать два платья, играть двумя куклами.
К тому времени дети знали, что такое грех, и знали, что грешить — это себе вредить и Бога огорчать. Знали они также и то, что Господь очень любит нас и милостив к нам безмерно. Вот у нас только папа работает, а мы ни в чем не нуждаемся, никто из нас серьезно не болеет, у нас есть крыша над головой, хлеб на столе и пироги в духовке. И праздники у нас — чистлые, церковные, и будни наши — радостные. Каждое утро несет нам радость, оттого что мы проснулись живые и здоровые, все имеем, в мире и согласии, за это и нужно благодарить Бога. Господь подарил нам любовь друг к другу, и это необходимо постараться сберечь. У нас есть самое главное и самое необходимое: Бог и любовь. И сетовать на то, что кто-то живет богаче нас и оттого как будто бы лучше, грешно. Не в богатстве счастье. Счастье жить с Богом и в Боге, это намного важнее, чем тряпки, куклы и конфеты.
Иногда Верочка приходила домой со слезами, потому что кто-то из девочек говорил ей, дескать, у нас неинтересно, скучно. Книжки у нас старинные, телевизор мы не включаем (да тогда и смотреть-то особо было нечего), магнитофона нет, «видика» тоже. Мама и папа «немодные». Утешала ее, как могла. Показывала, как на самом деле мы интересно живем, как много знаем и умеем: сколько много у нас в доме книг (некоторые книжки мы с ребятами сами «выпускали»), какие красивые вяжем вещи. Какие смотрим диафильмы (в то время дети еще интересовались диафильмами, это сегодня все вытеснил телевизор или видеомагнитофон) — целый кинотеатр на дому, целое действо: стулья расставить, экран натянуть, диафильм выбрать, распределить, кто читает текст, а кто крутит ручку. А какой у нас кукольный балаган, какие представления мы устраиваем! И кукол своими руками шьем, и сказки придумываем.
А какой у нас чудесный огород и какие чудесные Верочка выращивает там цветы, а какая сочная да крупная у нее растет редиска! Да разве же у нас скучно?! Глупости какие. А то, что мы с папой не раскрашены и не разнаряжены, так что из этого? Разве мы с папой от этого стали хуже, меньше любим наших детей? Разве одежда красит человека? Да и чем наши платья хуже платьев мам Верочкиных подруг? Смотрите-ка: то, что мы шьем с бабушкой, ни в каком магазине не продается, второго такого платья 6ольше нет. Так что еще не ясно, кто на самом деле «моднее». Дочка быстро утешалась. Однако с теми девочками, которым было у нас скучно дружила неохотно.
Дочка спрашивала меня, почему в семьях ее подруг нет икон, почти никто не молится и не постится. Что я могла ответить? Говорила, что на все воля Божия. Значит, не пришло время этим людям уверовать, не готовы они Господа воспринять. Ну и это не беда, Господь все равно достучится до их сердец, и они непременно впустят Его в свои души. Таких людей нельзя осуждать, впрочем как и остальных. Советовала Верочке, если она так обеспокоена неверием подруг, пусть помолится об их вразумлении, но не принуждает своих знакомых к вере, и не спорит по поводу их неверия, не превозносится своей верой. Да, ребенку в пять-шесть лет невозможно подолгу удерживать внимание на чем-либо определенном. Но ведь Верочка не одна — у нее есть я, папа, бабушка. Когда я, или муж, или бабушка приходили к детям перед сном, то всегда молились вместе с детьми короткими молитвами, в которых непременно просили: «Прости нас, Господи! И спаси нас. И помилуй папу, маму, бабушку Дусю. И Настю, и Иру, и Дениску с Катюшкой, и их пап и мам». Так занятно было наблюдать, как ребята старательно крестились и очень серьезно каждый вечер повторяли свои «ектений». А утром «ектений» повторялись в ином варианте: «Здравствуй, Боженька, доброго Тебе утра! Нам, спасибо, хорошо спалось. Боженька, помоги нам день пережить, не грешить сегодня,— все слушаться. Папу и маму сохрани. И Настю, и Иру, и Дениску с Катюшкой, и их пап и мам. И вразуми ж Ты их, Господи! И нас прости, пожалуйста!»
Сложнее было научить детей не соблазняться чужими вещами. Нет, они не крали. Но иногда не могли удержаться и менялись своими игрушками с детьми из более обеспеченных семей. Но справились и с этим искушением. Бывало и так, что наши дети ни с того ни с сего начинали ревновать нас друг к другу. Тогда в дело вмешивалась свекровь. Она сводила ребят вместе, брала каждого за руку и говорила: «Сколько у вас пальчиков! Целых десять каждого! Давайте уколем какой-нибудь, какой вам не жалко. Вон их сколько много». Ребята испуганно отдергивали ручки. И бабушка поясняла, что для родителей каждый ребенок как пальчик на руке. Любой из них жалко. Детишки утихали.
Когда Вера и Тихон спросили нас, откуда врутся дети, то мы с Василием сказали, что детей посылает людям Бог. И тогда мама рожает ребенка и даже двух, а иногда и больше. Папа тоже для этого процесса нужен и важен, без него детей родить невозможно. Мы с Васей рассказали нашим малышам, что Господь благословил нас детьми только тогда, когда мы с папой повенчались. Мы не заостряли внимания детей на области пола. Осознание того, что они разные прошло, спокойно и естественно. И ни у Веры, ни у Тихона не возникло желания полюбопытствовать анатомическими отличиями друг друга. И Вера и Тиша знали, что она — девочка, а он — мальчик. Они устроены по-разному. Верочка — как мама, а Тихон — как папа. Брат с сестрой знали, что со временем и сами станут родителями, вот поэтому они и отличаются друг от друга.
Однажды во дворе состоялась драка между Тишей и мальчиком из соседнего подъезда. Было лето, и наши ребята гуляли в летних костюмчиках: коротенькие рубашечки и шортики. И вот малолетний хулиган решил посмеяться над Верой, он подбежал и сдернул с нее шортики вместе с трусишками. Девочка громко расплакалась. Тихон тут же оставил свою игру и вступился за сестренку. Мальчик он был крупный, и, конечно же, обидчику «влетело» основательно.
Вечером к нам пожаловали «гости». Родители маленького охальника пришли к нам разбираться. Призвали к ответу нашего Тишеньку. Он не отрицал, что подрался, но ничуть не жалел об этом и ни в какую не желал извиняться. О причинах драки он тоже не распространялся. Молчала и Вера, ей было стыдно, что она подверглась такому надругательству над собой. И когда мы стали настаивать на извинении, то Тихон ответил, что пусть Руслан снимает трусы со своей сестры Наташи, а к Верочке чтобы и не смел подходить. Настаивать на извинении мы перестали, а родители «потерпевшей» стороны вынуждены были пристыженно ретироваться.
Мы с Василием часто беседовали с нашими детьми, когда они приходили и спрашивали нас, зачем нам нужны уши, глаза, почему у людей растут волосы на голове и т.д. Я, как врач, объясняла им назначение тех или иных органон. Рассказывала о том, что Бог сотворил человека таким, и у человека все нужно и полезно. Бог дает людям здоровый организм, и его нужно беречь. Говорила деткам, что они крещеные, верующие, и поэтому Господь ждет, что и их дети придут в мир крепкими и здоровыми и смогут потрудиться во славу Божию. Поэтому нужно стараться и сберегать свое здоровье: не грызть ногтей, мыть руки, уши, шею, чистить зубы. Не увлекаться дурными привычками: нельзя курить и пить вино, нельзя без спроса трогать таблетки, нельзя без проса брать бутылочки из холодильника и из шкафов и пробовать их содержимое — это может навредить здоровью. Неразумно играть с огнем, да всего и не перечислишь. Но дети нас слушали и всегда прибегали и спрашивали, что им можно, а что нельзя, и старались следовать нашим советам.
Я рассказала ребятам, что, к сожалению, не все люди вокруг нас здоровы. Но это последствия грехопадения. Говорила, что Господь попускает телесные болезни для того, чтобы спасти человеческую душу. Ведь при больном организме человеку не до развлечений и отдыха. Когда человек серьезно заболевает, то вынужден ограничивать свои страсти, вынужден задумываться, отчего же так произошло, что нет теперь здоровья. А если произошел несчастный случай и человек лишился здоровья не по своей вине, то и здесь следует усмотреть Божию милость. Ведь, как знать, не случись этой беды, то случилось бы такое страшное, что человек мог бы погибнуть навсегда. Мы с отцом учили наших детей терпению. Рассказывали о бесах, об их кознях, о соблазнах, которые насылает дьявол человеку, стараясь его погубить. Поэтому-то так важно научиться терпеть и не роптать. И тогда, видя ваше долготерпение, бес отступит, а Господь поспешит к вам на помощь.
Примерно в это же время умерли мои родители. Верочка и Тихон очень любили их, поэтому первое соприкосновение со смертью было болезненным для ребят. Дети долго не могли понять, что бабушка и дедушка больше никогда не встанут из могил, не придут к нам в гости, не обнимут и не приласкают любимых внуков. Ребята плакали, не хотели с этим смириться. Тогда мы с Василием объяснили детям, что Бог все устроил премудро и любовно. Когда Адам и Ева не соблюли Божией заповеди в раю, то они должны были бы умереть. Но Господь сжалился над человеком и по Своему человеколюбию не дал людям погибнуть. С тех пор у всех людей умирает тело, но душа живая, и остается живой всегда (за тем исключением, когда подчиняет свою душу смертным грехам).
И на самом-то деле смерти нет, Господь наш Иисус Христос победил смерть Своей Крестной смертью и Своим Воскресением. Вот и бабушка с дедушкой не умерли — просто их души отлетели от тела и вознеслись к небесным обителям. Теперь они смотрят на нас с небес и радуются тому, что мы молимся о них. Да и сами бабушка с дедушкой могут молить святых угодников о нас. Приводили аналогии со смертью и Воскресением Спасителя. Дети поняли, что и они тоже смертны, и им, конечно же, было страшновато. Но разговоры о душе и теле мы вели с ними долго, были терпеливы и в конце концов сумели успокоить малышей.
Так вот мы дожили до школы. К семи годам мои ребята умели читать, считать, неплохо рисовали, были рассудительными и знали много слов, говорили грамотно. А самое главное, что начало своего учения они восприняли как начало нового послушания. Были coсредоточенны и серьезны. И конечно же, отчаянно трусили, но храбрились.
К тому времени и наши походы в церковь стали иными. Дети по-прежнему любили бывать в храме. Но теперь Вера стала помогать бабушкам и матушкам приглядывать за подсвечниками, а Тихон вместе с Василием выполняли мелкие ремонтные работы, если таковые находились. Дети ждали каждой службы, я наши прихожане полюбили ребят. А вскоре им предстояло начать исповедоваться. Мы с отцом подготовили ребят к новой ступеньке в их духовной жизни.
С Тихоном беседовал отец, с дочерью я; правда, все зависело от ситуации. Я объяснила девочке, что? для нее, как для будущей женщины, может быть грешным и на что следует обращать внимание: нельзя слишком много времени уделять телесной красоте, плохо и грешно стремиться завоевывать внимание мальчиков.
Недопустимо увлекаться косметикой, быть грубой, равнодушной к немощам других людей.
Девочка перед каждой исповедью стала приходить ко мне и спрашивать совета: что она сделала не так, когда попустила себе согрешить, безобиден ли тот или иной помысел. Поначалу меня даже насторожила такая серьезность, ведь она еще совсем ребенок, не вырастет ли из нее фанатичка, непримиримая, беспощадная, не знающая братской христинской любви.
Но Верочка уже столкнулась с «внешней средой», с дворовыми обычаями и «негласными уличными» порядками, и задумывалась: отчего так происходит, что одни девочки живут весело, беззаботно, дома их ничем не загружают, а им постоянно скучно? А эта скука понуждает совершать неприглядные поступки, потому что риск, запретность и даже непослушание вносят разнообразие и будоражат кровь. Девочки грубят, сплетничают, постоянно сплетают интриги, создают группировки, и эти группировки враждуют друг с другом. Моя девочка не хотела общаться на таком уровне. У нее были две-три хорошие подруги, которые хоть и были неверующие, но и им не нравились дворовые интриги.
Что интересно, никто из мальчиков не обижал Веру и ее подруг, и не потому, что Тихон зорко следил за обидчиками, предотвращая драки. Дворовые группы уважали этих девочек, они были для прочих ребят своего рода табу: эти девочки неконфликтные, порядочные, невредные, никого не обижают и не унижают, их трогать и обижать — даже кощунственно как-то что ли.
С началом исповеди связаны некоторые забавные случаи из жизни наших ребят. Как-то раз Вера в субботу вечером была чем-то расстроена. Когда я попыталась выяснить причину расстройства, то дочь призналась: она боится исповеди, так как ее может отругать батюшка. Я поспешила утешить девочку, и сказала, что батюшка, наоборот, похвалит Веру. Девочка изумилась: «За грехи похвалит?» Я рассмеялась: «Да не за грехи, глупышка, а за искреннее раскаяние». Но тут же предостерегла дочку: не стоит в погоне за батюшкиной похвалой спешить на грех, чтобы после раскаяться. Да и вообще не нужно ждать ничьих похвал, нужно стараться не грешить не за похвалы, а ради Бога, почитая Его любовь к нам, Его страшную смерть ради нас. Нужно не грешить ради любви к Богу, чтобы перед Ним не было стыдно.
Какой тогда была Верочка? Да как и все девочки ее возраста: и пошалить любила, и посмеяться, а уж как танцевала! Но ко всему прочему она была, как говаривал Вася, «хозяйственная и домовитая». Очень любила помогать мне и бабушке, с удовольствием бралась за всякий труд и никогда не препиралась со мной, если я ее о чем-то просила. Ей можно было спокойно доверить деньги, если она шла в магазин. И не нужно было опасаться, что она потратит деньги, чтобы купить мороженое или иное лакомство. Верочка заботилась о бабушке, если та вдруг прихварывала. Единственное, от чего мы оберегали бабушку, так это от утомительных для больного человека многочасовых сеансов чтения вслух. Вера набирала кипу книг, газет, журналов, и изо всех сил «развлекала» старушку, которая боялась охладить пыл внучки и не останавливала ее даже тогда, когда слушать чтение становилось невыносимым. Приходилось за этим внимательно следить.
Брат с сестрой росли непосредственными детьми, любили играть, постоянно что-то изобретали, строили «штабы» и шалаши.
Василий мой сам, как дитя, все время с ними возился, перепачкается еще сильнее, чем они. Мы ходили всей семьей в кино на хорошие фильмы, зимой катались на санях с горок. Потом записали Веру в музыкальную школу в класс скрипки. А Тихон стал ходить в плавательный бассейн. Конечно, мы оба с Васей уставали, он — на работе, я — по дому, но не могли оставить детей без нашего внимания и без нашего участия. Не было такого, что выпустишь их во двор — и слава Богу, вздохнул спокойно. Нет, мы сначала что-то в доме вместе сделаем, что положено (вместе-то быстрее), а уж тогда идем гулять или дома игры затеваем. Но основной была не работа, а общение. О чем только не переговоришь, когда вместе чем-то заняты! А главное, дети не отказывались трудиться. И не стремились вырваться и скрыться от нашего внимания.
Так и наступило их первое «Первое сентября». Школьникам тогда впервые разрешили надеть свободную, не форменную одежду. Мы со свекровью обшили ребят: сшили Тихону несколько красивых брюк, джинсы, куртку с аппликациями. И для Верочки тоже настрочили скромных, но тоже красивых сарафанов, юбок, блуз, куртку. Навязали кофточек и шапок. Они пошли в школу такие нарядные! На Верочке — костюмчик с пышной длинной юбкой, а Тихон, как лондонский денди, в костюме-тройке. Шли и держались за руки, в пенале у каждого в отдельном карманчике была припрятана икона «Прибавление ума». Мы благословили ребят иконой бабы Лизы, прочитали «Царю Небесный», и они шагнули в новую для них жизнь. А вместе с ними шагнули в эту новую жизнь и мы, их родители.
Конечно же, перед школой мы, взрослые, волновались ничуть не меньше наших детей. Не зря говорится: «Малые детки спать не дают, большие детки — сам не уснешь». Домашние они у нас с Тишей были. Да, водили дружбу со многими ребятами, но главными были дом и семья. А тут — целый день с двадцатью или тридцатью разными незнакомыми детьми из разных семей. Да и время тогда было такое, сама помнишь, беспокойное, бестолковое... Такое смятение в стране! Ничего нет, все былые идеи, идеалы, идолы попраны, люди как обезумели. Мы-то еще ладно, нам проще было, Господь не оставлял. А как остальным пришлось... Не приведи Бог! И вот в этом во всем предстояло вращаться нашим детям. Как мы с Василием волновались!
Школа, в которую пошли наши дети, напоминала по своему внутреннему настрою разворошенный улей. Этот «ветер перемен» всполошил старшеклассников, а ведь именно они задают общий тон среди учеников. Появились «неформалы», какие-то «панки», «металлисты», наши ребята приходили домой как из зоопарка: «Мама! Папа! Мы сегодня такое видели!»
