Практическое воспитание детей по учению Святых Отцов Церкви
СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ — Цель и побуждения воспитания
ЧАСТЬ ВТОРАЯ — Предмет воспитания
ГЛАВА I. Образование ума
ГЛАВА II. Образование воли
ГЛАВА III. Образование сердца
ГЛАВА IV. Способ действования воспитателей относительно тела и внешнего состояния детей.
I. ОТНОСИТЕЛЬНО ТЕЛАГЛАВА V. Плоды воспитания у древних христиан.
II. ОТНОСИТЕЛЬНО ВНЕШНЕГО СОСТОЯНИЯ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ — Способ воспитания
ГЛАВА I. Лица, занимавшиеся воспитанием детей
ГЛАВА II. Средства, употребляемые воспитателями при образовании детского ума и сердца
I. СПОСОБ УМСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ
II. СПОСОБ НРАВСТВЕННОГО ОБРАЗОВАНИЯ
ГЛАВА III. Внешние пособия и условия, коими воспитатели пользовались при воспитании детей.
I. БЛАГОВРЕМЕННОСТЬ ВОСПИТАНИЯ.
II. ОБРАЩЕНИЕ С ДЕТЬМИ В ДУХЕ КРОТОСТИ И ЛЮБВИ, НО НЕ ДОХОДЯЩЕЕ ДО СЛАБОСТИ И ПОБЛАЖКИ.
III. МОЛИТВА К БОГУ О СОДЕЙСТВИИ ВОСПИТАТЕЛЯМ.
Кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает; а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской. Мф. 18: 5-6.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Прекрасные плоды ревностной разработки науки воспитания в настоящее время учеными и государственными мужами нашего отечества ничего, по-видимому, не оставляют желать более для руководства благонамеренных воспитателей; и читатель, конечно, не много найдет в сей книге нового в сравнении с изданной в 1845 году книгой «О воспитании детей в духе христианского благочестия». Несмотря на это, автор утешает себя приятной надеждой, что его желание содействовать пользе общества и Церкви изданием исторических очерков «Практическое воспитание детей по учению святых отцов Церкви» не сочтут неосновательным и излишним. В основание своей надежды он полагает различные потребности общества. Для одного из воспитателей достаточно простого совета и наставления в духе веры из уст современника; для другого нужно наставление в духе веры, подтвержденное доводами разума и опыта; третий, не довольствуясь авторитетом современника, хочет слышать христианское наставление от имени учителей первых веков христианства; иные, руководясь ученой любознательностью и потребностью полного, всестороннего знания предмета, желают иметь под руками, кроме простого наставления или научного изложения мыслей и правил, общую или частную историю науки и практики воспитания; некоторым наконец, чуждым ученой любознательности, полезнее и нужнее пример воспитания, образец, достойный подражания.
Никто не имеет права требовать, чтобы истина и добро входили в душу человека одним каким?либо путем; они должны перепробовать все пути, чтобы открыть безпрепятственный вход к сердцу. Руководимый этими мыслями, автор представляет вниманию благонамеренных родителей и воспитателей картину воспитания христиан первых веков христианства, признанных Святой Церковью за достоподражаемый образец христианской жизни и деятельности.
При этом он поставляет себе в обязанность обратить внимание читателя на два предмета относительно данного сочинения:
1. Судя по названию книги, читатель будет ожидать изложения одних примеров и фактов древнехристианского воспитания, и, между тем, наряду с ними будет безпрестанно встречать педагогические наставления отцов Церкви к родителям и воспитателям. Для объяснения этой, кажущейся, несообразности, нужно иметь в виду, сКодной стороны, то, что отцы и учители Церкви занимали первое место в ряду воспитателей; участвовали в воспитании детей не словом только, но и делом, не как посторонние учители и советники, но как самые воспитатели. Имея непосредственный надзор над детскими училищами, помещавшимися при церквах и епископских домах и устроенными по их планам и предписаниям, они в то же время деятельно следили за воспитанием детей в самых домах родителей, давали воспитателям устные и письменные наставления о воспитании, по вызову самих воспитателей, обличали небрежных и пользовались Церковной властью для прекращения злоупотреблений. К тому же, вследствие всеобщего уважения и даже благоговения народа к пастырям и учителям Церкви, учение сих последних имело в глазах благочестивых родителей силу руководительного правила и закона: христиане думали и делали то, что слышали от пастырей Церкви. Доказательство этого мы видим в житиях святых первенствующей Церкви, в начале почти каждого жизнеописания. По этим причинам мы вправе смотреть на педагогические наставления отцов Церкви как на факт древнехристианского воспитания.
2. В представленных здесь очерках воспитания у древних христиан читатель не найдет полной, развитой во всех частях системы воспитания: здесь нет, например, подробных указаний, как древние христиане вели себя по отношению к детям в различные периоды их детства, от первых лет младенчества до последних дней юности. В защищение себя с этой стороны, автор надеется, что кто читал сочинения иностранных писателей об этом же предмете, как то: Каве, Арнольда и Шварца, тот будет снисходительнее судить о внутренних недостатках этой книги.
ПРАКТИЧЕСКОЕ ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ
ПО УЧЕНИЮ СВЯТЫХ ОТЦОВ ЦЕРКВИВВЕДЕНИЕ
§ 1. Самое важное время в жизни человека есть время воспитания, ибо этим временем часто решается судьба человека не только на всю настоящую жизнь, но и на всю вечность. Поэтому всякий здравомыслящий и понимающий важность своей обязанности воспитатель должен подумать, как поступить при воспитании вверенных ему детей, если не хочет и их сделать несчастными на всю жизнь, и себя виновным перед ними и перед Богом.