Тем не менее в начальной школе все шло более или менее гладко, ведь еще маленькие были. Учились добросовестно, старались. Спрашивали нас с отцом: «Говорить ли о том, что мы христиане?» Но тогда наступило время начала их исповеди, и мы с отцом посоветовали детям спросить совета у батюшки. Наш батюшка сказал, что христианство — это не знамя, которое нужно нести как лозунг на демонстрации. Об этом не надо кричать на каждом углу. Просто жить нужно по заповедям и стараться не согрешать. А уж если кто спросит, то не лгать и не прятаться невзирая на лица, а отвечать прямо: «Да, мы верующие православные христиане».
И вот подошло первое их испытание. В пятом классе дети достигли «пионерского» возраста. Учились они отлично, и принимать в пионеры их должны были на Красной площади, перед Мавзолеем. Мы как-то сумели «вывернуться» и не вступили в «октябрята». Но об этом уже никто не помнил, а детей чисто формально приписали к каким-то там «октябрятским звездочкам». Они оставались на собраниях, но если им что-то поручали делать «по-октябрятски», то ребята непременно спрашивали у нас с отцом совета, как же им поступить. И мы с Василием решили: если дело благое, то пустъ делают не ради Октября, но Христа ради, с молитвой, во славу Божию.
Моим ребятам торжественно сообщили, что в такой-то день их примут в пионеры — им оказана «такая честь». Дети растерялись. «Удостоенных чести» ребят набралось очень много, и, конечно же, наши ребята не смогли бы пойти на открытое противостояние. Они знали, что пионерство и комсомол — безбожие, и не хотели стать богоотступниками. Домой Тихон с Верочкой пришли расстроенные, смущенные.
Однако воистину милость Божия безгранична! Пока мы дома решали — как быть с обрушившимся на наши головы «пионерством», вернулся с работы отец. Он рассказал, что ему предлагали «горящую» путевку в детский санаторий, но он почему-то засомневался, брать или нет, ведь наши дети были практически здоровы. Он усомнился, может быть, есть такие дети, кто действительно нуждается в санаторном лечении, но тем не менее просил профком придержать путевку «на всякий случай», если не найдутся желающие. Хотел посоветоваться со мной и детьми. А тут как раз и это «пионерство». Так что путевка оказалась кстати. И мы, не раздумывая, поехали по путевке в санаторий. Это был девяносто первый, памятный год. Таким образом, от «пионерства» Бог дал нам избавиться раз и навсегда.
В классах начальной школы нашим детям «помогли» открыть, что они не родные брат и сестра. Мы с Василием не делали особого секрета из этого, но и не афишировали степень нашего действительного родства с Тихоном. Мы с мужем заранее решили, что Господь поможет и мы сумеем найти такие слова, чтобы мальчик не обозлился и не разочаровался. Господь помог.
Как-то раз Тихон пришел из школы раньше Веры, с тем чтобы «серьезно поговорить» с нами. Он напрямую спросил: «Вы мне не родные мать с отцом?» — в глазах мальчика была тревога. Василий ответил вопросом на вопрос: «А ты как считаешь?» Тихон ответил, что он считает себя родным нашим сыном, но вот Кирилл сказал, что он приемыш. И тут в разговор мужчин вступила я: «Тишенька, я кормила тебя своим молоком с первого дня твоего рождения, мы с папой купали и пеленали тебя, учили тебя ходить и говорить, и ты всегда гордился тем, что Бог дал тебе заботливых и любящих родителей. Так в чем же дело?» Мальчик о чем-то долго думал, а потом сказал: «И правда, искушение какое-то. Ты — моя мама, ты меня выкормила и спасла от одиночества, дарила мне любовь и ласку. Ты — мой папа, ты качал меня на руках и учил терпеть боль, учил быть мужчиной. Я ваш родной найденыш, мне вас Бог послал. И я вас так сильно люблю! Еще сильнее, чем прежде». Наплакались мы тогда от счастья все вместе... Верочка тоже узнала, что они с Тихоном не родные. Но восприняла это так равнодушно: «Кто сказал? Кирилл? Вот глупый, Тиша не родной? Самый родной и самый любимый старший брат (Тихон фактически был на два часа старше Веры)». Так вот и окончились генеалогические изыскания.
Но «пионерство» разговоры о родстве — трудность внешняя. Нас с детьми подстерегали трудности иного характера: увлечение мирскими удовольствиями. Мы с мужем не готовили детей в монахи (но обучали их должному смирению), не держали их в «ежовых рукавицах», но наши дети старались придерживаться христианских принципов в повседневной жизни и поведении: не обзывали друзей, не дразнили, не придумывали кличек, не конфликтовали, не лгали. Василий предложил детям соблюдать «золотое правило»: не спешить раздражаться, подождать немного. Даже если и очень хочется ответить колкостью на колкость, обидным словом на обидное слово, лучше немного подождать и помолчать, мысленно осенить себя крестным знамением. И посмотреть тогда, по-прежнему ли осталось зло на душе. Если не утихает раздражение, то продолжать мысленно креститься. Господь непременно придет на помощь. «Золотое правило» очень помогало ребятам. Школьные педагоги всегда удивлялись тому, как среди всеобщей нарастающей агрессии и вседозволенности Тихон с Верочкой сохраняют внутреннее достоинство? Господь помог.
— Тамара, ты так просто обо всем говоришь, — осторожно прервала я воспоминания подруги, — как будто и трудностей особых никаких не было. В общем-то, конечно, и не было. Твои дети не стали хулиганами и разбойниками, но ведь вся жизнь состоит из мелочей. И скопище мелочей способно изменить всю жизнь. Эти мелочи такие незаметные, такие маленькие, но такие коварные... Что тебе как матери, как верующей матери, пришлось предотвратить, чего ты смогла избежать, каким образом тебе удалось справиться?
— Бог помог, Церковь, батюшка наш, община. Все вокруг, в нашей жизни стало так быстро меняться. Ведь уже в девяносто втором — девяносто третьем, в самый «пик» роста моей дочери, Церковь перешла на легальное положение. Вера православная помогла. А трудности... Ну вот, например такие: Барби, хобби, увлечение модными певцами и популярной музыкой, диеты, наряды, косметика, следование общепринятым увлечениям, раскованность, спиртное, жаргон, курение и, конечно же, повальная возрастная влюбленность. Если хочешь, давай по порядку.
У Верочки, конечно же, как и у всякой девочки, были куклы. Это были обычные для того времени пупсы, пластмассовые Кати, Наташи и Даши. Отец смастерил для них мебель, там были даже креслица и диванчики, платяной шкаф с плечиками для платьев. Была кукольная посудка, разнообразные чашки-ложки, сковородки и кастрюли, столовые и чайные сервизы. И нужно сказать, что Верочка всегда с большим воодушевлением играла со своими куклами. Она часами могла намывать, пеленать, наряжать, «кормить» их. Мы вместе с дочерью шили кукольные наряды, я или бабушка из остатков пряжи всегда вязали для Верочкиных кукол одежки. Кукольными «тряпичками» были заполнены многочисленные коробки. Вещички постоянно стирались Верочкой, гладились, а некоторая посудка была приближена к реальным размерам, и я не запрещала Верочке варить настоящий суп и жарить настоящую яичницу для кукольного обеда. Этот обед они с Тихоном всегда поедали с большим аппетитом. Вера долго играла в куклы, долго играли в куклы и ее задушевные подруги.
В кукольных играх проигрывалась самая настоящая жизнь: вот «родилась» Нюра (которая «живет» давно в кукольной семье, а не куплена только что) Вера ухаживает за своей новорожденной дочерью и постоянно прибегает ко мне за советом: как пеленать дитя, вот она «плачет» — в чем тут может быть дело, сколько раз кормить. Нюра «росла» не по дням, а по часам, по минутам. К концу часа игры Нюру уже наставляли перед школой, беседовали по поводу неверных подруг, объясняли, почему девочке нехорошо ходить грязнулей, почему девочке нехорошо грубить, как грешно не слушать старших.
Но вот из-за рубежа «к нам» пожаловала Барби. И однажды Вера очень осторожно попросила к очередному дню рождения купить ей эту самую Барби. Перед нами с отцом встала нелегкая задача. Казалось бы, такая мелочь, девчоночья кукла, одна из многих, что тут раздумывать? Однако нас с Василием что-то отталкивало в этой импортной красавице, и дело было даже не в деньгах. И как-то вечером, после Верочкиной просьбы, уложив спать детей, мы с Васей беседовали в своей комнате. Постепенно мы с ним разобрались в том, почему не хотим, чтобы наша девочка играла с Барби.
Вот наша девочка возится со своими Машами и Клашами. Она — их «мать», они — ее «дети». Верочка отождествляет себя с матерью и старается вести себя как маты заботится, ухаживает, воспитывает. Она учится жить, учится быть хозяйкой, матерью, а когда в игру включался Тихон и Верочка отводила ему роль отца, то — и женой. В хорошем смысле этого слова: внимательной, чуткой — словом, в этой игре воспроизводились наши реальные домашние отношения. Пусть современные психологи и говорят, что бесполые «советские» куклы напрочь убили в девочке будущую женщину, это не так! Целомудрие еще никогда никому не вредило, мы с Василием, как верующие люди, знали это. Наши бесполые Маши и Даши были хорошими целомудренными игрушками, чего нельзя сказать про Барби.
Не из ханжеских соображений мы с мужем не хотели покупать Барби. Знала наша Верочка, что вырастет, изменится, станет похожа на свою двоюродную шестнадцатилетнюю сестру Евгению, у нее будет все точно так же, как у меня и как у любой другой взрослой женщины. Но сейчас... С кем отождествит наша девочка Барби? Со своей дочерью? Но Барби такая «взрослая» кукла, у нее все как «у теть». Она не описывается в детские представления о возможных материнских чувствах к ней. Она сама «может» быть «матерью» для нашей Верочки. Скорее всего, Барби станет не «дочкой» Веры — это Вера постарается стать Барби. Игра приобретет совсем другой характер.
Разве Барби запеленаешь? Поведешь играть в песочницу? Нет, конечно, нет. Вера поведет Барби на танцы и балы, Барби будет ходить по ресторанам и кафе, искать взрослых отношений, кокетничать. И самое страшное то, что в сознании Верочки произойдет определенный и вовсе не благостный сдвиг: женщина перестанет быть женой и матерью и станет охотницей за мужчинами, за их вниманием, проводящей время праздно и бездумно. Да, иногда девчонки любят играть во всяких там «принцесс» и «королев», наряжаются в бальные платья, ждут принцев. Но они прекрасно понимают, что это сказка, греза, мечта, в реальной жизни не встречается добрых фей и волшебниц. Такие игры в «Золушку» и «Белоснежку» — своего рода разрядка, приятное разнообразие в детских буднях, отдохновение от «дома», «магазина», «больницы». И такие на первый взгляд взрослые игры, мне кажется, не опасны. Иное дело — Барби.
Детская психика такая пластичная! Пройдет всего каких-то пять или меньше лет, и наша девочка будет рыдать горючими слезами оттого, что ее лицо и фигура не соответствуют Барбиным. «Красавица» Барби вживется в сознание девочки, и она вольно или невольно будет стремиться быть похожей на эту куклу. Барби действительно очень взрослая игрушка. Однако как обосновать нашей дочери наш отказ купить ей модную и популярную во всем мире игрушку?
И вот Верочка в очередной раз с надеждой спросила нас с отцом, ждать ли ей новую куклу ко дню рождения. Ее глазки блестели, дыхание прерывалось — как же ей хотелось иметь Барби, как успела она размечтаться о кукле!
И тогда я увела дочь в кукольный уголок, мы присели, взяли по куколке и, наряжая их к очередной «прогулке», потихоньку разговаривали. Я похвалила девочку за то, что все ее «дети» чистенькие и ухоженные, порадовалась тому, как хорошо моя дочь умеет «вести хозяйство». Сказала дочери, что ее куклы действительно похожи на детей: маленькие, беспомощные, несмышленые. Спросила, трудно ли Верочке справляться со своими «младенцами».
Дочь быстренько включилась в игру и ответила: «Ну что ты, мама! Они такие послушные, понятливые, мне с ними ничуть не хлопотно! Вот Таисия, например...» И начался долгий оживленный рассказ о «проделках» кукол. Я внимательно слушала щебетание дочки, время от времени что-то уточняя или чему-то удивляясь. А потом спросила: «Вот видишь, какие разные у твоих детей характеры. А как ты думаешь, какой будет Барби?» Дочь умолкла и задумалась. Время шло, пауза затягивалась, а ответа все никак не находилось. В конце концов, Верочка несколько расстроено и растерянно ответила, что не знает, какой будет Барби.
Я, конечно же, воспользовалась замешательством дочери. Сказала ей, что Барби такая взрослая, что все кукольные игры — не для нее. Не подойдет Барби «школа», «магазин», да и любимая девчоночья игра в «дом» тоже Барби не очень-то подходит. Она — другая. Барби — не ребенок. Ей нужны будут другие игры. Например, «в дискотеку», «в ресторан» или во что-либо подобное. Для игры в «Золушку» или «Белоснежку» Барби, конечно же, подходит. Но эта игра будет как сказка в сказке. Барби такая довольная, счастливая и беззаботная, что очень трудно представить ее с тряпками, шваброй, у плиты, как сказочную сиротку Золушку или хлопотунью Белоснежку Барби даже не как мама, потому что она — лентяйка.
«Да и потом, посмотри, — предложила я дочери, — ведь Барби стыдно будет раздевать и переодевать. Она без одежды — как голая женщина, у нее все как и у живой женщины. А если Тихон увидит? Ты ведь уже большая и должна понимать, что некоторые вещи — неблагочестивы. Представь себе, что у Тихона была бы, допустим, кукла-мужчина, какой-нибудь солдат, и у него, у этой игрушки, были бы такие же «подробности», как и у настоящего мальчика или мужчины. Как ты считаешь, это нормально?» Верочка опустила глаза, и отрицательно покачала головой. «Вот видишь, есть, оказывается, игрушки, которые бывают не совсем полезными. Никто не продает детям игрушечного оружия с настоящими пулями, остро отточенных сабель, потому что они могут нанести вред здоровью или даже самой жизни. Но это телесное нездоровье. А что же душа? Душа-то важнee. А безобидная на первый взгляд красавица Барби — игрушка душевредная. Она приучает девочку быть такой же, как и она сама; бесстыдной, беззастенчивой, ленивой.
Да, в человеческом теле нет ничего постыдного. Но это не говорит о том, что хорошо ходить без одежды. Ведь мы по своему братолюбию не должны поступать так, чтобы претыкался наш брат, чтобы соблазнился о нас наш близкий. И поэтому мы прикрываем свою наготу, потому что не каждый способен воспринять человеческое тело в чистоте помыслов. А Барби, наоборот, зачем-то раздевается и предстает в своем натуральном, неприкрытом виде. Разве же это хорошо?
Знаешь, я тут как-то в магазине случайно услышала, как две мамы сетовали на то, что их сыновья тайком разглядывают Барби своих сестер, хихикают, стали подглядывать за сестрами, относятся к ним с пошлым интересом. Раньше они относились к сестрам как дети к детям, а теперь — как мужчины к женщинам. Эти маленькие детки вдруг открыли в себе и в сестрах, что они разные. И эта разница — стыдная в их представлении, грязная, греховная.
А, кроме того, игрой в «Барби» нарушается Божие повеление женщине быть помощницей своему мужу, хранить целомудрие, заботиться о ближних, детях, родителях, о муже. Ведь красота даже игрушечной Барби — дело хлопотное, многотрудное. Чтобы так выглядеть, нужно забыть обо всем и заниматься только собой, своей внешностью. А как же близкие? Пусть живут как хотят, это их проблемы — так что ли? Ты по-прежнему хочешь такую куклу?
К тому же, помнишь, мы как-то с тобой уже говорили, что есть такие картинки и фотографии женщин (да и мужчин), которые рассматривать и производить грешно, поскольку они возбуждают греховные мысли? А ведь Барби по сути своей — греховное изваяние. И ты должна будешь на исповеди всякий раз говорить, что рассматривала вещь, побуждающую к греховным помыслам и прикасалась к ней».
Не могу сказать, что Вера рассталась с мыслями о Барби моментально и без сожаления. Оно и понятно, ведь почти все дворовые девочки уже упросили пап и мам купить им Барби и возились только с ними. Но мы с родственниками в складчину купили Вере большого пупса из мягкого пластика, он был почти как настоящий младенец. И нужно сказать, что новый Данилка навсегда вытеснил собой Барби и даже сделался предметом жгучей зависти дворовых владелиц Барби.
Наш батюшка полностью поддержал наше с мужем решение не покупать девочке Барби и согласился с нашими доводами против этой игрушки, давал нам очень полезные совнеты, касающиеся того, как и что сказать нашей дочери.
Верочка росла, она вступила уже в ту пору, когда еще чуть-чуть — и она уже девушка, сложный возраст. Перестроечный. Тело уже как-то заявляет о себе, а сознание совсем детское. Вот и начинаются кульбиты.
Вдруг ослабевает семейный иммунитет против всеобщих веяний, дети становятся подвержены всевозможным подростковым «эпидемиям» собирательства, фанатизма, тряпичества. Даже легкий намек на несерьезность и духовную пустоту нового увлечения вызывает бурю протестов и яростное противление родительским советам. У нас с Верочкой все прошло несколько мягче, практически безболезненно, но стороной не обошло.
Как-то я заметила у дочери новую коробочку. Я никогда не проводила «обысков» в ее столе, не обшаривала портфели и карманы. Но Верочка так носилась со своим секретом, что вскоре все обратили внимание на поведение дочери, внучки, сестры. Заветная коробочка спешно пряталась, если кто-то входил в комнату Веры, девочка постоянно прятала и перепрятывала свое «сокровище». Тихон сердито сопел. Василий едва сдерживал раздражение, у меня «чесался» язык от желания спросить дочь о предмете ее столь горячего попечения. Но мы вытерпели. А вскоре представился случай выяснить, что же таит в своих недрах злосчастная коробочка.
Однажды эта коробочка выпала из портфеля дочери, и все ее свое содержимое рассыпалось по полу. Дома, к счастью, была только и одна. Вера бросилась подбирать с пола разноцветные бумажки. Они оказались наклейками, вкладышами из упаковок с жевательными резинками. Я стала помогать дочке подбирать цветные бумажки. Мы разговорились. И выяснилось, что Вера буквально ищет и поднимает с земли брошенные кем-то вкладыши, поскольку мы старались не покупать жвачек, а если и покупали, то очень редко: от них больше вреда, нежели пользы.
Вера обшаривала кусты и тротуары. Как побирушка, как больная. Она понимала, что поступает глупо и ненормально, но это прицепилось к ней, как какая-то зараза. Девочки, ее подруги, часами рассматривали свои сокровища (вкладыши), коллекционирование которых стало настоящим бумом сезона, они обменивались ими, ссорились, завидовали друг другу. Словом, обычные бумажки стали предметом всех их устремлений. Вера сказала, что и ее классе среди девочек принято что-то коллекционировать: календарики, открытки, конфетные фантики, пробки из-под газировки, этикетки с бутылок — в общем, всякую мишуру. Моя дочь краснела и плакала, она находилась на перепутье. С одной стороны, она понимала, что ведет себя глупо и недостойно, но ей так хотелось иметь подруг среди одноклассниц и общую тему для общения с ними. Она и коробочку-то свою прятала и перепрятывала из обоснованного опасения, что дома ее не поймут или отругают.
Но я не стала ругать девочку. Мне было так жаль глупышку, и я чувствовала, как важно ей сейчас общение с подругами, а в то же самое время и мы все ей очень нужны, нужно наше понимание. Вскоре домой должны были вернуться наши мужчины, поэтому мы с дочкой пошли прогуляться в скверик, взяли и злосчастную коробочку. Я попросила Верочку показать мне картинки, а сама наблюдала, действительно ли ей интересно коллекционировать вкладыши, или это просто «дань» всеобщему увлечению. Моя дочка протягивала мне вкладыши, причем делала это так быстро, сопровождая показ минимумом комментариев: «Это Рокси, Кокси, Попей (что-то такое), это Том, Джерри, Барби...», что ее поведение прямо говорило о действительном равнодушии к картинкам, картинки не были ей дороги.
Мы долго проговорили с дочкой в тот памятный вечер. Разговор коснулся многого: нелепой страсти, глупого подражания, лицемерия, двойной жизни. Я не отчитывала Веру, я помню до сих пор, как я сама всеми мыслимыми и немыслимыми способами добывала фотографии популярных киноартистов, увлечение которыми считалось модным во времена моей юности. Да, многие мои сверстники помнят повальное увлечение кем-либо из актеров, певцов, поэтов. И я, желая не отставать от подруг, буквально «помешалась» на стремлении иметь открытки, газетные и журнальные вырезки. Слава Богу, была жива моя бабушка, она тогда удержала и отрезвила меня. Бабушка объяснила мне, насколько бывает губительным для человеческой души приверженность к чему-либо земному, преходящему, неистинному.
Да ладно бы, если бы Верочка восхищалась действительными историческими и культурными ценностями, что, впрочем, также допустимо в разумных пределах Но это глупейшее следование собирательству.. Что же делать? На каком уровне общаться с подругами?
И тогда я предложила дочери иной выход: не опускаться до уровня подруг, а попытаться их поднять на более высокую ступеньку. И здесь нам очень помог храм. В наш приход приходила молиться молодая инокиня. Под ее началом было несколько девочек-сироток. Сестра Аннушка терпеливо обучала своих неспокойных подопечных вышиванию шелком, золотом, бисероплетению. После воскресной литургии мы с Верочкой долго беседовали с нашим батюшкой. И батюшка посоветовал Вере: не научиться ли и ей плести из бисера разные красивые мелочи. Верочка обрадовалась предложению и вскоре стала ходить на занятия к сестре Анне. Там, кстати, нашлись для нее и настоящие подруги, с ними Вера близка и сейчас. Одноклассницы (хоть и не все) вскоре тоже захотели научиться плести из бисера браслетики, подвески, панно. Девочки стали приходить к нам домой, часами сидели и плели, плели, плели... И в очередном разговоре со мной дочь порадовалась тому, что жвачечные этикетки уже не пользуются таким огромным интересом, как прежде. А коробочку — хранительницу Вериных «сокровищ» мы с ней выбросили в тот же самый памятный вечер.
У наших детей были все необходимые для, них вещи, не было недостатка и в одежде. Что-то мы покупали в магазинах и на рынках, что-то продолжали шить сами. Шили мы со свекровью хорошо, лекала для выкроек подбирали современные, одежда детей не была «старомодной». Одевались наши ребята со вкусом, ближе к классическому или спортивному стилю, но скромно. Не блекло, не серо, но и не крича о себе при помощи вызывающих нарядов.
Но вот однажды моя дочь пришла из школы, «надувшись как мышь на крупу». Ушла в свою комнату, и было слышно, как она там обливается слезами. Я не мешала ей выплакаться и, услышав, что рыдания стихчи, попросила разрешения войти. Осторожно стала выяснять, в чем дело, что случилось. Верочка рассказала, что вот уже несколько месяцев в школе происходит повальное хвастовство «фирменными» вещами. Есть девочки, которых все уважают только за то, что их одежда куплена в дорогих магазинах, их вещи произведены известными фирмами. Если же у кого-то на вещи не оказывается «нужной» бирки, то к такой девочке пропадает всякий интерес, над ней подшучивают, ее даже презирают. Будь вещь трижды оригинальной и безупречно сшитой, но без бирки, без торговой марки фирмы она не «стоила» и гроша. Впрочем, как и владелица такой вещи.
Если кто-то приходил в класс в обнове, то на первой же переменке «жертву» моды приглашали в туалетную комнату, и новая вещь ощупывалась, рассматривалась, едва ли на зуб не пробовалась — выясняли, подделка или «фирма». И вот уже несколько раз обновы моей девочки становилась объектом подобных исследований. Да, вещи нравились и Вере, и ее подругам, но на них отсутствовал сакраментальный ярлык: «Я как будто бы виновата в том, что одета не в «фирму». А Кристина сегодня вообще сказала, что весь шик наших «самоделок» только кричит о нашей бедности. Представляешь, мамочка, мне так было обидно за нас, за тебя, за меня, за бабу Дусю и папу и даже за Тишу! Я не знаю, как мне себя вести. Ведь мои вещи ничуть не хуже, а иногда намного лучше, чем «фирменные», но меня за это презирают... Так больно!» — из Верочкиных глаз снова готовы были политься слезки.
Мы опять долго беседовали с дочерью. И предлагала ей не обращать внимания на домогательства новоявленных модниц. Однако прекрасно понимала, что быть абсолютно равнодушной к их глупым и действительно болезненным выпадам непросто, не всякий взрослый подчас способен достойно противостоять обидчикам такого рода. Дело было не и том, что моя девочка страдала от отсутствия "фирменных" вещей — она просто просила меня совета, как ей себя вести, что отвечать, искала успокоения.
Тогда я сказала моей девочке, что во все времена самой дорогой и высокоценимой во всем мире моды считались одежда и вещи ручной работы, выполненные зачастую в единственном экземпляре. Что на самом-то деле зарубежные поставщики модной продукции просто-напросто пользуются ситуацией в нашей не оправившейся еще от экономических потрясений стране. Ведь даже то, что продается в дорогих магазинах, практически ничего не стоит в стране-производителе — это импортная штамповка, тамошний «ширпотреб». По-настоящему дорогие вещи стоят таких огромных денег, что купить их оказываются в состоянии только самые обеспеченные люди в мире. И эти дорогие вещи сшиты вручную, в единственном экземпляре. «Если ты мне не веришь, то давай сходим на Арбат и приценимся к вязаным вручную скатертям, салфеткам, платьям — увидишь и удивишься, насколько дорого это стоит и каким спросом пользуется среди заезжих туристов. А ваши девочки на самом-то деле ничего в стосящих вещах не понимают — они, как сороки, падки на все шуршащее и блестящее».
«Это я говорю тебе для того, чтобы тебе было чем парировать нападки подруг. А для тебя самой, я полагаю, не нужно объяснять, что вещи существуют для человека, а не человек — для вещей. Жить, ориентируясь на вещи и моду -душевредно и грешно, глупо и пусто, У тебя есть чем прикрыть наготу, и одежда твоя — не «из последних», хоть и не «фирма». Все твои платья и костюмчики чистенькие, аккуратные, они сшиты по фигуре и росту (согласись, что для нас с бабушкой совсем не просто постоянно что-то изобретать, ведь вы с братом растете быстро), ткани хорошие, красивые, твоя одежда тебе к лицу. А самое главное — ты не зависишь от своих вещей. Ты добрая и хорошая девочка как платье, так и в юбке с блузкой. А погоня за фирмой» — большое преткновение. Душа-то наша пред Богом всегда нага, если не стяжала себе одежд чистоты, целомудрия, смирения, добродетельности. Когда же печься о душе и добродетелях, если постоянно только и думать о вещах и стремиться поспеть за мирскими увлечениями? Помнишь, как мы молимся по утрам: "...внезапу Судия приидет и коегождо деяния обнажаться"?" — так закончила я свой монолог.
Еще я предложила дочери самой заняться кройкой и шитьем, самой придумывать себе одежду. Девочка с радостью согласилась. Она и раньше помогала мне и свекрови при шитье: обводила мелком выкройки, аккуратно вырезала из ткани детали, утюжила швы. Вскоре она примеряла первую сшитую собственными руками юбку и была так горда результатами своего труда. Юбка и в самом деле получилась красивая, Верочка сшила ее старательно и аккуратно, ни ниточки нигде не торчало.
Дочь как-то воспряла духом. Она вскоре сообщила мне (конечно же, «по большому секрету» — как же любят девочки эти секреты!), что ответила досужей Кристине: «Я — не вешалка для одежды и не манекен. Это они без одежды никто и ничто. Я человек, и даже если меня нарядить в мешок, то найдутся люди, которым будет безразлично, во что я одета, им интересно и приятно будет общаться и дружить со мной. А что будет с тобой, если ты вдруг лишишься возможности одеваться из дорогих магазинов?» Единственное, что я всегда настоятельно советовала дочери, — так это не заноситься перед подругами и не считать себя выше и лучше их оттого, что мы причастны ко Христу и имеем возможность спасаться. Это не наша добродетель, это милость Божия к нам.
Однако разговор о моде не был последним в нашей с дочерью жизни. Когда она стала подрастать и впервые почувствовала себя не маленькой девочкой, но молодой девушкой, когда ее организм начал перестраиваться и функционировать подобно женскому, разговоры о моде и одежде вновь неоднократно обсуждались нами. Слава Богу за то, что моя Верочка всегда могла положиться на мое понимание и советы, она видела во мне взрослого доброго друга, старшую сестру, которая никогда не обидит и не предаст, сумеет утешить и помочь. Верочка часто шептала в молитвах: «Спасибо Тебе, Христе Боже наш, за маму, которая меня понимает!» Дочь удивлялась тому, что в семьях ее подруг возникает противостояние между дочерью и матерью, и недоумевала: зачем враждовать, ведь они мать и дочь.
Вот и в то нелегкое для Веры время, как-то она пришла ко мне и осторожно попросила, нельзя ли ей будет следующую юбку сшить укороченной. Насколько укороченной? Оказалось, что очень укороченной, едва прикрывающей естественные выпуклости ниже спины. Дочь тут же начала объяснять, что сейчас «так модно, так все носят», что ее «даже дразнят монашкой». Меня, конечно же, возмутили все эти доводы в пользу мини. Но я сдержала свое возмущение. Мы спокойно и методично перебрали все дочерины наряды. Подолы ее платьев не волочились по земле, длина юбок была или до колен, или чуть-чуть выше коленей, или чуть-чуть ниже. Но дочь недовольно морщилась, глядя нa свои юбочки и платьица.
Я принесла ей ножницы и предложила отрезать столько, сколько она сочтет нужным, сама же вышла из комнаты. Вера смутилась, она, вероятнее всего, предполагала мое участие в этом деле. Но я своим видом показала ей, что не намерена участвовать в своеобразном стриптизе. Вера пришла и поинтересовалась, не помогу ли я ей. Я отказалась. И объяснила причину своего отказа.
Я напомнила дочери, как шила ей карнавальные костюмы: «Помнишь, — сказала я Верочке, — какие у тебя были костюмчики к Новому году? Помнишь, как ты была Горошинкой и весело прыгала в своем зеленом платьице-бочонке? А помнишь, еще год назад ты была Царевной Лебедью и величаво вышагивала, одетая в пенку из белых кружев и кисеи? А помнишь, как я сшила тебе костюмчик Маленькой разбойницы из сказки про Снежную королеву, и ты всех
задирала, шкодила и шутила? Почему я тебе об этом напоминаю именно сейчас? Да потому, что человеческую одежду часто называют костюмом. Что на себя наденет человек, так он себя и ведет. Не зря ведь придуманы вечерние туалеты для театров, рабочая одежда, домашние халаты, деловые костюмы. Неприлично, например, ходить на работу в вечернем платье, а в театр — в джинсах. И дело не только во вкусе или в безвкусице. Человек ведет себя в зависимости от того, во что он одет.
Да, конечно, провожают «по уму», но встречают-то «по одежке». Одежда говорит о многом:
О том, например, насколько человек внутренне аккуратен, собран, целомудрен, воспитан, наконец. Внутреннее состояние души диктует человеку и внешнюю манеру поведения. Вот, например, сестра Анна, даже оказавшись не монахиней (она еще не приняла постриг), даже очутившись в миру, ни за что не стала бы носить мини-юбок и декольте. Это неблагочестиво, это соблазняет. Это бесстыдно и блудно наконец.
Иное дело, когда совершенно нечего больше надеть — бывает, к сожалению, и такое. Но добровольно соглашаться и стремиться себя оголить... Согласиться и желать выглядеть как девушки известной «профессии»... Мыслимое ли дело? Как ты не поймешь, что в сознании людей веками закладывались и формировались представления о стыдливости и скромности женщины. Женщина, намеренно оголяющая свое тело, никогда не будет восприниматься мужчиной (да и другой женщиной) как скромная и целомудренная. Она выставляет свое тело на всеобщее обозрение и не стесняется этого. Значит, внутренняя планка ее стыдливости опущена, она может позволить себе любую другую вольность. Ты можешь разбиться в лепешку, доказывая, что ты «не такая» — тебе никто не поверит.
Твое же благочестивое поведение при короткой юбке и голых груди и плечах будет выглядеть как ломание, набивание себе цены, как кокетство, как немой призыв добиться твоей благосклонности (сама знаешь, какой) во что бы то ни стало. Ты хочешь этого? Действительно хочешь?
Ты уже такая большая стала, уже девушка. Мальчишки на тебя уже засматриваются, наверное. Скоро записочки полетят: «Верочка, ты мне так нравишься, давай встречаться!» А где уверенность, что мальчику понравится твое доброе сердце, светлая головка, твоя душа? Как ты разгадаешь, не польстился ли он на твои длинные стройные голые ноги? Ведь он тоже растет, становится взрослым мужчиной, он впервые сталкивается с новыми ощущениями себя. И ему, точно так же как и тебе, трудно бывает разобраться, а чего же больше в его чувствах — плотских желаний или душевного расположения. Глупые вы, девчонки, гонитесь за откровенной неприкрытостью, а потом страдаете и поете слезные песни о «коварном предателе». Да сами же и виноваты. Ты свои ноги показала до сих пор, а кто-то — еще выше, а кто-то вообще разделся. Думаешь, мальчишкам просто видеть вас полуобнаженными? Как же вы не бережете ни себя, ни других.
Мы же постоянно читаем Евангелие, и я удивляюсь тебе: ты каждое воскресенье подходишь к исповеди и приступаешь к Причастию, ты — верующий человек (по крайней мере, ты так говоришь), но как ты сумела забыть неоднократно прочитанное в Евангелии, должно прийти соблазнам, но горе тому человек, через кого приходит соблазн.
Не безобидны крашеные ногти, распущенные волосы, яркая косметика, откровенная одежда. Помнишь, мы смотрели фильм перед Рождеством о Господе? Помнишь Марию Магдалину? Как и чем она отличалась от остальных еврейских женщин? Помнишь ее раскраску, яркую одежду, непокрытую голову и распущенные волосы, браслеты и мониста, до того как она встретила Господа? Помнишь наряд танцующей Саломеи? Сразу было ясно, что эти женщины — соблазнительницы, блудницы. Во все времена, если женщина наряжалась подобным образом, всем сразу становилось ясно, кто она и чем занимается.