§ 2. Прежде и после пришествия Иисуса Христа на землю многие умы, оставленные самим себе, трудились над наукой воспитания и произвели много прекрасных правил, полезных для воспитания детей. Но все эти правила, по крайней мере в общем их составе, весьма недостаточны для христианского детоводителя, поскольку назначены для рожденных от плоти, между тем как христианин рожден свыше от Духа.
§ 3. Лучшее и единственное руководство для христианского детоводителя есть учение Иисуса Христа и Апостолов. Хотя в этом учении не много правил, назначенных собственно для руководства при воспитании детей, но в духе его заключается все, что нужно для сего руководства; ибо оно дано для воспитания в благодатную жизнь тех людей, кои, родившись от Духа, должны пройти все степени духовного возрастания (Еф. 4: 11-15), и которые следовательно по отношению к жизни благодатной подобны детям естественным. Посему кто сам воспитался и других воспитывал в жизнь благодатную, тот может быть и для нас верным истолкователем откровенного детоводительного учения и руководителем в деле воспитания детей.
§ 4. Таковы древние христиане, которые в образе своей жизни были точными истолкователями учения Христова. Что в учении Спасителя и Апостолов говорится о воспитании детей только в кратких и немногих выражениях, то у них раскрыто ясно и полно; что там предлагается только как правило, то является в их жизни как самое дело. Хотя нам не вполне известна домашняя и общественная жизнь древних христиан, но мы можем составить довольно полную картину древнехристианского воспитания и руководство для христиан-воспитателей, пользуясь теми сведениями, которые по воле и действию Святого Промысла дошли до нашего времени в писаниях святых отцов и других писателей церковных.
§ 5. Извлечем отсюда, что можно о цели, предмете и способе воспитания у древних христиан.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Цель и побуждения воспитания§ 6. Руководимые любовью к Богу, древние христиане направляли все действия воспитания не к земным и временным целям, но единственно к славе имени Божия; поскольку почитали своих детей освященными и посвященными Богу. По их понятиям дети суть залог, вверенный воспитателям Богом для сохранения, и храм Божий, который должен быть свят. Всегдашнее представление об отчете, какой воспитатели должны дать Богу в воспитании своих детей, и строгой ответственности, которой должны подвергнуться в случае осквернения и нарушения святости сего храма, налагало на них священную обязанность тщательно хранить его и заставляло страшиться как быть безпечными при воспитании детей, так и давать им воспитание превратное, не соответствующее учению Христову, славе Божией и высокому званию христианина.
§ 7. Христиане так глубоко чувствовали важность и трудность воспитания, что некоторые радовались, когда смерть брала детей их из мира, а их самих освобождала от опасности гнева и осуждения Божия в случае повреждения детской души. Одна благочестивая женщина в одно время лишилась и мужа и двух сыновей. Когда поэтому посторонние думали, что она теперь в сильном возмущении духа начнет рвать у себя на голове волосы, раздирать свою одежду и заливаться слезами, она, напротив, совершенно спокойная, пала на колена с таким видом, как будто бы лежала у ног Иисуса Христа, и воскликнула: «Господи, теперь я еще охотнее и радостнее буду служить Тебе, когда Ты снял с меня мое тяжкое бремя».
§ 8. Впрочем, страх, руководивший родителей в деле воспитания детей, не был страх рабский, который заставляет человека действовать против воли, без сердечного расположения, без должного внимания и усердия, но проистекал из искренней и святой любви к Иисусу Христу и детям. Учители воспитания требовали, чтобы воспитатели руководились в деле воспитания детей любовью христианской, которая, очищая и возвышая естественную любовь к детям, часто слепую и безрассудную, предупреждала бы побуждения внешние и торжествовала над естественными побуждениями сердца. «Можно ли сказать, — говорили они, — что ты любишь детей своих, когда все позволяешь им для их удовольствия? Нет! Только тогда ты будешь истинно любить своих детей, когда станешь предпочитать им Иисуса Христа и любить их в Том, Кто дал их тебе любить. Христианин ли ты, когда слышишь, что они злословят, и молчишь? Ты не хочешь показать себя отцом, готовым отказаться от своих детей в том случае, когда, подобно Аврааму, должен принести их на жертву; поскольку отец, убивающий похоти своих детей, приносит такую же жертву, какую принес Авраам».
§ 9. Некоторые думали отличать воспитание для жизни от воспитания для одного Господа; но святые отцы со всей святой ревностью старались искоренить сей образ мыслей. «Не говори, что это нужно для одних монахов, — учил свт.Иоанн Златоуст, указывая на христианское воспитание, — разве я делаю твоего сына монахом? Нет нужды, чтобы он был монахом. Сделай его христианином; ибо светским преимущественно должно изучать христианские обязанности и истины, особенно же детям, которые предназначаются жить в свете; ибо они должны постоянно действовать и жить среди моря, сражаясь со свирепыми волнами. Если они будут воспитываться при царском дворе, — там много и греков и философов, гордящихся настоящей славой… Подумай же, как много для твоего сына войти туда отличным врачом, с орудиями, которыми он может отсекать гордость каждого, иметь доступ к каждому, рассуждать с ним, врачевать больное тело, прикладывать к нему лекарство, заимствуемое из Священного Писания?.. Там он будет иметь более поводов грешить, нежели монах… Если хочешь знать, он и в самом свете будет иметь более преимуществ и удобств; ибо все будут уважать его за его слова, когда увидят, что он не пожирается огнем и не ищет первенства… Поэтому воспитывайте детей ваших в учении и наказании Господнем».