Да, конечно, сейчас время другое, жизнь другая. А чем она другая? Да безбожием другая. На Западе — протестантизм, там не исповедуются и не причащаются. У нас — последствия безбожия и богоборчества. Так неужели идти вслед этому? А если ты боишься прослыть некрасивой из-за того, что не носишь мини-юбок, не красишь ногтей и не распускаешь волосы, так поверь, найдется тот человек, кто примет и полюбит тебя именно такой, за твою внутреннюю красоту и скромность. И такие отношения будут искренними и долговечными. Вот как у нас с твоим папой, и слава Богу, что мы встретились с твоим отцом». Дочь протянула: «Так то — папа...» А я предложила: «Вот он вечером придет, ты у него сама обо всем спроси, он с удовольствием расскажет».
«Ты думаешь — в мое время все девушки ходили едва ли не в парандже? Вовсе нет. Всякие были девчонки, и такие были, как и твои подруги теперь. Но тогда это считалось самой настоящей революцией. И мне тоже хотелось быть «передовой». Но моя бабушка, Царство ей Небесное, однажды сказала мне, что девичье тело должно быть открываемо только мужу. Рассказала мне о «старинных» отношениях, о длинных платьях, о головных уборах, о тщательно прибранных волосах. О том трепете, с каким муж относился к своей жене из-за того, что вся она была для него — сплошная тайна, верх целомудрия. Согласись, как целомудренно, разумно и в то же время романтично.
Монахиней дразнят — радуйся. Помнишь? «...Блаженны есте, егда поносят вас и изженут и творят вам зол глагол имени Моего ради, радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех». И еще, помнишь «какая польза человеку, если он мир приобрящет, а душу свою погубит». Да, батюшка наш когда-то говорил тебе, что христианство — это не лозунг, о нем не кричат на углах. Христианство исповедуют. Своим поведением, своим отношением к миру и к людям. Своей любовью к Богу. Не получится ли так, как в евангельской притче: «Отойди от Меня, не знаю тебя»? А если тебя еще и наши общинники в мини-юбке увидят, как ты их соблазнишь! Скажут, что ты лицемерка: в церкви — скромница, на улице — распутница. Хорошо ли? Ведь все можно вытерпеть, для верующего человека нет непосильных вещей, Господь даст — справишься и с этим искушением.
"Давай-ка лучше не плакать и не расстраиваться. Давай посмотрим, что можно придумать нового и красивого из того, что уже есть, что-то добавить, как-то подкроить, мы же с тобой, слава Богу, вон какие умелицы и выдумщицы!"
Вечером Вера расспросила отца, как и где мы познакомились, чем я его привлекла. Василий, тихо улыбаясь, ответил, что познакомились мы в библиотеке (что было правдой). Он долго приглядывался ко мне, не решаясь подойти и познакомиться. Муж сказал, что я поразила его своей скромностью, застенчивостью. «Мама была такая маленькая, хрупкая, с косой, улыбка кроткая.... Как будто бы из прошлого века — такая она была необычная, нездешняя что ли; таких, как она, среди остальных девушек не было. Так хотелось ее оберегать, защищать, заботиться о ней, как о редком цветке. Вот я и...»
Верочка надолго задумалась, а потом пожалела, что таких парней, как наш папа, теперь, наверное, уже и не осталось. Но я ей возразила, сказав, что Господь, конечно же, приберег для нее хоть одного хорошего молодого человека, нужно только подождать, молиться и вести себя благоразумно и благочестиво.
Прошло время, а моя Верочка одевается с большим вкусом, все сама себе шьет, и скромно, и красиво, и к лицу. И Павел вот ее полюбил за ее скромность. Все Бог дал.
Дети выросли как-то внезапно. Сначала «вытянулся» Тихон: он всегда был крупнее сестры. А потом за одно лето и Верочка превратилась из ребенка с мягкими детскими чертами в нескладную и угловатую, слегка «колючую» девочку-подростка. Хочу сказать, что всегда огромную помощь и поддержку все мы получали из рук нашего пастыря, наших общинников — дай им всем Бог здоровья. Всегда находились люди, которым была не безразлична наша жизнь, всегда кто-то из прихожан находил для меня и детей добрые слова, в воспитании наших детей все принимали участие, моим детям всегда было на кого равняться. Всегда находились примеры для того, чтобы продемонстрировать ребятам, что жить благочестиво и в наше непростое время можно, и это не так трудно, как кажется.
Мы с мужем точно знаем, что если бы мы не воцерковляли детей с самого раннего возраста, если бы в нашей жизни не было бы Церкви, то все перипетии подросткового периода остались бы для нас незамеченными. Попусти мы нашим детям приходить ко Христу тогда, когда они уже станут побольше, повзрослее, а не с самого рождения, то и в этом случае невозможно было бы избежать психологической и душевной «ломки».
Когда в нашей семье появились дети, то мы с мужем решили: нужно стараться жить так, чтобы и личный наш родительский пример не шел вразрез с теми истинами, которые мы будем стараться привить нашим детям. Мы должны будем научить детей страху Божию и Божией любви. А для этого нужно и самим оставаться в Боге и Церкви. И Господь нам помог по Своему великому человеколюбию.
Мы с мужем всегда проводили много времени с детьми, были участниками, вдохновителями их игр и забав. И дети зачастую предпочитали наше с Василием общество обществу сверстников. Дети всегда с нетерпением ждали выходных дней и были рады любым семейным мероприятиям — будь то поход в лес за грибами и ягодами, работа на дачном участке, ремонт или субботние генеральные уборки в квартире. Дети наши не были угрюмыми, их любили друзья и очень часто прибегали к нам в гости на чашку чаю. Наш дом всегда был открыт для наших друзей и соседей, мы ни с кем никогда не поссорились. Дети наши любили вечерние чаи за семейным столом, неспешные разговоры. Мы могли подолгу обсуждать увиденное, услышанное или прочитанное. Правда, со временем сын стал больше тяготеть к отцу, а Верочка — естественно, ко мне. Дети очень любили «секретничать» с нами, и мы с отцом были предельно откровенны и неизменно честны с ними. Поэтому все наши разговоры о грядущей юности не были искусственно культивированными или наигранно серьезными. Все беседы и откровения о сложностях подросткового периода протекали мирно и естественно как для нас, так и для наших детей.
О грядущих циклических изменениях в организме дочери я рассказала ей заранее, не дожидаясь того момента, когда это станет свершившимся фактом. Нужно сказать, что Вера испытала некое подобие шока от моего рассказа о некоторых физиологических особенностях взросления своего организма. Она и предположить не могла, что изменится не только внешне, но и внутренне, да еще как изменится! Я осторожно объяснила дочери, что так происходит со всеми здоровыми девочками, и это — свидетельство того, что ее организм становится способным к зачатию и рождению детей. Такая перестройка в организме — процесс сложный и иногда болезненный не только физически, но и психологически. Рассказала о необходимости тщательной личной гигиены, о некоторых важных мелочах , которые должна знать всякая девушка (например, что нужно вести свой личный календарик, чтобы знать, все ли в порядке с твоим здоровьем). И к тому моменту, когда Вера впервые ощутила себя девушкой, она была подготовлена.
Тем не менее свое взросление дочь переживала несколько болезненно. Она призналась мне, что ей отчего-то стыдно себя, она ощущает свою нечистоту и ей кажется, что все вокруг чувствуют это. Я поспешила успокоить Веру, напомнив ей свой прежний рассказ о психологических трудностях в такие дни. Никто из окружающих, конечно же, ничего не чувствует. А ощущение собственной нечистоты — так это наследие Евиного грехопадения. Посоветовала дочери читать в такие дни молитвы от осквернения, и нужно сказать, что это очень помогло ей. Вскоре она воспринимала себя совершенно нормально.
С одним «горем» справились, а вот уже и другое на пороге — прыщи. Их и прыщами-то назвать было нельзя — так, красноватая сыпь. Но все ее подруги так носились со своей кожей, такой развели ажиотаж вокруг этих самых прыщей, что и моя Вера заволновалась. Однажды дочка рассказала мне, что одна ее близкая подруга устроила дома настоящую войну своему отцу за то, что унаследовала его цвет лица и его многочисленные веснушки. Подруга рыдала и устраивала истерики родителям, швыряла им в лицо модные журналы с фотографиями холеных фотомоделей и вопила сквозь слезы: «Вот у них — кожа, а вы? Что вы смогли мне дать? Некрасивым и дефектным людям надо запретить иметь детей!» А родители так растерялись от дочериной агрессии, что и не находили ответа хамке, даже виноватыми себя чувствовали. Верочка сокрушалась: «Господи, да разве же так можно?! Ведь они жизнь ей подарили, а Юля...»
Но вскоре я заметила, что дочь пристально рассматривает свое лицо в зеркале и остается недовольна рассматриваемым. Я, безусловно, не могла не поинтересоваться причиной ее неудовольствия. Это была кожа. Там сухая, там жирная, там черные точки, тут красные, где-то гнойничок, где-то пятнышко.
Сели говорить. «Куда деваться, — говорила я дочери, — нужно принимать все как есть и не делать трагедии из изменений своей внешности. Да, приятного действительно мало. Но все поправимо, не стоит заострять внимания только на внешности. Растет-то ведь не только тело твое, но и душа твоя взрослеет. Нужно как можно более внимательно прислушиваться к движениям души, иначе совсем беда. В такое время многие дети отворачиваются от Христа, ищут себе «друзей по несчастью», сколачивают компании, где занимаются откровенным греховодничеством. И еще кичатся своей развязностью и бесшабашностью. Но ты по милости Божией христианка. И нужно помнить, что болезни роста — кажущаяся трудность, зубки тоже больно режутся, а потом — ничего. Все люди росли, все выросли, все сталкивались с тем, с чем сталкиваешься ты сейчас. Господь поможет тебе. Не оставляй молитвы и Церкви, и не будешь отчаиваться, все воспримешь как должное. Не позволяй унынию и отчаянию овладеть твоей душой. Ведь на самом-то деле, происходит великое таинство: девочка становится женщиной, а значит, будущей матерью, женой. Как это прекрасно, как удивительно! Еще вчера — противная гусеничка, а уже сегодня — чудная бабочка. Еще вчера — гадкий утенок, а сегодня — лебедь. И такое устроение — премудрость Божия. Господь наш тоже рос, тоже был подростком. Сам все претерпел. И Богородица, и все святые. Ведь нельзя не расти, не оставаться же тебе ребенком всю жизнь — это уже будет патология. Твоему «горю» с прыщиками можно помочь. Давай перейдем на растительную и кисломолочную пищу, купим витамины, а я сделаю тебе хорошие лосьоны из натуральных компонентов. Давай, начнем с тобой и Тихоном бегать по утрам, давай будем регулярно ходить в парилку».
Я очень хотела, чтобы дочь не чувствовала себя одинокой в такое сложное для себя время. Нужно сказать, что наши меры имели хороший результат: здоровая пища, физические нагрузки, гигиенические процедуры свели к минимуму прыщики и потливость, и самый пик «неприятностей» мои дети перенесли менее болезненно, чем их сверстники.
В конце седьмого класса Господь подарил нашим детям возможность учиться в православной гимназии. А где-то с пятого класса наши дети посещали занятия в воскресной школе. Но все равно им было трудно: в семье был принят один уклад, а в светской школе и во дворе дети вынужденно следовали совсем другому. Ребят «раздваивало», у них в душе не было мира и покоя, и нас с мужем это очень тревожило. Когда нам представилась возможность определить ребят в православную гимназию, то рады были все: дети тоже устали от суетности светской школы. Искушений поубавилось, но до конца от них уйти не удалось.
Конечно же, очень непривычно видеть себя не такой, какой привыкла видеть двенадцать или тринадцать лет подряд. Раньше Вера не задумывалась о том, какая она — симпатичная или не очень. Теперь же, став подростком, она явно заинтересовалась своей внешностью. И нужно сказать, что дочь не всегда оставалась довольна собой. Вере не нравились ни ее лицо, ни ее фигура: «Вон Катя из параллельного класса, та — красавица, а я прямо-таки страшилка какая-то. С моего лица и впрямь воды не захочется пить. Мам, что же делать?» — девочка чуть не плакала.
Я стала расспрашивать дочь, отчего она считает себя хуже Кати? Ведь такое мнение предвзято. Есть люди, которые не считают Катю красавицей: «Твое отношение к себе, к своей внешности — искушение. Это лукавый пытается тебя затащить на кривую дорожку мирских страстей. Прислушаешься к нему и начнешь изощряться, искать способы исправить ситуацию. А зачем? Бог дал тебе именно такую внешность — значит, Он посчитал это для тебя спасительным. И нужно принимать свою внешность с благодарностью, разве же она главное. И красивые и некрасивые, и ухоженные и неухоженные — в посмертии всякая плоть одинакова. И какая разница для Судии, был ли человек прекрасен внешне при жизни или же нет. Тела-то с собой не унесешь, да и не по внешности будет человек судим. «Нелицеприятно» — вот как будет. Красота — свидетельство о Боге, нужно почитать Творца, а не тварь. Иначе — язычество, богоотступничество», — я старалась говорить не назидательным тоном, не хотела, чтобы дочь чувствовала раздражение от моих бесед.
«Посмотри, — говорила я Вере, — у тебя ясный взгляд, открытая, искренняя улыбка, спокойное лицо, ты молода и свежа, у тебя хорошее и здоровое сложение — это я тебе как врач говорю. Зачем же гневить Бога и роптать на Него за то, что тебе якобы чего-то недодали? У тебя острый и пытливый ум, чуткое сердце, добрая душа, а это самое главное. Те люди, кто имеет добрую душу, всегда очень красивы какой-то немирской красотой. Вот посмотри на сестру Анну или на нашу матушку Аннушка — вся в черном, платочек до самых бровей, ни грамма косметики. Матушка наша — такая скромница! Разве же можно сказать, что они некрасивые? Вот видишь, как Господь благоденствует в Своих чадах. Всмотрись в лики святых на образах — вот где красота! Даже неверующие люди не способны отрицать этого.
Не отворачивайся от Бога, и все тебе Он воздаст, не сомневайся. Ты дочь Отца нашего Небесного, ходи по жизни с памятью именно об этом, и тогда все у тебя наладится».
Постепенно Верочка стала относиться к своей внешности спокойно, она не была жгучей красавицей, но не была и дурнушкой. Правильные черты лица, тщательная личная гигиена, аккуратность в одежде и прическе делали мою дочку очень привлекательной. Всякой матери (в глубине души) хочется видеть свою дочь симпатичной. Этого я ей не говорила, но и не умалчивала о том, что она хорошо выглядит, слава Богу. И еще одно я всегда говорила нашей девочке: если кто-то говорит тебе, что ты хорошенькая, то не гордись и не заносись. Если кто-то говорит обратное, то не плачь и не огорчайся. Сколько людей — столько и мнений. «Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в них же несть спасения...» Нужно стараться не людям угодить, а быть милой Богу. Печься не о преходящей тленной телесной красоте, а красоте нетленной, вечной. Тем и спасена будешь, и жизнь твоя сложится счастливо, Бог все управит, только ж ты не плошай сама.
В гимназии дети прижились быстро, и там им было хорошо: особо изменять в себе ничего не пришлось. Дети наши всегда любили ходить в церковь и всегда ждали предстоящей службы, благоговели перед священством. Верочка мечтала дождаться того дня, когда начнет обучаться клиросному пению, а Тихон с отцом помогали ремонтировать храм. Мы с дочерью приходили в церковь и помимо служб: помогали прибираться, разбирали приносимые поношенные вещи (гуманитарную помощь), ходили к престарелым и больным прихожанкам.
Помню, как у Веры однажды разыгралось такое своеобразное церковное «модничество»: она стремилась иметь как можно больше разнообразных головных платков. На каждый праздник, на каждую литургию — свой платок. Накопила их уже штук двадцать, не меньше. А остановиться сил нет, едва увидит палатку с платками — глаза огнем загорятся, теребит меня: «Мамуля, купи платочек мне к Благовещению (к посту, к празднику, к причастию)». Едва-едва убедила дочь, что на самом деле ей вполне хватит трех-четырех платков, зачем так много? Скрепя сердце, дочь раздарила свое «приданое» приходским бабушкам.
В воскресной школе, в гимназии у дочери были свои задушевные подруги. Но Вера была очень общительной девочкой и со своими подругами по двору и бывшими одноклассниками отношений не прекращала. Не хотела загордиться, не хотела обижать девочек своим небрежением к ним, да и что-то в них было дочери интересно. Однако контакты с неверующими детьми имели и свои «подводные камни». Одним таким рифом оказалась эстрадная музыка.
Вера училась в музыкальной школе, она была скрипачкой. Дополнительно освоила фортепиано и могла даже аккомпанировать себе, если пела. Любила дочь романсы, баллады, песни бардов, русские народные песни «из глубинки», пыталась сочинять музыку сама. Чуть позже дочь научилась играть на шестиструнной гитаре, и ее подруги, приходя к нам в гости, часто просили ее спеть что-нибудь.
Но пением песен дело не кончилось. Вскоре подружки Веры стали приходить к нам домой с какими-то газетами и журналами. Девочки оживленно разговаривали в своей комнате, что-то стригли, клеили и были как-то неестественно возбуждены. Вскоре с «девичьей половины» стали доноситься магнитофонные записи тех песен, которые постоянно льются из динамиков на улице. Я некоторое время выжидала, что же за всем этим последует. И вот мои ожидания закончились.