§ 10. Другие напротив, преобладаемые чувством естественной любви к детям, горько оплакивали смерть их. В утешение таких святые отцы, мудрые учители воспитания и воспитателей, говорили, что дети через смерть скорее приближаются к цели воспитания, и потому нужно более радоваться и славить Бога, нежели плакать о их кончине. «Что ты так горько плачешь об умершем? — говорил свт. Иоанн Златоуст родителю умершего юноши. — Не о том ли, что сын твой был зол? Но в таком случае нужно благодарить Бога, что Он остановил пороки его. Или о том, что он был добр? Но и в этом случае нужно радоваться, что Бог воззвал его отсюда прежде, нежели душа его заразилась пороками. Но он был молод? И за это благодари и прославляй Бога, Который принял его… Не потому ли ты болезнуешь, что имеешь нужду в пропитании? Но когда Бог воззывает или хочет взять от нас что-нибудь, то мы не должны, подобно злым рабам, скрывать то, что принадлежит Господу. Взял ли Он у нас имущество, или честь и славу, или тело, или самую душу, — Он взял Свое. И если взял твоего сына, то взял не сына твоего, но Своего раба. Ты говоришь: я лишился единственного сына, на воспитание которого употребил большие издержки, который подавал блистательные надежды и долженствовал быть моим наследником. — Так что ж? И в таком случае не сетуй, а благодари и прославляй Бога, Который взял его; ибо если ты, взирая на умершего своего сына, будешь благодарить Всеблагого Бога, то получишь не меньшую награду, как и тот, кто обрек своего сына в жертву Богу (т.е. Авраам)… Ты говоришь: не знаю, куда пойдет он. — Почему же ты не знаешь? Хорошо ли жил он или худо, в обоих случаях очевидно, куда пойдет. — Но потому-то я и плачу, говоришь ты, что он оставил жизнь грешником. Но поэтому-то и нужно, напротив, особенно радоваться, что он остановлен в грехах своих и не будет умножать своих беззаконий; и нужно, сколько можно помогать ему не слезами, но молитвами и прошениями, милостыней и жертвами… Ибо когда весь народ и священный клир стоят, воздев руки к небу, и приносится святая жертва, то ужели мы не умилостивим Бога, молясь за умерших?» Это учение ясно показывает, что целью истинно христианских детоводителей было воспитание детей собственно и единственно для Бога.
§ 11. Посему некоторые благочестивые родители посвящали детей своих Богу с ранней их юности, и даже еще прежде зачатия и рождения их на свет. Так, мать свт. Григория Богослова, еще прежде зачатия своего сына, дала обещание, если получит сына, дать его на службу даровавшему ей Богу. Получив сына, она поспешила с ним в церковь, и на младенческие руки его возложила Библию в знак того, что посвящает его Господу. Это посвящение родители оправдывали самим воспитанием, которое давали своим детям.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Предмет воспитания§ 12. Это воспитание было не односторонее: не ограничивалось одной частью состава человека — душой или телом, или одной способностью детской души, но простиралось на всего человека; и при развитии каждой из сих способностей единственной заботой родителей было воспитание детей «в наказании и учении Господнем». Что не имело непосредственной связи с благочестием христианским, то и не входило в состав воспитания.
Глава 1
Образование ума§ 13. Прежде всего старались напечатлеть в детском уме живое познание Иисуса Христа. Имя Спасителя дети, так сказать, впивали в себя еще с материнским молоком. Потому в самых юных летах они безтрепетно исповедывали это Святое Имя перед мучителями. Одного христианского мальчика спрашивали: «Откуда узнал ты христианское учение о Едином Боге?» Он отвечал: «Мать моя научила меня, а она узнала от Бога; Святой Дух наставил ее на эту истину для того, чтобы она внушила ее мне в моей колыбели. Когда я питался грудью своей матери, тогда я и научился верить во Христа».
§ 14. Вместе с понятием об Искупителе, детям внушали и высокое учение Его о таинствах веры и правилах богоугодной жизни, как то: о едином Боге, вечной жизни, силе смирения и чистой любви к Богу, обязанности детей подражать Господу в смирении, иметь страх Божий, почтение к родителям и старшим, о терпении, прощении обид и незлобии, скромности, стыдливости, смирении, покорности, молчаливости, благотворительности, сострадании и целомудрии. Вообще Священное Писание было первой учебной книгой, так что писатели церковные, говоря о христианских училищах, называют их «училищами Священного Писания, упражнением в Божественных Писаниях», а каждый дом и семейство христиан Церковью. «Если вы хотите, — говорили учители Церкви родителям, — чтобы ваши дети слушались вас, то приучайте их к Слову Божию». «Душа, предназначенная быть храмом Божиим, должна приучаться слушать и говорить только то, что возбуждает и поддерживает страх Божий». «Не драгоценные камни и не шелковые одежды должны быть предметом любви для детей, но Божественные книги». После Божественных книг советовали давать им для чтения сочинения святых отцов. Упражнение в Божественном Писании не только не было противно детям, но еще воспламеняло в их сердцах такую любовь к Слову Божию, что они не довольствовались обыкновенным легким чтением Библии, но старались проникнуть в самую глубину Писания.
§ 15. некоторые из христиан все умственное образование детей ограничивали одним словом Божиим, воспрещая знакомство с ученостью язычников. Когда поэтому язычники называли христиан невеждами и необразованными, христиане, в ответ на эти ругательства, прославляли ведение Иисуса Христа, поставляя его выше всякой учености. Господь Христос и Апостолы не предали нам суетных лжеумствований (inanes fallacias), но простой и открытый ум, охраняемый обыкновенно верой и добрыми делами. Книги ваши нужно было бы сжечь, потому что в них рассказывается о множестве ужасных грехов, мерзостей и пороков, и потому что они развращают невинные сердца.
§ 16. Другие, напротив, не боялись вводить в круг образования христианского юношества некоторые книги и науки, изучаемые в школах языческих. «Мы не стыдимся признаться, — говорили они язычникам, — что удаляем своих юношей от тех учителей, которые учат смешным глупостям (сomicas levitates) и ямбическим безстыдствам (obcoenitates jambicas) и некоторым другим предметам, которые могут быть полезными для учителя и слушателей разве только тогда, если кто, понимая поэмы в философском смысле (philosophice), будет изъяснять каждую из них приспособительно к пользе юношей. Но если представят нам таких учителей, которые учат любомудрию и самым делом упражняют в нем, от слушания таких учителей мы не хотим удерживать своих юношей».
§ 17. Глубокие и обширные познания некоторых отцов Церкви в философии, истории, естественных и других науках, равным образом беседы их с юношами о предметах ученых в духе ученом показывают, что и сами они не были чужды и детей не хотели отчуждать от учености, лишь бы она не сопровождалась вредом для веры и христианского благочестия. Поэтому во многих училищах и семействах позволяли детям учиться поэзии, музыке, философии, языкам, гражданским и другим полезным наукам. Свт. Василий Великий даже советовал юношам знакомиться с сочинениями поэтов, историков, ораторов и вообще читать те сочинения писателей языческих, из которых можно извлечь какую-нибудь пользу и назидание для души. Он смотрел на чтение сих сочинений, как на приготовление к упражнению в Божественном Писании и средство к лучшему уразумению его. При этом особенно советовал читать Гезиода, Гомера, Феогнида, Продика и вообще тех писателей, которые хвалят добродетель и порицают порок. (Этим легко примиряется видимое, мнимое разногласие древних христиан о науках, не принадлежащих к кругу наук богословских. Те, которые чуждались и детей отчуждали от наук первого рода, чуждались собственно не науки, но злоупотребления науки, сочинений, основанных на ложных началах и направленных не к христианским целям).
§ 18. Умственная деятельность воспитателей и воспитываемых не ограничивалась исключительно созерцательными предметами веры и науки. Необходимость жить в теле, на земле, и в обществе существ телесно-духовных низводила их и в круг житейских положительных знаний, необходимых для жизни земной, телесной. Посему и в домах и в общественных училищах учили детей «нужным для жизни художествам, ремеслам и рукодельям».
§ 19. Впрочем, все светские и житейские науки были уже предметами второстепенными, а главным и первым предметом образования было учение христианское. «Всему нужно предпочитать попечение о детях и воспитание их в учении и наказании Господнем, — говорил свт. Иоанн Златоуст. — Если сын твой выучился прежде всего быть любомудрым, то он приобрел богатство, большее всякого богатства. Уча его внешнему учению и искусству приобретать богатство, ты не доставишь ему такой пользы, какую доставишь научив искусству презирать богатство. Ибо богат не тот, кто обладает большим богатством, но кто ни в чем не имеет нужды. Вот чему учи своего сына. — Не спрашивай, как сделать его известным, знаменитым по внешней учености и славным, но старайся научить его презирать славу жизни сей. Чрез это он будет славнее и знаменитее. А этому можно научиться не от учителя и не через искусство, но из Слова Божия. Не думай, как сделать его оратором, но учи его любомудрию. Ибо нет никакого вреда, если первого и не будет; если же не будет последнего, то не будет никакой пользы и от ораторского искусства. Не язык его изощряй, но очищай сердце. Говоря это, я не запрещаю тебе образовать твоего сына, но запрещаю исключительно заботиться об этом образовании».
Сообразно с целью христианского воспитания, науки естественные, опытные и умозрительные преподавались только достаточно утвержденным в учении христианском. Притом их позволяли изучать не как предмет одного любопытства, не по страсти к приобретению познаний, и не для славы и корысти, но только по той мере, в какой знание их было нужно и полезно для добродетели и для Церкви. Во всех других случаях оные науки почитались неприличными для христианина, излишними и даже вредными. Того почитали несчастным, кто знает все и не знает Бога; того, напротив, блаженным, кто знает Бога, хотя бы и не знал ничего другого.
ГЛАВА II
Образование воли§ 20. Умственное образование служило не целью само для себя, но средством к другой, высшей цели. Эту цель составляло утверждение воли детей в правилах благочестия и укоренение навыка к христианским добродетелям: «Нужны добрые нравы, — говорил свт. Иоанн Златоуст, — а не способность учить; скромная жизнь, а не речь сильная; дела, а не слова. Учить правилам святой веры и жизни, «воспитывать в наказании добром, не книжному точию разумению, но и Божию страху, иже есть премудрости начало, поучать и наставлять на всякую добродетель», — было первым упражнением воспитателей. «Не отнимайте рук ваших от сыновей и дочерей ваших, — говорили им учители Церкви, — но от колыбели учите их страху Господню».