Вера решилась пооткровенничать со мной. Она пригласила меня в комнату и откуда-то из-под матраса достала пухленькую тетрадку. В эту тетрадку девочки общими усилиями и стараниями наклеили все вырезки из газет и журналов, собрали всю возможную информацию о популярных музыкантах, спортсменах, артистах. Зачем все это? Оказалось, что почти все ее подруги являются поклонниками различных людей из артистической или спортивной богемы. Это — как «обожание» смолянок, «так положено, так надо», хочешь ты того или нет.
Конечно же, я была удивлена Верочкиным увлечением. И мы вот что сделали с ней: сели и пересчитали все картинки в тетради. Набралось около трехсот штук. Поделили количество картинок на всех девочек — участниц культа обожания. Вышло по восемьдесят картинок на каждую. А после этого мы с дочерью пересчитали иконы в ее комнате. Получилось пятнадцать. Потом я сказала дочери, какое время она с подругами проводит за этой тетрадью: по два с половиной часа почти ежедневно. На исполнение вечернего молитвенного правила (по утрам девочка молилась по правилу святого (Серафима Саровского) и чтение духовной литературы у дочери уходит от силы часа полтора в день. Молилась Вера охотно, не по принуждению, просто молитва настолько вошла в ее жизнь, что если случалось ей заболеть и не помолиться, то едва полегчает, тут же бралась зa молитвослов.
Вот такой у нас с ней получился расклад с той самой тетрадкой. Мне не пришлось пускаться в многословные объяснения, не пришлось растолковывать дочери всю нелепость и вредность этого занятия, она поняла все сама. Единственное, о чем она меня спросила: как быть теперь с подругами? Ведь они-то уже привыкли к тому, что она вместе с ними занята «обожанием», а по сути — идолопоклонничеством. Я посоветовала дочери для начала отдать тетрадку кому-нибудь из подруг и не принимать участия в «обожании», сославшись на временную занятость. А потом, если девочки будут заводить разговор о кумирах, предложи им более интересное занятие, более интересный разговор, более интересную книгу.
Я согласилась с дочерью, что действительно Господь одаривает некоторых людей особенными талантами; чарующий голос, умение сочинять музыку, стихи, писать картины. Но и сатана опять же не дремлет. Он уводит людей от богопочитания к идолопоклонничеству. Восхищаться начинают не Творцом, создавшим человека таким талантливым, а самим человеком. Его вкусами, пристрастиями, личной жизнью. Дальше — больше. Начинается подражание человеку, и подражатель получается живет не своей жизнью, а чужой. Жизнью другого человека, который так же смертен, как и его обожатель. А о Боге-то уже и не помнят. Дочь согласилась со мной, и тетрадка исчезла из нашего дома, девочка моя перестала собирать информацию о «звездах».
Но оставалась их музыка. Вера слушала эти песни и даже увлеченно подпевала. И тут я ее «встряхнула». Я попросила ее растолковать мне, недалекой и непонятливой, что такого особенного в этих самых песнях, чем они завоевали место в душе дочери? Сначала Вера пожала плечами. А потом неуверенно сказала, что эти песни «про жизнь», там мол, «вся правда».
Тогда я спокойно изложила дочери свой взгляд на происходящее. «Представь себе, — говорила я Вере, — что эти самые «жизненно правдивые» песни пели бы с эстрады какой-нибудь старик или старуха, а не молодые певцы и певицы. Боюсь, что так никогда эти песни не стали бы столь популярны, как сейчас. И знаешь почему? Вольно или невольно, но каждый слушающий песни «звезд» молодой человек про себя думает: «Вот он (или она) смог добиться того, что на него смотрят и им восхищаются миллионы людей. А я — нет. Он счастливчик, а я — неудачник». И зависть, и жажда тщеславия, жажда греха — все в этом. Молодые «звезды» эстрады и шоу-бизнеса в представлении своих слушателей и зрителей действительно как «небожители».
И когда эти певцы и певицы начинают петь песни «за жизнь», то миллионы почитателей и почитательниц вдруг открывают для себя: «Ба! Называется, что «олимпийцы» чувствуют точно так же, как и мы, простые смертные!» Вот что происходит. Поклонники и поклоницы испытывают эйфорию от своей причастное жизни «звезды», благоговеют оттого, что их «боги» изволили спуститься на землю. И песни-то их (зачастую совсем бездарные и бестолковые) слушают именно из-за этого. Не творчеству поклоняются (поскольку, как таковое, творчество-то и отсутствует. Так, набор избитых фраз и незатейливых звуков), а продолжают поклоняться «творцу». Понимаешь?
Посмотри, сколько песен написано про любовь. Но песни прошлых лет о любви вызывают у теперешней молодежи скептические улыбки. Почему? Да потому, что исполнители песен моей юности постарели, они неизвестны теперешним ребятам, вот и песни прежних лет «не котируются». И опять же сейчас многие современные певцы «дарят старой песне новую жизнь», то есть перепевают песни прошлых лет. И песня снова звучит. Такая вот закономерность. Опять прикрытое идолопоклонство.
Да попробуй ты трезвыми глазами взглянуть на это «творчество». Вечные ли ценности воспеваются? Да вовсе нет! Поется о каких-то аномалиях, коротких вспышках страсти, сиюминутных желаниях. А во что одеты певцы и певицы? Чем бесстыднее, чем хуже — тем лучше и предпочтительнее. И поклонники начинают следовать своим кумирам: приобретают такие же вещи, как у них, перенимают их манеры, привычки. А потом — водка, наркотики, блуд. И поклонники, видя, как «шикарно» живут «звезды» (и камни им на головы не валятся), делают то же самое. Но не стоит обольщаться. Камни не падают до поры до времени. Господь долготерпелив. Но как долго можно испытывать Божие терпение?
Я понимаю, что тебе очень хочется иметь подpyг, хочется общения со сверстниками. Но нужно же помнить о том, что многие из них — люди неверующие. Нужно вносить какие-то коррективы в свое общение с ними. Видишь ли, никто не осуждает неверующего, никого нельзя заставить любить Бога, вера — это доверие, а не принуждение. Многим людям просто удобно не верить в Бога: так проще грешить. Ведь если бы люди жили праведно, то и Бог бы им не мешал, верно? Бот и ты стоишь перед выбором: куда пойти? По широкой дорожке, усыпанной и уставленной роскошью и удовольствиями, навстречу ночи. Или пойдешь узенькой нетореной тропкой навстречу вечному дню и истинной любви. Ты сейчас можешь решить, что я тебя воспитываю, пытаюсь навязать свой, консервативный образ мыслей. Нет, я лишь пытаюсь отрезвить тебя. Разве мы с отцом лгали вам? Нет. Но посмотри: если бы не наша вера в Христа, если бы не Церковь, то разве справились бы мы с такой нелегкой жизнью, разве бы сумели сохранить теплые семейные отношения? Сколько родителей твоих подруг в разводе? Сколько родителей изматываются на двух-трех работах, а все равно живут на грани нищеты? Мы с папой уверены, что наше благополучие — Божия милость к нам, великим грешникам.
Ты уже такая взрослая, скоро появится у тебя возлюбленный, захотите создать семью. Ты, наверное, хочешь, чтобы твой брак длился всю жизнь, чтобы были хорошие дети, ведь правда? Но страсти такие коварные. Они незаметно прокрадываются, поселяются в душе и сидят, выжидают: «Ага, маленько согрешила — и ничего. Значит, можно где-то чем-то поступиться. Бог простит». Простит, когда покаешься. Только каяться не очень-то спешат, торопятся наслаждаться. Безобидные, пустенькие ваши песенки, дескать, послушаю немножко — и все. — Да неправда! Дальше захочется чего-нибудь еще, маленького, пустенького. И накопиться целый чувал маленьких и пустеньких прегрешений, равный по «весу» огромной горе.
И парня ты себе подыщешь такого, которому так же, как и тебе, будет все равно, попускать грешкам или не попускать. Так мешок с песком и наполнится, и утянет в бездну». Вера слушала меня молча. После, несколько дней подряд я слышала из ее комнаты обрывки популярных в ее среде песен и щелчки тумблера нa магнитофоне. Затем дочь пришла и сказала: -Знаешь, мам, ты права. Я тут кое-что послушалa — такая пошлятина, прямо-таки убожество. Какие-то чукотские мотивы: еду — смотрю, что нижу — о том пою. Ни о чем. Спасибо, мам!» Дочка уютно прижалась к моему боку: а как же быть с подружками?
«Ты уж как-нибудь реши сама. Главное — не воспитывай их и не назидай. Или находи нейтральные темы для общения, или старайся их как-нибудь «поднять». Это вы сейчас как сороки: собрались и «тра-та-та, тра-та-та», лишь было б только с кем поговорить. А подрастете, начнете более серьезные проблемы обсуждать, действительно жизненные и важные. И как эти проблемы будут решаться тобой и твоими подругами, на каком уровне — вот о чем надо думать. И вот еще что. Нужно с батюшкой посоветоваться, он непременно подскажет тебе верный выход».
Девочка долго исповедовалась на ближайшей службе, из церкви ушла спокойная и просветленная. А вскоре сочинила свою первую духовную песню, посвятила ее святому Роману Сладкопевцу. С тех пор она сочинила уже много духовных песен, мы часто поем их по праздникам в кругу семьи, сейчас Вера поет своим малышам сочиненные ею самой колыбельные. Только вот не любит она распространяться о своем творчестве: боится зазнаться.
Верочка росла, постепенно превращаясь из угловатого подростка в стройную девушку. Она полностью физически оформилась, округлилась. Ей уже должно было исполниться пятнадцать лет. К тому времени мы уже пережили бум «валентинок», моду на влюбленность, всевозможные ухищрения в стремлении приукрасить собственное тело (попытки заиметь множество дырочек в ушах для такого же множества сережек, попытку обзавестись татуировкой, тягу к бижутерии), пережили острое желание похудеть, заняться шейпингом.
Боже мой, как трудно девочкам привыкнуть к себе новым, как лукавый соблазняет их собственным их телом! Сколько средств для этого придумано! Как трудно нецерковному человеку справиться со всеми соблазнами и искушениями. Даже нашей девочке, выросшей при храме, было непросто не преткнуться, и я не таю, как повернулась бы Верочкина жизнь, если бы не Церковь.
«Валентинки» по времени своего появления совпали со всеобщей повальной влюбленностью. Девчонки торопились жить и чувствовать хотели по-взрослому. У Тихона и у Веры были друзья и подруги противоположного пола, к которым наши дети испытывали дружеские, платонические чувства. Но вот что странно: мальчики вели себя намного скромнее девочек. Девочки же, подруги Веры, всеми силами старались иметь бой-френда и всячески внушали себе, что они в кого-нибудь влюблены.
«Избранникам» постоянно делались какие-то подарочки: то чехольчик для зажигалки (девочек ничуть не смущало, что ребята-подростки курят), то обложку на записную книжку, то пирожок испекут и навязываются со своей «влюбленностью», а парни краснеют и бледнеют, грубят. Не знают, как справиться с натиском девчачьей «любви». Девочки вели себя отчаянно нескромно: кокетничали, «строили глазки», бросали на ребят многообещающие жаркие взгляды, жеманничали. Большую роль во всем этом сыграли телесериалы с их хищнической моралью, желтая пресса с постоянными публикациями ответов двенадцатилетним девочкам о том, как вести себя с понравившимся мальчиком. Мы сериалов не смотрели принципиально, а уж — о том, чтобы покупать такие журналы, — об этом и речи идти не могло. Но жили-то мы не под колпаком. Если моя дочь сама не смотрела сериалы, не читала журналы, то другие-то девочки позволяли себе развлечения такого рода. И рта им, безусловно, было не закрыть.
И вот я замечаю, что моя Верочка стала особенно тщательно прихорашиваться, собираясь на прогулку во двор. А потом в доме появились «валентинки». Я заметила эти старательно нарисованные сердечки лежащими на телефонном столике, в то время как Вера говорила по телефону с подружкой, договариваясь о предстоящей встрече. Немногим раньше я разрешила дочери прогулку, но появление «валентинки» насторожило меня. Пришлось просить дочь отказаться от прогулки и помочь мне с каким-то домашним делом. Девочка была немного расстроена сорвавшейся встречей, но тем не менее осталась.
Когда мы остались вдвоем, я поинтересовалась случайно увиденной «валентинкой». Девочка рассказала мне историю появления этих посланий, рассказала о Дне всех влюбленных. Я снова поинтересовалась: «Так ты влюблена?» Дочка смутилась и неуверенно кивнула. Она ждала, что я начну ее отчитывать, говорить, что влюбляться ей еще рано, но я повела себя иначе. «Так что же ты молчала, — обрадовалась я, — это так здорово! Вот ты и выросла, уже влюбилась! А кто этот счастливчик, кто мой будущий зять, я его знаю? А он-то тебя любит?» Верочка смутилась еще больше: «Ну что ты, мама, какой там зять! Просто мальчик из одиннадцатого «Б», из нашей прежней с Тишей школы. Не знаю я, любит он меня или нет. Просто все девчонки наши за ним «бегают», он такой симпатичный! А он ни с кем не встречается, ни на кого внимания не обращает. Говорят, у него девочка есть в другом районе». Я выслушала дочь и с недоумением сказала: «Так это ты ему «валентинку» приготовила?» Дочь отвечала: «Ну да, ему, кому же еще? Я ему уже шарф связала и подарила, носовые платки вышила и тоже подарила, только он не знает, от кого эти подарки. Но у меня шансов почти нет Света подарила ему органайзер, Кристина — наушники для плеера, а Наташа, так та вообще копила деньги полгода и подарила ему пейджер. Где мне со своими шарфиками и платочками с ними тягаться?! Вот решила ему «валентинку» отправить, — дочка ожесточенно грызла капустную кочерыжку.
Тогда я раздумалась вслух: «Верочка, что-то я ничего не понимаю. Ты что, предлагаешь ему себя? Или покупаешь его? Что это за аукцион? Ты, как и все, «бегаешь» за этим мальчиком, завлекаешь его, унижаешься, но не видишь в нем своего будущего мужа? Что за бред, что за непристойность! Зачем все это?»
Вера опустила голову и собиралась заплакать: «Мама, у всех девочек уже есть парни, они ходят на свидания, одна я как не знаю кто.
Хуже всех получается что ли. Может быть, Денис обратит на меня внимание, и все поймут, что я тоже кому-то нужна».
Я прижала девочку к себе: «Глупенькая ты моя, родная девочка! Ну как ты можешь говорить, что ты никому не нужна? А я, а папа, а бабушка, а Тихон? Мы же все так любим тебя! А наша община,, наш батюшка, а Сам Господь наконец? Все тебя любят! И причем так бескорыстно и беззаветно, что тебе не нужно выпрашивать у нас любви. И даже если ты будешь просить нас разлюбить тебя, даже если (не приведи Бог!) совершишь что-нибудь ужасное, мы не сможем этого сделать. Не за подарки, не за красоту, не за таланты мы тебя любим — мы любим тебя только за то, что ты есть, мы любим тебя всякую: больную, здоровую, худую, толстую, смеющуюся, плачущую, ершистую, покладистую. И тебе не нужно поступаться собой и своими принципами для того, чтобы сохранить и завоевать нашу любовь. Ты еще не родилась, а мы ждали тебя и любили тебя.
Что же ты задумала-то с этим Денисом? Разве же это любовь? Ты девушка. Так почему же ты бьешься и борешься за внимание мальчика, которому ты безразлична? Ты же и сама себе становишься безразличной. Где твоя скромность, где невинность, ведь ты ведешь себя недостойно. Любовь нельзя выпросить, нельзя заставить человека полюбить силком. Даже если Денис и обратит на тебя свое внимание, то ты для него не будешь представлять никакой ценности. Ты — одна из многих, кто домогался его внимания к себе. Это одно. А теперь представь себе: как же вы ему надоели! Как он вас презирает и как вы ему смешны! Какие у вас могли бы быть отношения после всего этого? Да он бы унижал тебя, поскольку знает: вон сколько желающих и жаждущих его внимания и помимо тебя. А самое страшное: ты предлагаешь ему себя. А как же девушки христианки-мученицы? Они на смерть шли, только бы не быть оскверненными, и не считали себя ненужными никому. Они Богу были нужны — это самое важное.
Чего ты добиваешься в представлении Дениса? Дружбы? Так никто и ничто не мешает вам общаться и дружить просто так. Значит, он может думать, что ты хочешь чего-то другого. Догадайся сама — чего. Ты понимаешь, что ведешь себя как блудница? Ты понимаешь, что и мальчика ты побуждаешь думать о тебе дурно, побуждаешь его на грех, совращаешь его? И это ты называешь влюбленностью?
Солнышко мое, моя девочка, ты же у нас такая умница! Представь себе, если бы нашего Тихона так домогались девчонки. Что бы ты о них подумала? А что подумает Тихон о тебе, если узнает о твоих домоганиях, ведь он так гордится тобой. Ведь ты для него — «чистейшей прелести чистейший образец». А что скажет папа, ведь ты для него — такая скромная и невинная. А как ты посмотришь нашему7батюшке в глаза? А как ты будешь исповедоваться? И «валентинки» эти католические, и праздник этот иноверный, тоже католический. Как же так ты не подумала, не рассудила?» А Верочка уже вовсю раскаянно плакала.