§ 21. Не приводя здесь всех нравственных наставлений, какие давались детям их родителями, воспитателями и учителями Церкви, заметим, что все они вытекали из духа веры Христовой, как видно, например, из наставлений св. Киприана. «Будь для детей твоих таким отцом, — говорил он, — каким был Товит. Давай им такие же полезные и спасительные советы, какие он давал своему сыну, говоря: «Во все дни помни, сын мой, Господа Бога нашего и не желай грешить и преступать заповеди Его. Во все дни жизни твоей делай правду и не ходи путями беззакония… Из имения твоего подавай милостыню, и да не жалеет глаз твой, когда будешь творить милостыню. Ни от какого нищего не отвращай лица твоего, тогда и от тебя не отвратится лице Божие. Когда у тебя будет много, твори из того милостыню, и когда у тебя будет мало, не бойся творить милостыню и понемногу… Берегись, сын мой, всякого вида распутства… люби братьев твоих и не превозносись сердцем пред братьями твоими и пред сынами и дочерями народа твоего, чтобы не от них взять тебе жену… Плата наемника, который будет работать у тебя, да не переночует у тебя, а отдавай ее тотчас: и тебе воздастся, если будешь служить Богу. Будь осторожен, сын мой, во всех поступках твоих и будь благоразумен во всем поведении твоем. Что ненавистно тебе самому, того не делай никому. Вина до опьянения не пей, и пьянство да не ходит с тобою в пути твоем. Давай алчущему от хлеба твоего и нагим от одежд твоих; от всего, в чем у тебя избыток, твори милостыни, и да не жалеет глаз твой, когда будешь творить милостыню. Раздавай хлебы твои при гробе праведных, но не давай грешникам. У всякого благоразумного проси совета, и не пренебрегай советом полезным. Благословляй Господа Бога во всякое время и проси у Него, чтобы пути твои были правы и все дела и намерения твои благоуспешны, ибо ни один народ не властен в успехе начинаний, но Сам Господь ниспосылает все благое и, кого хочет, уничижает по Своей воле. Помни же, сын мой, заповеди мои, и да не изгладятся они из сердца твоего!» (Тов. 4: 5, 7, 8, 12-19)».
§ 22. Вообще, о нравственном образовании детей древние христиане заботились гораздо более, нежели о внешнем их счастии, — «воспитывали их благочестием более, нежели млеком». «Мы должны думать преимущественно о том, как сделать детей своих благочестивыми и добродетельными», — говорили они.
ГЛАВА III
Образование сердца§ 23. Образование ума и воли мертво, безплодно, если не усвоено сердцем и не укоренилось в нем. Посему бдительный взор древнехристианских детоводителей был обращен не на ум только и волю детей, но и преимущественно на сердце. Св. Ириней, уже в глубокой старости, рассказывал, что обстоятельства того времени, когда, еще будучи мальчиком, находился при св. Поликарпе, он помнил гораздо лучше, нежели что случилось с ним недавно. «Ибо изучаемое нами в детстве, — говорил он, — как бы врастает в нашу душу и тесно соединяется с ней. Я помню самое место, где сидел и учил св. Поликарп, время, когда он приходил и уходил, образ его жизни, вид тела, беседы с народом, рассказ об обращении его с Иоанном и прочими мужами, видевшими Господа; могу помнить, как он пересказывал речи их, что слышал от них о Господе, о делах Его и учении. Все это, по милости споспешествующего мне Бога, я тщательно замечал тогда, замечал не на бумаге, но на сердце, и всегда искренно повторяю в уме моем».
§ 24. Предметом внимания воспитателей относительно детского сердца было то, чтобы к добрым естественным потребностям и расположениям сердца, именно: чувству истины, добра и красоты привить силу благодати, подавить в нем врожденное расположение к злу и предохранить его от вредных посторонних влияний. К прирожденному душе чувству истины, под влиянием воспитателей, как мы уже видели, прививалась живая вера в Иисуса Христа и Его учение. Потребность и чувство добра развиваемы были в христианскую любовь к Богу и ближнему. Потребность и чувство красоты питаемы были, как увидим ниже, предметами Божественными. Естественное чувство любви к себе самому не было простираемо далее простого удовлетворения существенно необходимых потребностей тела и внешней жизни, и удовольствий невинных и позволительных. Все предметы и все наставления древнехристианских детоводителей, касающиеся образования сердца в двух последних отношениях, можно выразить словами Писания: «Не любите мира, ни яже в мире: аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем: яко все, еже в мире, похоть плотская и похоть очима и гордость житейская» (1 Ин. 2:К15?16). «Скрывайте… себе сокровище на небеси… ту будет и сердце ваше» (Мф. 6: 20-21).
§ 25. Развитие чувства красоты и удовлетворения прирожденной сердцу потребности высокого и прекрасного начиналось, а для многих и оканчивалось созерцанием, изучением и усвоением предметов Божественной веры. Это — молитва, чтение священной поэзии, пение Давидовых псалмов и христианских гимнов, в коих изображалось Вечное Существо и Спаситель мира. «Учите сыновей и дочерей ваших таким песням, — говорил свт. Иоанн Златоуст, — пусть они поют их не только за прялкой и другими работами, но и за столом, и пр.».
§ 26. У древних христиан почти вся жизнь, исключая немногие часы сна, проходила в молитве, чтении Писания, и пении псалмов и гимнов. Посему можно сказать, что весь детский возраст был почти непрерывным упражнением в созерцании Божественной красоты. Только это общее упражнение было не школьное изучение форм и образцов изящного, но самое, так сказать, вкушение Божественной красоты сердцем, восторженная молитва; оно было уделом не некоторых только избранных, но простиралось на всех и каждого.
§ 27. Впрочем, высокие образцы слова, дошедшие до нас от первых времен христианства, наружное величие и внутреннее благолепие древних храмов, торжественность тогдашнего богослужения, прямые указания древних и позднейших историков и наставления святых отцов, касающиеся образования юношества, показывают, что и искусство, в собственном смысле сего слова, не было исключено у древних христиан из круга предметов домашнего и общественного образования детей. Музыка, живопись, красноречие, поэзия, зодчество, служившие украшением храмов и средством то к выражению, то к возбуждению благочестивых чувствований сердца, были, в то же время, и в домах и в училищах предметом изучения и упражнения для детей.
§ 28. Это искусство было самое чистое и возвышенное. Оно не замыкалось само в себе, как начало, цель и средство для самого себя, не было плодом роскоши, предметом услаждения, игрушкой прихотливого и изнеженного вкуса. Оно имело целью, с одной стороны, представлять Божественную красоту в вещественных, только ее достойных формах, и выражать благочестивые чувствования христианского сердца; c другой, служить священным орудием служения благочестию и Церкви и средством к возбуждению и поддержанию благочестия.
§ 29. На той степени, на какой выходит из пределов, назначаемых этими целями, искусство было порицаемо и воспрещаемо детям. Так, например, относительно музыки, Климент Александрийский говорит: «Можно допустить скромную и целомудренную музыку (harmoniae); напротив, гармонии сладострастные и изнеженные (molles et enerves) нужно устранять как можно далее от нашего ума (cogitatione), который должен быть мужественным и крепким: потому что злохудожественными переливами и перекатами голоса (improbo flexuum vocis artificio) они располагают к изнеженной и недеятельной жизни, тогда как степенное и скромное пение подавляет расположение к нетрезвости и дерзости.
§ 30. Такое высокое понятие древних христиан о характере, назначении и отношении искусства к воспитанию поставляло его почти в совершенную противоположность с искусством языческим. На искусства языческие, которыми так гордился древний мир, полагая в них верх образования, как то: противные целомудрию песни, сладострастную и изнеженную музыку и пляску, — благочестие христиан взирало как на действия диавола, и потому как на совершенно несогласные с достоинством звания вообще христианина и, в частности, состоянием детского возраста. Поэтому языческое искусство, противное доброй нравственности, было совершенно изгнано из христианских училищ и исключено из состава воспитания. «Мы никогда не назовем свободными искусствами, — говорили древние христиане, — суетность, безумие, ложь, надутое пустословие и гордые заблуждения несчастных людей, не познавших благодати Божией через Иисуса Христа, которая одна освобождает нас от тела смерти сея». «Нам заповедано удаляться от всего постыдного». «Мы ни словом, ни зрением, ни слухом не участвуем ни в буйстве цирка, ни в жестокости битвенной площади, ни в суете Клиста (галерея или крытое место, где борцы сражались в дурную погоду)». «Благочестие тем более подлежит опасности, и тем более нужно опасаться разврата там, где пляска прикрывает другие нескромные удовольствия. Посему все девы Божии должны удаляться от нее».
§ 31. Не одни искусства, но и самые игры младенчествующего возраста под влиянием христианских детоводителей были направляемы и оживляемы духом христианского благочестия. ВКсамых играх дети делали то, что видели в церкви, «правом отроческим подражающе священным служителям Божиим и подобящися им». Иные дети в самом отрочестве, не показывая в себе ничего отроческого, отличались благонравием старческим, ненавидели и оставляли игры, свойственные неразумному возрасту, употребляя «остававшееся от учения время не на игры детские, но на чтение Богодухновенных книг и молитву в церкви».
ГЛАВА IV
Способ действования воспитателей относительно тела и внешнего состояния детей§ 32. Область сердечных чувствований и движений простирается не на душевные только силы, но и на потребности, во-первых, тела и, во-вторых, внешней жизни. Поэтому древнее детоводительство, имевшее целью насаждение страха Божия в детском сердце, обнимало в то же время и телесную и внешнюю сторону детской жизни.
I. ОТНОСИТЕЛЬНО ТЕЛА
В первом отношении воспитатели старались исключительно о том, чтобы образовать детское тело в достойное орудие духа, посвящаемого ими Иисусу Христу. Поэтому и детей приучали смотреть на тело, как на временное орудие духа, подчинять тело господству духа, оставлять на долю тела только удовлетворение его существенных потребностей, необходимых для поддержания и продолжения телесного существования, и соблюдать строгую умеренность и простоту в пище, питии, сне, одежде и вообще внешнем поведении.
§ 33. Относительно пищи и пития, — предохраняли детей от сластолюбия, лакомства, роскоши и неумеренности, предлагая им пищу, легкую для желудка, простую, безыскусственную, не многосоставную, полезную для укрепления телесных сил, вообще более удовлетворяющую потребности поддержания жизни и здоровья, нежели прихотливому вкусу, и безвредную для благочестивой деятельности духа. Приучаемые к умеренности и воздержанию дети не скучали скудным столом и довольствовались овощами, рыбой, водой, воздерживаясь от мяса и даже молока, сыра, яиц, яблок и других садовых плодов, которые более всего нравятся детям.