Я продолжала: «Малышка моя, я ведь тебя не сужу и не ругаю. Я показываю тебе, как ты на самом деле выглядишь, чего добиваешься по своей неопытности и неискушенности, следуя только лишь всеобщему веянию. Я ничуть не меньше люблю тебя из-за этого, не надо плакать. Так хочется, чтобы ты сумела сохранить себя, хочется, чтобы не поранила душу чтобы сберегла себя для настоящего счастья. Чтобы смогла выполнить Божие предназначение женщине. Поверь, когда придет к тебе настоящая любовь, когда ты чуть-чуть вырастешь и повзрослеешь, тебе же самой будет неприятно вспоминать о твоем теперешнем поведении. И притом подумай, что бы ты делала, если бы твоя дочь вела себя подобным образом? Разве ты не попыталась бы ее остановить? Выходит так, что ты знаешь о своей неправоте, но закрываешь на это глаза. Я понимаю, что ты уже почти выросла и, как всякая другая девушка твоего возраста, ждешь любви и мечтаешь о ней. Но искусственно любовь не приблизишь, не возбудишь в себе ее, не стяжаешь, поскольку неоткуда ее пока черпать. Она еще на пути к тебе, ждет, когда ты будешь готова достойно принять ее как великий Божий дар. Давай утри слезки, самого страшного еще не произошло, и, слава Богу, остальное можно поправить».
И еще я рассказала дочери, как в прежние времена девушки, достигшие определенного возраста, молились Богу о даровании им благочестивого жениха, как матери и отцы просили Господа о том же. И умоляли! И ведь какие были крепкие семьи, как высоко почиталось девичье целомудрие и как тщательно оберегалась девичья честь. Про любовь даже после помолвки говорили осторожно, редко и трепетно, боялись дать лукавому повод для совращения. И это не ханжество — это христианское братолюбие, это бегание блуда, это стремление не согрешить. И любовью умели дорожить.
А нынче любовью принято называть откровенную бесстыдную страсть и похотные блудные отношения. Кругом только и слышно: любовь, любовь, любовь. Но это пустое сотрясание воздуха. «Любовь, — сказано в послании апостола Павла, — долготерпит, милосердствует, любовь не ревнует, любовь не кичится, не надмевается, не поступает бесчинно, не ищет своего, не раздражается, не ведет счет злу, не радуется неправде, но сорадуется истине, все покрывает, всему верит, на нее надеется, все переносит...» И вот, когда все это исполнится в твоем чувстве, тогда это — настоящая любовь.
С «любовью» разобрались. Но стремление девочек привлечь внимание мальчишек прямo-таки витало в воздухе. Вера спросила разрешения на то, чтобы проколоть себе уши и сделать «малюсенькую татуировочку, где-нибудь в незаметном месте», опять же руководствуясь соображениями, что «так теперь все девочки носят».
И тут я впервые махнула на нее рукой и с досадой сказала: «Знаешь что? Делай все, что хочешь. Хочешь — наголо брейся, хочешь — кольцо в нос вставляй, сережками обвешайся. Хочешь — вся зататуируйся. Почему ты спрашиваешь разрешения? Ведь это твое тело, твоя душа и твоя жизнь. Тебе безразлично то, что мы не поступаем как все, тебе все равно, что это неблагочестиво, ты «хочешь», ну так и делай, за чем задержка-то? Тебе же гораздо важнее «все», ну так и дерзай. Курить еще начни, вино пить, ведь все сейчас так делают». Вера засуетилась: «Мам, ну ты не сердись, меня просто «раздирает», я понимаю, что это нехорошо, но что-то во мне ковыряется, точит меня, подначивает. Я, как душевнобольная, хожу сама с собой говорю: «Это глупо, это некрасиво, это грешно, не по-христиански». А какой-то вредненький голосочек отвечает: «Да глупости какие, «не по-христиански». Христианство-то — не в теле и не в одежде, а в душе. Татуировку-то не на душу накалывают, и дырочки для сережек не в душе прокалывают». Голова кругом идет! Нет, что ты, курить-то и вино пить я, конечно же, нe буду: это грешно, спору нет».
«Ага, значит, курить и пить грешно, а наряжаться, как те, кто пьет и курит, не грешно?». Я посоветовала дочери поскорее исповедаться и рассказать о внутреннем ее диалоге батюшке. Он поможет: даст совет, помолится о твоем вразумлении, молебен послужит Ангелу-хранителю, ты помолишься, глядишь -и отступит от тебя лукавый. «А ты не завидуй тем девочкам, которые изощряются в стремлении приукрасить свое тело. Зачем это все? Не дикари же мы в самом-то деле и не заключенные, чтобы разрисовывать себя и обвешиваться побрякушками».
И еще я рассказала дочери, как мы недавно крестили девушку — ее ровесницу. Когда девушка осталась в одной юбке с маечкой и подошла к купели, то оказалось, что на ее предплечье красовалась огромная татуировка в виде змеи, обвивающей розу. Никто не стал ей ничего говорить, но она так смущалась и краснела, так старалась прикрыть ладонью татуировку, а та никак не помещалась под ладонь. Весь праздник себе испортила: едва крестилась, поскорее оделась — и бегом из храма. И все из-за какой-то глупейшей и стыдной картинки на теле.
Потом дочь решила, что ей нужно срочно похудеть — дескать, она полновата для своего роста, что, конечно же, было неверно. Вера была сложена пропорционально, лишнего жирка нигде не было. Но оказалось (из слов дочери), что какие-то там размеры подо что-то не подходят. Верочка — девочка добросовестная, ответственная. И к «делу своего худения» подошла серьезно. Она пришла ко мне с сантиметром, с тетрадкой и ручкой. Дочь просила меня промерить основные габариты ее фигуры, сказала мне свой рост и вес, что-то там подсчитала и осталась не очень довольна результатом исследования. Кто-то где-то высчитал, что при ее росте нужно весить на три килограмма меньше. Эти излишки веса «покоились» на животе и на бедрах — так уверяла меня дочь. Она просила меня «как врача» составить ей диету.
Ну что ж. Я принесла поварские книги. Мы сели с Верой и посчитали: сколько калорий потребляет моя дочь в течение всего дня. Оказалось, что пища наша не такая уж и высококалорийная. Калорий мы получаем даже меньше, чем рекомендовано во всех медицинских справочниках. Мы не голодали — просто все в семье очень любили овощи и рыбу, и предпочтение отдавалось именно этим продуктам. Если уменьшить число потребляемых калорий, то весь дневной Верочкин рацион уместится в одну тарелку и будет состоять из капусты с постным маслом. Иначе — никак. Верочка задумалась: «Так я все время буду голодной как волк. Буду терпеть, терпеть, а потом как наемся, что вскоре действительно поправлюсь. А если я все-таки выдержу голодовку, то заболею. Нет, мам. Давай посмотрим: может быть, шейпингом заняться? Ну, где фигуры девушкам делают, спорт такой», — пояснила мне дочь. Я же предложила другой способ: «Давай-ка разденься до белья и посмотрим. Ну что? Где что у тебя лишнее? Нет лишнего, сама видишь. А вес твой может не укладываться в норму оттого, что кости тяжелые или мышцы крепкие, а вовсе не из-за жира. И потом, тебя что, на весы будут загонять? Если чуть тяжелее, то расстрел? В чем дело-то?».
Дочка обрадовалась: «Нет, мам, честно все нормально? Не нужно мне худеть?» — «Верочка, тучных людей видно издалека, всегда можно определить, кому похудение нужно и важно для здоровья, а кому похудение только во вред. Кроме того, увлечение диетами может нанести серьезный вред здоровью. Ты сейчас растешь, твой организм нуждается в белке, жирах, углеводах, витаминах и минералах. Если что-либо ограничивать неразумно, то организм лишится необходимого строительного материала и может развиться патология, вплоть до неизлечимых смертельных болезней. А у тебя совершенно нормальная и пропорциональная фигура, поверь мне как врачу. И худеть тебе совершенно ни к чему».
Немногим позднее я рассказала Вере о том, что все стандарты красоты — условность. Сегодня в моде худенькие девушки, завтра — полненькие, послезавтра — еще какие-нибудь. «Видишь, что опять забота только о теле и о моде. А какая душа нынче в моде? Вот то-то и оно, что никого это не волнует. Давай не будем больше говорить о диете, пока она не станет необходимой для здоровья». И «похудение» прошло, как наваждение, и слава Богу. Но «пришли» танцы.
Рядом с домом находилась танцевальная площадка и начиная с ранней весны оттуда постоянно доносились громкая музыка, пение подвыпивших людей. Иногда туда приезжала милиция с мигалкой и разнимала драки. Танц-площадка была «головной болью» всего района. Со временем ее огородили высокими разрисованными щитами, увешали гирляндами из разноцветных лампочек, выстроили во внутреннем дворе кафе и бар. Но все равно вокруг площадки сновали и сидели субъекты, не вызывающие ни доверия, ни одобрения. Девчонки из нашего двора и хотели попасть за таинственную загородку, и боялись этого места.
Как-то раз Верочка за вечерним чаем повела такой разговор; «Мам, скажи, а ты, когда молодая была, на танцы любила ходить?» Я стала рассказывать дочери о своей молодости: «Знаешь, доченька, на танцы меня что-то тянуло (или кто-то тянул). Хотелось повеселиться: молодость — она такая энергичная, пытливая. Но разумом я понимала, что танцы не для меня. И знаешь, почему? Пока я не была знакома с папой, то не хотела быть объектом для вожделения. Было как-то противно даже представить, как меня рассматривают посторонние мужчины, вроде бы прицениваются ко мне что ли. Одной ходить было нельзя. С девочками-подругами ненадежно. У них, у некоторых, уже были свои парни, и им не до меня. Или же девочки ходили на танцы, чтобы завести кавалера, с кем-нибудь познакомиться. И опять им не до меня. Так что на танцы я идти побаивалась.
А, кроме того, как однажды увидела эти похабные и завлекательные телодвижения, вообще противно все стало. Это уже когда папа ваш у меня появился, мы с ним могли провальсировать по вечернему парку так, чтобы никто нас не видел, и сами себе подпевали. Но даже вместе на танцплощадки не ходили. Подвигаться, конечно же, хотелось, энергия из нас прямо-таки ключом била. Так мы вместе с папой на каток ходили кататься, на лыжные прогулки, а летом на пляж бегали поплавать, велосипедные кроссы устраивали. Я и с бабушкой посоветовалась, и она согласилась, что танцы нынешней молодежи не прежние благочестивые балы. И еще бабушка научила меня, как отличить радость от веселья. Молодость — пора светлая, вся жизнь впереди, весь мир, кажется, брошен под твои ноги. Все сумеешь, все сможешь, со всем справишься. Это радостно. На мир смотришь улыбаясь, всему рад, и все вокруг тебя тоже радуются. Это внутреннее состояние — радость. Но когда человек начинает зависеть от внешних обстоятельств и искать себе развлечений, это уже веселье. И оно порой бывает неукротимым; люди готовы на любые безумства, лишь бы развеять внутреннюю скуку, пощекотать себе нервы. И стремление к постоянному веселью опасно. В юности часто случаются перепады настроения: то смех разберет, то слезливость одолеет. Но, как говорила бабушка, чтобы стяжать мир в душе у нас, верующих людей, есть могучее и универсальное оружие — молитва. Она принесет умирение, а вслед за этим в душу придет радость о Господе. Так что походы на танцплощадку — это способ подменить истинную радость пустым весельем.
Я даже стала читать об истории танца. И вычитала, что на Руси всегда любили танцевать. Но были «девичьи» танцы, танцы для замужних женщин, танцы для мужчин и для молодых парней-женихов. Девичий танец всегда был плавен и скромен, замужние женщины могли позволить себе что-то поэнергичнее, но под присмотром мужей, в их присутствии на общем гулянье. А если не шел муж на танцы, так и жена дома сиди. Были танцы для состоявшихся обрученных пар и пар семейных. Удалыми танцами забавлялись парни-женихи и мужчины постарше. Но никогда девушки-невесты не пускались в лихую бесшабашную пляску — это было грешно. Вот ведь как мудро жили наши предки, богобоязненно жили.
Теперь же все смешалось. Как посмотришь на наши танцы: сборище саломей и иродов. Зачем теперь ходят на танцы? «Костями потрясти, телеса размять», — вот как это называется на молодежном сленге. И это очень точно подмечено. Ведь танцуют-то намеренно откровенно, как будто хвалятся: «А я вот как могу, и мне не совестно, я еще не то могу». Есть искусство танца: балет, бальный танец. Но это другое дело, это — как творчество, как искусство, наподобие живописи или музыки. А почему ты спрашиваешь»?
Верочка неопределенно протянула: «Я думала спросить у вас с папой разрешения пойти на дискотеку с девочками. Мы бы и Тихона с собой взяли. Ты пошел бы, а, Тиш»? Тихон отрицательно затряс головой: «Не, Верунь, я не пойду. Ну посуди сама, что я там не видел? Девчонок пьяненьких, накуренных и полуголеньких? Вот уж «заманчивое» зрелище! Каяться потом... Нет, не хочу. Не по себе мне, понимаешь? Я как подумаю, что вот мама наша так «издергается» и скачет, папа или ты, так даже дико становится. Нет, не хочу. Отпустят родители, так иди сама, если решишься. Мне не нравятся такие девчонки, которые по дискотекам ходят. И дискотеки мне не нравятся. Вот такой я медведь». А муж предложил: «Чем воду к ступе толочь, давай я с вами схожу. Вроде бы для охраны. А вы, если захотите, можете поплясать. Я в сторонке постою и мешать не буду». Вера подумала и согласилась.
И вот в пятничный вечер Василий с Верой и ее подругами отправились «за загородку». Я дома зажгла лампаду и стала на молитву, мне было неспокойно. Но прошло совсем немного времени, и в нашу дверь позвонили. Мы все разом (я, Тихон и свекровь) бросились открывать. В дверь буквально ворвалась вся компания «танцовщиц». Их лица были испуганными.
Василий, загадочно улыбаясь, молча предоставил девочкам возможность высказаться. А те наперебой принялись выкладывать: «Мамочка! Папа встал в сторонке, взял в баре стакан соку, а бармен так недоволен остался, что отец спиртного не купил. Ну вот, папа сок пьет, а мы невдалеке стоим, смотрим. Кто пьяный, кто от наркотиков качается, музыка так гремит, что ничего не слышно, дым, все курят! Мы и пяти минут не простояли, и танцевать расхотелось. А тут подходит к нам какой-то парень, весь извивается и начинает нам предлагать «подработать на колготки», по двадцати долларов за час, дескать, «клиенты» приличные люди, не обидят. Мы, как услышали, скорее к папе и — бегом домой. Вот так потанцевали! А если бы одни пошли?! Ужас, ужас!» — девчонки округляли глаза и хватались ладошками за щеки. А свекровь тихо добавила: «Воистину ад на земле, эти ваши дискотеки. Содом и Гоморра, Господи, прости».
Этот случай так запал в душу Веры и ее подруг, что они, будучи уже совсем взрослыми, имеющими женихов, не ходили на дискотеки даже со своими парнями. Мы с мужем глубоко верим, что это моя горячая материнская молитва в то время, как девочки находились «за загородкой» спасла, уберегла и снискала вразумления девочкам. И слава Богу, что Он услышал мольбы грешной и недостойной рабы Своей. Слава Богу, что Верочка привыкла советоваться с нами и у ее подруг не было повода не доверять нам. Вот как Господь управил — и просто и премудро.
О том, что в мире существует любовь, Верочка знала не понаслышке. Девочка знала, что мы с папой любим друг друга и дорожим нашей семьей. Помню, как, будучи совсем ребенком, Верочка часто говорила: «Как это так, мамочка, получается? У нас дома уютнее, чем у Дианы (ее подружки), еда у нас самая вкусная, и даже чай самый вкусный. И как это у тебя все получается? Везде успеешь, всех приласкаешь и никогда не сердишься, никого не ругаешь. И папа тоже...» Я отвечала дочери, что все это происходит и существует потому, что мы любим друг друга. Наши дети привыкли, что все в нашей семье думают прежде всего о том, как сделать жизнь остальных членов семьи счастливой. Мы старались быть приветливыми, старались радовать друг друга заботой и вниманием. Отец часто приносил домой полезные для дома мелочи (разделочные доски, подставки под горячее, лопаточки для теста), сделанные собственными руками, чему я была всегда рада и не скрывала радости. Я тоже часто готовила сюрпризы мужу: приготовлю любимое блюдо, сошью рубашку, свяжу жилет. Да и детей постоянно привлекали поучаствовать в таких мероприятиях. Сколько было поводов для радости! И ребята знали: любящему сердцу не составит труда постоянно заботиться о благе любимых.
Так получилось, что дети понимали: любовь все содержит и все созидает. Мы часто вели с детьми разговоры о Божией любви к творению: любовь Господа жертвенна, и поэтому ради спасения человека от вечной смерти Христос претерпел крестные страдания и воскрес из мертвых, «смертию смерть поправ». Любовь Божия содержит весь мир. Вот и мы, христиане, должны быть подражателями Христа и любить ближнего более себя. И даже больше: мы должны любить своих врагов.
Как бы это ни казалось трудным, но с Божией помощью возможно. Любовь — великое созидающее чувство, огромный благодарный и благодатный труд, любовь более всего воспитывается и взрослеет в семье. Семья — училище любви (по крайней мере, для мирян).
Мы рассказывали нашим детям, что не бывает на свете несчастливой любви. Бывает любовь безответная, но и это — не повод для страданий. Верующий человек должен научиться благодарить Бога и за то, что его возлюбленный не испытывает ответного чувства.
Разговоры о любви возникали время от времени: если вдруг дети присутствовали на венчании, видели свадьбу. С возрастом разговоры о любви стали возникать на почве прочитанной литературы. Верочка и Тихон в один голос заявили, что Катерина из «Грозы» совсем не героиня и не «луч света в темном царстве», мои дети не любили Катерину. Так же не любили они и Наташу Ростову «Глупая какая-то. Пустышка, ветреница никчемная. Бедный князь Андрей! Не дай Бог никому такое пережить!». Да таких примеров набиралось множество, и очень часто наша маленькая столовая по вечерам превращалась в самое настоящее ристалище — там велись жаркие дебаты о любви. И вся семья дружно участвовала в обсуждении общей темы.
Но вот дети совсем выросли. Им исполнилось по шестнадцать лет. Ребята были очень милые: спокойные, уравновешенные, рассудительные, со здоровым чувством юмора. Оба были физически развиты. Тихон был высоким юношей, а занятия плаванием благотворно повлияли на его сложение. Верочка была такой миниатюрной и хрупкой, прямо как стебелек, как цветок на длинной ножке. Мы с мужем с тревогой и волнением ждали, когда наши ребята вдруг поймут: есть в мире человек, «с которым так здорово молчать ни о чем».
Примерно в это время Тихон познакомился в приходе с Ксенией. Вдруг мы заметили, что мальчик стал особенно следить за собой, собираясь к службе. Сам тщательно гладил и приводил в порядок свои вещи, заметно волновался. Предмет волнений открывался любому, даже не слишком пристальному взгляду. Молодые люди нравились друг другу, и мы с Василием одобрили выбор сына. Ксения была милой скромной девушкой, они дружили с нашей Верочкой. Вася выбрал момент для осторожного разговора с Тихоном. О чем они там говорили — один Бог знает. Но я уверена, что Василий научил сына бережному отношению к возлюбленной. В общем, с Тихоном не было особенных трудностей. С Ксенией они сначала просто дружили. Эта дружба открыла им то, что они влюблены. Теперь Ксюша ждет Тишу из армии, потом — свадьба, дай Бог. Конечно же, такая обоюдная привязанность не осталась незамеченной в приходе. Тихон много раз исповедовался, старался пресечь в себе любой греховный помысел, направленный на Ксению. А батюшка никогда не отказывал мальчику в добром совете и поддержке. Дело-то непростое — любовь. Сын понимал, что он растет и меняется, но так дорожил своим чувством, что не желал ослаблять власть над растущим организмом и во сне. Я даже боялась за него: выматывающие кроссы по вечерам, продолжительные тренировки. Когда я посетовала на это, то Тихон, краснея, смущенно сказал: «Мам, ты понимаешь, набегаюсь я, наплаваюсь, и сплю «без задних ног», даже сны не снятся. А от безделья снится всякая ерунда. Не хочу!» С Тихоном все оказалось более или менее просто. Чего не могу сказать о дочери.
Верочка росла девочкой романтичной, сентиментальной, чувствительной. Любила музыку, поэзию, живопись. И ее первая любовь оказалась не совсем простой. Как-то раз всей семьей мы посмотрели в кинотеатре фильм — классику советского кино. Мы все любили этот фильм и могли смотреть его помногу раз. Но после того памятного просмотра Верочка стала какой-то задумчивой. Затем началась самая настоящая киномания. Однако вскоре открылась определенная закономерность: Вера упорно смотрела фильмы с участием одного и того же артиста, примерно моего ровесника. Но я не спешила с выводами, боялась спугнуть дочь, испугать ее неуместным вмешательством, боялась того, что Вера замкнется. А вдруг я ошибаюсь и на самом деле с Верой ничего не происходит? Но нет, нечто с Верой все-таки происходило. Она полюбила.
На смену радостным и волнующим переживаниям пришло отчаяние. Если вначале моя дочь порхала по квартире, что-то напевала и глаза ее светились неземной радостью, то вскоре она вновь задумалась, стала рассеянной. А потом я услышала, как Вера плачет в своей комнате. Ее глаза всегда были, что называется «нa мокром месте». Дочь стала какой-то особо ранимой, вся — сплошная рана. Что ни скажи — уже слезы, тихие, горькие. Даже если просто прижмешь девочку к себе и приласкаешь. И тогда я поняла: время для разговора настало, откладывать больше нельзя.
Господь Сам помог найти подходящий момент для откровенной беседы. Я вошла в комнату дочери за какой-то мелочью и застала ее плачущей за рассматриванием фотографии любимого (ею любимого) артиста. Я осторожно поинтересовалась, не обидел ли кто ее? Нет, никто ее не обижал. Тогда в чем же дело? Верочка молча плакала. Она не могла говорить от слез. И я решилась начать разговор сама. Я обняла дочку, прижала ее к себе, стала целовать в макушку, поглаживать по вздрагивающим плечам, мне действительно было очень жаль ее. Вскоре плач стал утихать. И я спросила: «Ты любишь этого человека?» Дочь отчаянно закивала. Она, видимо, ждала, что я начну ее разубеждать, говорить, чтобы она «выкинула эту глупость из головы, это не любовь, это так кажется и т.д.». Но я-то знала, что не так-то просто осуществить подобное предложение. «Как хорошо! Как замечательно, наконец-то ты знаешь, что такое любовь!» — сказала я дочери. Она отвечала мне сквозь всхлипывания: «Да что же тут хорошего? Ведь он даже не знает обо мне, не знает, что я так его люблю. Как больно, мамочка. Может быть, ему письмо написать?» Я спросила: «И что ты ему напишешь? Дескать, Вы меня не знаете, а я Вас люблю... Вы, мол, такой хороший, такой замечательный, я все ваши фильмы посмотрела... Можно, конечно, и так написать. Только ты подумай, не может ли оказаться, что твое горячее послание отправится прямиком в мусорную корзину непрочитанным? Может быть, ему каждый день приносят таких писем по три мешка и он, как и любой другой человек, уже просто-напросто хочет не получать больше таких писем? Если ты его любишь, то тебе должен быть небезразличен покой любимого. А он получит твое письмо и рассердится: «опять поклонницы». Да, любовью обидеть нельзя. Но надоесть можно. Как та самая «Демьянова уха». Нет, доченька, с письмом это ты плохо придумала».
Вера снова предложила: «Ну, может быть, узнать, где он работает, и встретить его и сказать. Или познакомиться, пообщаться, поговорить...»
И подумала вслух: «Да, это вариант. Но знаешь, я вот чего боюсь: а вдруг не ты одна будешь его поджидать? Придешь ты с надеждой на личное общение, а там — толпа жаждущих его внимания влюбленных девушек или женщин, и представь себе: каждая из них думает, что она любит больше всех и именно она достойна любви своего возлюбленного, именно она способна сделать его счастливым. Вот он выходит из дверей, а на него бросается толпа обезумевших женщин. И так каждый день много лет подряд. И в этой толпе ты со своим искренним и чистым чувством. Только он-то об этом не знает, ты для него — одна из толпы, лишающих его столь вожделенного покоя после трудового дня. Встреча — это вариант, но не знаю — хороший ли? Как ты считаешь?» Дочь кусала губы: «Мамочка, что же делать? Ну почему я такая несчастная? Всю жизнь теперь мучится,..»
Я опять поспешила утешить расстроенную девочку: «Что делать? По-моему, ничего не надо делать. Ведь тебе никто не мешает любить его. Вот и люби, радуйся своему чувству, Бога благодари за то, что дал тебе радость полюбить». Верочка вскинула на меня мокрые глаза: «Да чему радоваться-то? Ведь он так никогда и не узнает о моей любви...» — «Вот и хорошо, что не узнает. И не смотри на меня как на изувера. Подумай, ведь если этот человек — ровесник мне или папе, то у него наверняка есть семья и дети. А вдруг он отзовется на твою любовь? Что получится? Получится повод к блуду. Или же самый блуд. Ты же не уверена, верующий ли он человек? И ты тогда окажешься разрушительницей чужого брака. Это одно. А другое, знаешь, я не имею в виду именно твоего возлюбленного. Может, конечно, оказаться, что он человек высокоморальный и высоконравственный, может быть, он очень чуткий и мудрый. Может быть, у него и нашлись бы для тебя хорошие утешительные слова и ты не чувствовала бы себя обездоленной, обиженной или осмеянной. Но поверь — испытание славой выдерживают не все. Многие претыкаются о собственную популярность и незаметно для себя превращаются в самовлюбленных эгоистов, которым безразличны чувства других. Часто случается, что популярные артисты считают возможным для себя едва ли не все. И то, что для нас считается грехом, для них привычное и вполне нормальное занятие. Какое разочарование ты тогда пережила бы! Нет, доченька, Господь поступил с тобой очень разумно: ты любишь, ты спасена от неверных увлечений неверными людьми. И то же самое время вынужденной разлукой ты спасена и от искушений: а вдруг взрослый мужчина, избалованный женским вниманием, не сумеет справиться с искушением и воспользуется твоей неопытностью. Ты и сама не представляешь, как притягательны твоя молодость и неискушенность. И как сложно не поддаться уловкам лукавого, соблазняющего людей блудными помыслами.
Так что постарайся не гневить Бога своими сетованиями. Лучше давай попытаемся разобраться, отчего ты считаешь себя несчастной? Ведь ты любишь. Это такое счастье! Ты страдаешь оттого, что не можешь подарить счастья любимому человеку. Но тогда что ты считаешь счастьем для него? Заботу, внимание, попечение о нем? Но такие вещи имеют не только материальное выражение, но и духовное. Заботиться можно не только готовя обед или стирая носки. Молитва тоже забота, и, возможно, куда более значимая, чем обычное житейское попечение. А молиться тебе никто не запретит. Вот и молись о нем. Пусть Господь по твоим молитвам дарует этому человеку здоровье, пошлет Ангелов-хранителей, споспешествует ему во всех его трудах и благих начинаниях, пусть Господь по Своей великой милости убережет его от зла и неправды. Ты попробуй, и ощутишь, как из твоей души улетучатся боль и тоска и вернутся радость, мир и покой».
К концу разговора Верочка уже не была столь унылой. В ее глазах появилась надежда. Она спросила меня: нужна ли ей исповедь? Я посоветовала дочери, чтобы она исповедала свои уныние, отчаяние, роптание и неспособность благодарить Бога за всю Его милость к ней, неспособность ценить любовь.
Но я не могу сказать, что Верочкина любовь прошла быстро, не могу сказать, что ее страдания окончились в одно мгновение. Ее чувство было сильным и достаточно долгим. Около двух лет моя дочь любила этого человека. Она как-то углубилась в себя, девичьи забавы и развлечения сверстниц не интересовали ее. Вера нашла для себя иное занятие: мы стали с ней ходить в мою больницу (я к тому времени вернулась на работу), в отделение детей-отказников. Все свое свободное время Вера посвящала несчастным «кукушатам», она приносила домой вороха пеленок, распашонок и стирала, гладила, штопала. Ее душа как-то распахнулась навстречу тем, кто изначально был лишен любви. Мы попрежнему откровенничали с дочерью, она говорила, что случаются минуты, когда «тоска подступает под самое горло, весь свет кажется немилым и постылым», но теперь она знает: это бесы смущают ее, навевая грусть и уныние. Теперь она знает верное средство от этого наваждения — молитву. «Помолишься, мамуль, прочтешь акафист Иисусу Сладчайшему, Пресвятой Богородице, и все неприятности, и вся грусть — такие маленькие, такие глупые. Ведь я люблю, я не убиваю, не схожу с ума и не решаю в безумии своем лишить себя жизни «от несчастной любви». Ребяток вспомню, за Тишу с Ксенией порадуюсь, дел вон сколько несделанных... И силы откуда-то берутся. И еще, знаешь, когда я утром молюсь, то всегда благодарю его за то, что он есть на свете. И Господа благодарю. И все тогда совсем другое. Такое хорошее, светлое, как будто бы заново родилась и все впервые увидела или вспомнила».
В это время дочь особенно тщательно готовилась к исповеди и исповедовалась часто, часто старалась причащаться. Наш батюшка был бережен с Верочкой, постоянно утешал ее и ободрял, всегда находил доброе слово и повод для похвалы, чтобы поддержать ее. К тому времени Вера стала петь на клиросе. Слух ей Господь даровал хороший, голос проникновенный. Сестра-регент терпеливо обучала мою дочь премудростям клиросного пения. Вера окончила школу без «троек» и поступила в музыкальное училище на отделение хорового пения. А там — Павел. Но это совсем другая история.
Такая вот у нас с Верой была сложная первая любовь. Но Бог сохранил: моя девочка не обозлилась,— не отчаялась, не сбилась с пути. Эта любовь еще более приблизила ее к Церкви. Правда, случился один казус: Вера призналась в частной беседе батюшке, что ей, наверное, лучше будет уйти в монастырь. А батюшка спросил ее: «Что, Верочка, «нет в жизни счастья», да? А детей твоих кто за тебя родит? А замуж за мужа твоего кто выйдет? Вот будет тебе сорок лет, не выйдешь замуж, не родишь детей, тогда, может быть, и стоит подумать, не уготовил ли Господь тебе наряд Христовой невесты? А пока что не стоит отчаиваться. Ведь в монастырь люди идут по призванию, оттого, что Бога любят. А ты зачем туда собралась? Оттого, что тебя не любят, «с горя». А ну как не выдержишь? Давай не глупи. Даст тебе Бог счастья, «не бойся, только веруй». Поняла?» И осталась Верочка в миру. И ничуть не жалеет об этом.
Я знаю, что такая «беда», как любовь к артистам и певцам, — вещь не такая уж и редкая. Сколько страданий и разочарований, сколько никчемной войны между детьми и родителями. И кажется, что выхода нет. Выход есть. И если вдруг случается детям всерьез и надолго влюбляться в «звезд», то и такое чувство своего ребенка нужно уважать. Никто не виноват в том, что случилось именно так. Нужно научить свое чадо: «...возложи на Господа печаль свою и Той тя препитает».
Разговор об отношениях между взрослыми мужчинами и женщинами впервые состоялся у нас с дочерью примерно в то же время, когда я рассказывала ей о грядущих циклических изменениях ее организма. Я тогда сказала дочери, что скоро она будет способна к зачатию и рождению детей. И моя дочь «резонно» заметила, что «дети-то, мама, не из воздуха берутся». Конечно, не из воздуха. Из слов Веры я сделала вывод: тема супружеских отношений уже была обсуждаема в кругу ее подруг. Но Вера словно ожидала продолжения разговора на такую тему. Да я и сама не хотела того, чтобы взрослые отношения стали для дочери откровениями, исшедшими из чьих-то чужих уст. Я хотела подготовить девочку к тому, что близкие отношения между мужчиной и женщиной не простая утеха — эти отношения имеют скрытый духовный смысл. Женская честь — как хрупкий цветок, который нужно стараться сберечь от тлетворного влияния плотских страстей.
Разговор с дочерью был долгим и обстоятельным. Мы коснулись с ней всех интересующих ее вопросов. Для начала мы вернулись к тому, что Господь Сам, Своими пречистыми перстами изваял человека. Все в человеке нужно, и полезно, и, безусловно, чисто, поскольку творилось Господом в чистоте помыслов. Иначе и быть не могло, поскольку Господь Пречист, но грех так исказил людскую природу, что теперь человек стая удобопреклоняем к греху. И зачастую соблазняет человека собственное тело. Например, из необходимости пропитать себя очень просто скатиться до чревоугодия. Обычный орган — язык, он производит речь, но сколько им можно нагрешить! Глазами человек видит и смотрит, но глаза и соблазняют к воровству, зависти, к блуду наконец. Но для того и дана человеку способность мыслить, чтобы он слышал голос совести и не поступал бы грешно. Многие грешные поступки стали преследоваться на государственном уровне: воровство, убийство, разбой, развращение детей, насилие. Но есть такие грехи, которые человек, забыв о Боге, перестал считать грехом. К таким грехам относятся плотские связи между мужчиной и женщиной вне брака.
Я сказала дочери, что ее взросление ответственно не только по отношению к здоровью. Взросление чревато неумением справиться со страстями, и подростки зачастую оказываются не в состоянии укротить буйство своей растущей гормональной системы. Во все времена люди росли и взрослели. Но наши предки смиряли плоть взрослеющих сыновей и дочерей тем, что старались загрузить их физической работой. Так, чтобы не оставалось времени и сил на иные развлечения. А кроме того, ведущую роль в жизни наших предков играло христианство. По принципам христианской нравственности и самые мысли о блуде считаются недопустимыми.