§ 34. Такая же скромность, умеренность, простота и естественность наблюдаема была и в одежде. Одежда, по мнению древних христиан, имеет и должна иметь только две цели, с которыми и должна быть сообразна, именно: содержать тело в надлежащей теплоте, защищая его от вредного влияния воздуха, и прикрывать неприличные части тела и тот стыд, который грехи навлекли на человеческий род. Посему одежда для блеска и пышности не могла быть допущена и введена в употребление для детей. «Смотри, — говорит один учитель Церкви матери семейства, — смотри, чтобы дочь твоя не привыкла играть золотом и пурпуровой одеждой. Ее одежда должна быть сообразна с достоинством Того, Кому ты посвятила ее как христианку. Лица, посвященного Христу, не украшай румянами и притираньями, не стесняй шеи золотыми и жемчужными ожерельями, не обременяй головы драгоценными каменьями, не подделывай цвет волос. У нее есть такие жемчужины, продав которые она купит жемчужину самую драгоценную». «Мы в телесной красоте не поставляем добродетели; однако приятности от нее не отнимаем: поскольку скромность, изливая на лице стыд, делает его приятнее. Как художник искуснее живописует на материи хорошей, так и добродетель в красоте тела яснее выказывает свое сияние. Но это тогда, когда оная красота не притворная, природная, простая, когда мы облекаем ее не в драгоценную красивую одежду, но в простую и обыкновенную, дабы только честность или нужда не терпела никакого недостатка, а к красоте ничего бы не было прибавляемо».
§ 35. Самый сон, живитель наших сил, допускаем был не для праздности, бездействия и удовольствия, но единственно как необходимое средство для восстановления и оживления сил, утомленных дневным бодрствованием, и только в такой мере, в какой он способствовал к достижению сей цели. Посему детское ложе было простое, не мягкое, чуждое искусственных и богатых украшений, способствующее к скорейшему пищеварению и легкому, непринужденному пробуждению. Сон дозволяем был легкий, не продолжительный и не простирающийся далее требования природы, да и тот был прерываем призыванием к молитве.
§ 36. Воспитатели не оставляли без внимания и наружного вида и положения своих воспитанников. Они заботились, чтобы и в самой наружности детей выражалась христианская красота души, украшенной радостью, правдой, благоразумием, мужеством, умеренностью, любовью к добру и стыдливостью, которых приятнее нет ничего. Ни «на лице, ни в другой какой-либо части тела юноши, — писал св. Климент Александрийский, — не должно быть ни малейшего признака изнеженности: ни в движениях, ни в положении тела его не должно быть ничего, что безобразило бы великий и возвышенный дух». Скромность надлежит наблюдать и в самых телодвижениях наших. Похвальна походка, когда она имеет в себе вид важности и знак спокойного духа, и когда притом в ней нет притворства, когда она — чистая и простая. Движение должно быть управляемо самой природой. «Скорую походку я не считаю делом честным, разве когда требует того какая-либо опасность или нужда: ибо те, которые спешат, запыхавшись кривляют ртом, и если делают это без достаточной причины, то, справедливо, спотыкаются и падают… некоторые и тихо ходя, подражают телодвижениям комедиантов, и как бы некоторому колебанию машин и статуй, так что при каждом шаге, по-видимому, наблюдают некоторую меру. Я не одобряю в последних как бы изображение статуй, а в первых как бы падение и разрушение вырезанных идолов».
«Скромность и приятность должны быть наблюдаемы не только в делах, но и в словах, дабы ты в сих последних не превзошел меру и не высказал чего неприличного. Ибо слова наши суть зерцало нашего ума. Самое произношение должно быть растворено учтивостью, дабы грубо выговоренная речь не скучна была слуху другого. В самом пении первая наука есть скромность, как и во всяком роде речи».
«Самый голос должен быть не слабый, прерываемый подобно женскому, как многие привыкли подделывать его, чтобы придать себе более важности, но должен заключать в себе некоторый образец и правило мужества… Не одобряя излишней нежности и притворства в голосе и телодвижении, я не хвалю и грубости в оных: надлежит подражать природе… Более всего надлежит опасаться, чтобы из уст наших не вышло чего-нибудь срамного».
§ 37. «Юная девица должна иметь лицо чистое, брови не нахмуренные (не опущенные вниз), взор ни потупленный, ни обращенный вверх; ее шея не должна быть слишком нагнута и склонена к спине; члены тела должна она иметь не в небрежении и расслаблении, но держать их прямо и в должном напряжении. Она должна быть каждую минуту готова слушать и хорошо помнить то, что ей говорят. В движениях и положении ее тела не должно быть ничего, что могло бы подавать какую-либо надежду нецеломудренным и безстыдным людям. На ее лице должна выражаться стыдливость и своим взором она должна держать мужчину в почтительном от себя отдалении. Она совсем не должна и знать тех модных лавок, в которых продаются благовония, золотые вещи, дорогие материи и тому подобное».