А сейчас все изменилось. Человек забыл о посмертии, и поэтому многие поступки перестали считаться грехом. Так произошло, например, с девичьей невинностью. Современные юноши и девушки считают девственность чем-то таким, что мешает им вовсю наслаждаться праздной жизнью, и без сожаления (в большинстве своем) расстаются с невинностью. Более того, многие юноши и девушки ждут не дождутся того времени, когда же им наконец станет «можно». Подростки уловляются сетями, которые расставляют для них грязные дельцы: бесстыжие журналы, бессовестные фотографии, песни с «двойным дном», мода на соблазняющую одежду, яркая, вызывающая косметика.
«Но ты, как и всякая верующая христианка должна знать, что такое поведение недопустимо для всякого человека, а тем более для христианина», — так сказала я Вере. И добавила: «Православная девушка не должна вступать в близкие отношения до брака, даже со своим будущим мужем. Это преступление заповеди Божией, это блуд. А блудник, как тебе известно, не наследует Царствия Божия. Более того, православная девушка не должна вести себя так, чтобы о ней соблазнялись окружающие ее мужчины. Бесы не дремлют. И твое целомудрие не должно быть нарушаемо ни единым помыслом о плотском грехе. И не бойся прослыть несовременной. Твое целомудрие по достоинству будет оценено твоим супругом, целомудрие — одна из самых высокочтимых добродетелей». -
А Вера спросила: «Что, и косметикой тоже пользоваться нельзя?» Я отвечала: «Собственно говоря, косметика как средство ухода за кожей, как средство, поддерживающее здоровье, — вещь полезная. Но это не относится к декоративной косметике. Ею, как правило, наши женщины пользоваться не умеют. Так накрасят себе лицо, что и лица-то не видать. А зачем? Особенно дико смотреть на юных девушек, неумеренно пользующейся косметикой. А кожа тоже растет и тоже меняется. Все процессы очень активны и трудны для организма.
А особо чувствительную кожу лица травят всякими крем-пудрами, законопачивают поры, не дают коже нормально дышать и терять отмершие клетки. Начинаются устрашающие прыщи и гнойники, с ними еще сильнее борются, и все теми же способами, то есть при помощи декоративной косметики. Результат плачевен.
Девушка должна быть чисто вымытой. Ее молодость и свежесть — лучший наряд. А декоративная косметика так или иначе привлекает к себе внимание противоположного пола. В состоянии ли молодая неопытная девушка противостоять напору некоторых мужчин? Иногда нет. Что ж, и мужчин за это винить нельзя. Вела бы себя поскромнее, так ничего бы плохого и не случилось. И потом, посмотри на иконы. И представь себе святую Софию с макияжем или святую Екатерину с накрашенными губами. Правда, кощунственно? Вот видишь, а эти святые женщины удивительно красивы и без косметики. Если вести здоровый образ жизни, если не перегружать себя едой и неумеренным питьем, если во всем соблюдать умеренность, то декоративной косметикой пользоваться не придется. Все будет свежо и естественно».
Немногим позднее, два года спустя, Вера пришла ко мне за очередным советом. «Мама, ты только не ругай меня. Я спросить хочу не для себя. Вот ты гинеколог. А у меня есть подруга одна, это секрет, кто. В общем, у нее есть парень, они собираются пожениться. Она просила меня, чтобы я узнала у тебя, как им предохраняться», — дочь выпалила эту тираду на одном дыхании и застыла в ожидании ответа. Я ответила: «Самый лучший способ предохраняться — это не иметь близких отношений». — «Понимаешь, мам, они так любят друг друга, что это уже произошло. А о детях до свадьбы говорить еще рано, понимаешь?». «Вера, неужели ты оправдываешь добрачные отношения? Какая же это любовь, если молодые люди блудят? Нет, ты не подумай, что я осуждаю ребят, но я не буду им помогать, прости меня. Я не знаю, что ты скажешь своей подруге. Но если она тебе действительно дорога, то ты найдешь такие слова, которые помогут ей прекратить добрачные отношения. Верочка, ты вспомни только, я ведь тебе рассказывала: раньше даже поцелуй служил оскорблением девичьей чести. Молодой человек, посягнувший на честь девушки, должен был жениться на ней безотлагательно. Тот же, кто лишал девушку невинности, обязан был жениться на ней едва ли не на другой день. Взял один грех на душу — не допусти другого греха.
А что будет с твоей подругой? Где гарантия того, что они поженятся? Да случится что-либо непредвиденное, и разойдутся они. А тому человеку, кто действительно искренне полюбит твою подругу, достанется такая вот «награда». Знаешь, у меня была однокурсница в институте. Она считала себя дурнушкой и поэтому не отказывала парню, который был настойчив в ухаживаниях. Никакие доводы на нее не действовали, она пыталась таким способом «поймать свое счастье». Но ею попользовались, как вещью, и бросили. Так дожила она до тридцати с лишним лет. Мужчин у нее с тех давних пор так и не было. И вот встретился ей человек, который полюбил ее, сильно, искренне. И она вышла за него замуж. Мужчина не упрекал ее тем, что она не невинна. Но как она плакала однажды, когда мы встретились! Как она жалела о том, что поспешила расстаться со своей честью, которую могла бы сберечь без особого для себя труда. Она не смогла сберечь себя для мужа, которого тоже искренне полюбила, она не смогла сохранить себя для того, кто дал ей счастье быть любимой и счастье стать матерью. Они живут в браке и счастливы, но она до сих пор не может простить себе своего прежнего поведения».
В то время Вера как раз переживала свою первую любовь, и я собиралась повести ее в отделение детей-отказников. И вот мы пришли в больницу. Верочка была шокирована тем, что увидела. Я сопровождала свой рассказ комментариями: «Мать этой девочки, твоя незамужняя ровесница. Мама этого мальчика точно не знает, кто его отец, он зачат в пьяном виде, поэтому от него и отказались. Вот у этого мальчика нет ручек, от него пыталась избавиться пятнадцатилетняя девочка-подросток. Вот слепая девочка, ее травили таблетками, пытались убить еще до рождения. И все эти дети оставлены здесь оттого, что они плод внебрачной «любви». Но это живые дети, кого-то из них, возможно и усыновят, удочерят.
А ведь каждый день наша хирургическая гинекология выносит ведра кровавого «абортного материала» — загубленных во чреве детей. И все чаще и чаще к нам обращаются с просьбой прервать нежелательную беременность девочки, едва достигшие пятнадцати или шестнадцати лет, А сколько наши хирурги «зашивают» тех, кто прервал свою беременность вне стен медицинского учреждения?! А сколько женщин и девушек гибнет при этой процедуре, ведь она проводится «вслепую». А сколько потом женщин остаются бездетными? А какой всплеск венерических заболеваний? Вот такая, девочка моя, «любовь». Ты спрашивала: чем предохраняться? Только целомудрием. Надежнее этого ничего не придумано и не может быть придумано. Запомни это и расскажи своей подруге». Нужно сказать, что этот «холодный душ» окончательно отрезвил Веру. Она больше никогда не говорила о том, что если любишь, то «можно». Она утвердилась в том, что если действительно любишь, то «нельзя». Любовь — это ответственность за любимого, а не погоня за удовольствиями.
Верочка уже училась на втором курсе музыкального училища, когда в ее жизни появился Павел. Он был братом ее сокурсницы и каждый вечер приходил к училищу, чтобы встретить сестру и проводить ее до дома. Сам Павел был старше Веры и ее сестры на восемь лет, к тому времени он окончил институт и работал программистом. Павел был спокойным и очень уравновешенным молодым человеком. Так получалось, что сначала Павел и Катя провожали домой Веру и только тогда шли к себе домой. Молодые люди о многом говорили, и вскоре Вера почувствовала, что Павел к ней неравнодушен и он ей тоже небезразличен. Вера испугалась. Она сказала мне: «Мама, мне так неловко! Ведь совсем недавно я говорила и чувствовала, что люблю другого человека. А теперь с радостью и нетерпением жду каждого вечера, потому что придет Павел. Мам, я не блудница? Я не предательница? Ведь я предала свою первую любовь, разлюбила...» Я поспешила утешить дочь: «Видишь ли, Верочка, твоя первая любовь, несмотря на то что она была и чиста, и прекрасна, но все же была обречена на то, чтобы угаснуть. Это — как испытание твоих чувств, твоего сердца и разума. Господь испытывал тебя, готова ли ты к серьезным отношениям, ответственна ли ты за себя и любимого, будешь ли ты в состоянии сберечь себя от глупых поступков. Твоя первая любовь была достаточно серьезным чувством. Но ты умолила Бога, Он сохранил тебя и даровал возможность изведать такое чувство, которое вы можете пронести через всю жизнь. Ты не предательница. Но и сейчас не спеши с выводами. Не стоит себя «накручивать», не стоит спешить навстречу желанному счастью, ощутить, что значит быть любимой. Нужно сдерживать себя, не дать разгуляться мечтам и фантазиям. И молиться не забывай, пусть Господь откроет тебе, это ли твой суженый».
Вскоре Вера поделилась со мной очередной новостью. Павел, как оказалось, был потенциально верующим человеком. Он не был крещен, но, как физик и математик (очень талантливый), прекрасно понимал, что все разговоры и теории об эволюции — бред и ложь. Не может случайно возникший разум быть столь величественным и могучим. Не может человек быть игрой природы, не могут физические процессы, которым подчинен наш мир, истекать из самого мира. По представлениям Павла, весь наш мир — свидетельство чьего-то бесконечно разумного смотрения, плод чьего-то грандиозного труда. Павлу не приходило в голову связать свое предощущение близкой Истины с Богом. Он все думал, что наша «цивилизация» привнесена откуда-то из космоса инопланетянами. Вера смутила Павла, она как-то сказала ему, что на инопланетян можно «списать» машины, механизмы и письменность (если человек не верует в Бога). Но цивилизация — явление социальное. А Павел поражен вселенскими законами. Разве могут инопланетяне сотворить всю Вселенную? Павел поразился: «И правда. Что-то я недодумал. Кто же тогда все это сделал?» Вера ответила: «Конечно, Бог». Павел стал возражать: «А почему Бог?» Вера не растерялась: «А почему нет? Потому ли, что ты о Нем ничего не знаешь?». Павел призадумался. А потом запросился в церковь. Его просьбы становились все настойчивее, и когда Вера привела молодого человека к нам в дом, чтобы познакомить его с нами, то первой просьбой его было: «Тамара Евгеньевна, Василий Павлович, повлияйте, пожалуйста на Веру, она не ведет меня в храм». Вера же отвечала, что хотела посмотреть, не является ли желание Павла прихотью и мимолетным желанием. После нескольких бесед с нашим батюшкой Павел крестился. Он искренне уверовал, старался как можно чаще причащаться. Верочка была рада за него, да и мы разделяли радость дочери.
Павел всем нам очень понравился. Он был таким простым в общении, и очень скоро они с Василием и дня не могли прожить друг без друга. Павел стремился во всем помочь Василию, ведь Тихон уже ушел служить в армию. Вместе с мужем они что-то мастерили, колотили, паяли, крутили. А вечером Павел неизменно спрашивал у нас с Василием и свекровью разрешения прогуляться с Верой час-полтора. Он был пунктуален, ни разу не задержался с прогулки. С нами был предупредителен, а свекровь была очарована им совершенно. У Паши не было бабушки, и он с нежностью относился к бабушке Веры.
Верочка расцвела. Она не уставала благодарить Бога за Его благое о ней попечение, за то, что ей встретился такой замечательный молодой человек. Павел очень бережно относился к Вере, он не позволял себе посягательств на ее честь. Старался не оскорбить ее ни откровенным прикосновением, ни двусмысленным словом, ни неосторожным взглядом. Верочка даже как-то радостно пошутила: «Ой, мам, совсем как в частушке: «Мой миленок — как теленок, только б веники жевать: проводил меня до дома, не сумел поцеловать». Так хорошо! Я совсем не думаю о том, что Павел стремится к тому, чтобы получить от общения со мной собственное удовольствие. Он не такой. Он так бережет меня! Слава Богу!» А в том, что Вера не дает своему избраннику поводов для вожделения, я могла не сомневаться. Да и Верочка постоянно следила за чистотой своих помыслов, она часто исповедовалась и беседовала с батюшкой.
Дети, провстречавшись год, пришли к нам за благословением на брак. Мы с Василием уже думали об этом, ведь все шло к тому. И мы решили, что если дети решат жениться, то не станем препятствовать им и отговаривать Веру — дескать, еще рано тебе замуж, всего-то девятнадцать лет, мол, закончи училище, и тогда женитесь. Бог даст, все наша девочка сможет: и с хозяйством справится, и мужу угодит, и учеба никуда от нее не уйдет. Поэтому когда Павел и Вера упали перед нами на колени и склонили головы, испрашивая благословения, бабушка, обливаясь слезами радости, вынесла Казанскую икону, и мы благословили детей. Они решили венчаться после Великого поста, на Красной горке. Батюшка благословил их и одобрил испытательный срок, выбранный самими детьми: тогда только-только отошел Успенский пост и до Красной горки ждать нужно было полгода или чуть больше.
Время до свадьбы ребята проводили скромно. В их отношениях ничего не изменилось: они не запирались в своей комнате, не стремились уединиться или стать несколько ближе. Они так боялись оскорбить излишней вольностью Господа, даровавшего им счастье взаимной любви, боялись оскорбить друг друга, что я даже волновалась: не слишком ли они усердствуют, не слишком ли строги? Но нет, они берегли друг друга, оставаясь чуткими и внимательными, без наигранности. Все борение и вся строгость оставались внутри их, они следили каждый за собой, а не друг за другом. Вера шила себе подвенечное платье сама: выбрала хороший фасон, мы вместе подобрали ткань, очень скромную и простую. Изюминкой Верочкиного платья была ручная вышивка белой гладью. А фату Вере терпеливо вязала крючком свекровь (Верина бабушка). Мы пытались отговорить ее от трудоемкого и кропотливого занятия, но бабушка была непреклонна, она твердо решила угодить полюбившемуся «внучку Пашеньке».
Так вот они и поженились. Свадьба была скромная — только родственники и самые близкие друзья. После свадьбы дети уехали в короткое паломничество по святым местам. Я не волновалась по поводу умения дочери справляться с бытом. Слава Богу, Верочка все у меня умела делать: и порядок в доме навести, и стирать, и готовить, и шить, и вязать, и деньгами распорядиться разумно. Она была ласковой девушкой, неконфликтной, терпеливой. А самое главное, она не чуралась никакой работы и твердо знала: муж и жена даны Богом друг другу не для утехи и забавы, муж и жена -помощники друг другу на пути к Царствию Божию. В семье нужно прежде всего думать и заботиться о благе ближних своих.
После свадьбы Павел с Верой перешли жить в кооперативную квартиру, которую мы когда-то построили с Василием. Вскоре Господь благословил их детками. Верочка все шутит: «И в кого у нас все двойни да двойни? Не иначе, как в Тихона». Дети у них с Пашей растут здоровыми и спокойными. Малышей крестили и регулярно приносят на причастие. Живут Вера с Павлом дружно — как говорят, душа в душу. И слава Богу. Если бы не Он, если бы не Его милость к нам, я и не знаю, какими бы выросли наши дети, какая бы нас ждала старость. Ведь какое время смутное настало! Еще хуже, чем прежде. Старые идеи забыты, новые еще не утвердились, а что вокруг творится, так и подумать страшно. Моим неверующим однокурсникам и однокурсницам повзрослевшие дети принесли много слез: кто-то с мафией связался и сгинул в погоне за деньгами, кто-то пить приучился, а есть и более страшные случаи. Словом, чем дольше живу, тем отчетливее понимаю: «Без Бога — не до порогам». Так еще бабушка Лиза говаривала, тому и внуков теперь учу. А что еще говорить-то? И говорить-то больше нечего. Бога вот молю теперь, чтобы не оставил Он своей милостью всех тех, кто помогал нам, молился за нас, радовался и печалился вместе с нами.
У Верочки снова родилась двойня. На этот раз две девочки, их назвали Евдокией и Елизаветой — в честь прабабок.
Трудно ли в наше время растить детей? Конечно, трудно. Впрочем, с детьми никогда не было просто. Дети — наша совесть, наше отражение, наше прошлое, глядящее на нас из нашего будущего. Какие они теперь, такими и мы некогда были внутри себя. Мы ужасаемся, глядя на нравы нынешних подростков и молодых людей. Но ведь мы в состоянии все исправить. Двери храмов открыты, Господь ждет нас, матерей, с чадами нашими, Он распростер нам Свои благие объятия, и нужно спешить. И не нужно бояться. К Богу никогда не поздно прийти. Но сделать это, вне всякого сомнения, нужно как можно раньше. Помните, дорогие сестры и матушки, как сказал Господь: «Дерзай, дщерь!» И много таких, кто дерзает, много таких, кто не устает стучать, и им открывают. Их девочки пока еще совсем маленькие, но отчего-то верится, что именно такие девочки сумеют родить и воспитать поколение людей, которое станет гордостью не только своим родителям, но послужит и Отечеству своему на пользу и на славу Церкви поработает.
«Пускайте детей приходить ко Мне». Пускайте, приводите, приходите. Господь любит и ждет нас всех.
E. Богушева
ФАВОРЪ
МОСКВА 2002
ВАЖНО: Все авторские матералы (статьи о воспитании, супружеских отношениях, чадородии), размещенные на этом сайте, отражают личную точку зрения автора и ни в коем случае не являются руководством к действию без благословения вашего духовника.