§ 38. Заботясь о сохранении здоровья и крепости тела детей, о предотвращении духа от изнеженности и расслабления и постоянном сосредоточении и напряжении их внимания, воспитатели учили детей содержать тело в надлежащей деятельности. Предметом сей деятельности, кроме бдительного упражнения в молитве, исключительно служили домашние и общественные обязанности, нужды и отношения, соответствующие полу, состоянию, предположенному роду служения в обществе и будущему образу жизни частной. Отличительным ее свойством была сообразность с здравым и целомудренным умом, строгая подчиненность правилам христианского благочестия и приспособленность к укреплению тела в той мере, в какой безвредно и даже полезно это для поддержания и укрепления благочестия в душе. «Юношам нужно иметь телесное упражнение, — писал Климент Александрийский. — Не будет никакого зла, если они будут упражнять свое тело в том, что полезно для здоровья, питает желание и ревность к похвале, и не только образует тело, но украшает и дух, — лишь бы подобные занятия не отвлекали их от лучшего». Сей детоводитель советует даже принадлежащим к благородному сословию не чуждаться и не считать неприличными простых занятий, относящихся к домашнему обиходству, как то: копать землю, ходить за водой, приготовлять дрова, — указывая в пример на святых патриархов, которые в молодых своих летах, несмотря на богатство и знатность, не считали для себя унижением пасти овец (Быт. 30: 36) и заниматься хозяйством (Быт. 26: 12). Не презирая так называемых черных работ и занятий, он в то же время не унижает и не возбраняет тех телесных упражнений, которые в его время были в употреблении образованного юношества, как то: борьбу, игру в шары, прогулку пешком и чтение книг вслух, «лишь бы эта борьба, которую я допускаю, — говорил он, — производилась не для безполезного состязания и не из желания суетной славы, но для укрепления жизненных сил. Нужно иметь телесные упражнения не для того, чтобы выказать свое искусство в этом, но чтобы доставить нужное движение и гибкость шее, рукам и чреслам».
«От телесных трудов и упражнений не нужно отклонять и женского пола. Но женщин не следует побуждать к упражнениям, свойственным мужскому полу. Их дело: прясть, ткать, готовить и подавать кушанье, смотреть за приличием и чистотой одежды, наблюдать за порядком дома, подавать милостыню нищим и этими занятиями поддерживать умеренное здоровье своего тела».
«Впрочем, во всех телесных упражнениях нужно знать меру: не нужно быть ни совершенно праздным и бездейственным, ни через меру предаваться трудам, поелику сколько похвален и полезен для здоровья труд умеренный, столько же вреден и неодобрителен труд неумеренный».
II. ОТНОСИТЕЛЬНО ВНЕШНЕГО СОСТОЯНИЯ
§ 39. Главные стороны внешней жизни суть: служение обществу, дружественные домашние сношения и утверждение личных прав и благосостояния в обществе. Не устраняя от всего этого, детоводители приучали своих питомцев искать тут не личного чувственного удовольствия и не низкого своекорыстия, но назидания для их собственной души и средств быть истинно полезными для других. Детская душа, можно сказать, сосредоточивала в себе внимание воспитателей. «Мы, — говорил свт. Василий Великий юношам, — не называем благом того, что приносит какую-либо пользу только в этом веке. Когда мы не имеем земных благ, тогда и не желаем их, а имея, не останавливаем на них внимания, но далее простираем свои надежды, и делаем все, что нужно, для стяжания другой жизни. Поэтому и говорим, что нужно всеми силами искать тех вещей, которые могут нам содействовать к достижению оной жизни; а что не относится к ней, то презирать, как не имеющее никакой цены».
§ 40. Посему удовлетворения естественной человеку потребности общежития и дружелюбия учили детей искать в общественных молитвенных собраниях, на вечерях, которые именем и сущностью означали любовь, в принятии в свой дом и угощении странных, в жилищах бедности и несчастья, в обществе людей добрых, благочестивых и благоразумных. Но языческие собрания и общества, которые имели целью услаждение чувственности и удовлетворение корыстных желаний, были воспрещаемы детям и юношам.
§ 41. Обезпечение будущего земного благосостояния также не было главным предметом внимания при воспитании детей. «Мы должны думать не о том, — говорили воспитатели, — как бы оставить нашим детям золото и имущество, но о том, как бы сделать их благочестивыми и добродетельными». «Если ты заботишься о приобретении своим детям более земного, нежели небесного наследства, — писали святые отцы Церкви родителям, — то вручаешь их более диаволу, нежели Христу, и делаешь сугубое преступление, именно: не предуготовляешь своим детям помощи Бога Отца и даешь им повод любить более наследство, нежели Христа». «Передай Богу твое имущество, которое бережешь ты для наследников. Пусть Он будет для детей твоих и опекуном и надзирателем и защитником против обид временных». «Всему нужно предпочитать воспитание детей в учении и наказании Господнем, — говорил свт. Иоанн Златоуст. — Если сын твой прежде всего научен быть любомудрым, то он приобрел богатство, большее всякого богатства. Ибо, научив его внешнему учению и искусству приобретать богатство, ты не доставишь ему такой пользы, какую доставишь, научив его искусству презирать богатство. Ибо богат не тот, кто обладает большим богатством, но тот, кто не имеет ни в чем нужды».
§ 42. Наконец, и на все внешние достоинства, права личности, гражданские отличия, степени общественной жизни, уважение и честь в глазах других, детоводители учили смотреть своих питомцев как на вещи относительные, имеющие достоинство только при внутренней чести и совершенстве, и как на внешние средства христианских добродетелей, предпочитая им честь и славу перед Богом. Один мучитель, осудив на мученическую смерть юную девицу, которая происходила от благородных и богатых родителей, спрашивал ее: «Если ты знаменитого рода, то зачем носишь худую одежду, как рабыня?» Святая отвечала: «Я Христова рабыня, и потому ношу рабский образ». Кинтиан (имя мучителя) сказал: «Как же ты называешь себя рабыней, если происходишь от благородных родителей?» — «Наше благородство и свобода состоит в том, — отвечала мученица, — чтобы работать Христу».
§ 43. Вообще при воспитании детей было руководительным началом достоинство и имя христианина, «порядок жизни, пристойный летам, приличие лица и пола». Так, рассуждая об одежде девицы богатого состояния, блаженный Иероним говорил ее матери: «Ее одежда должна быть сообразна с достоинством Того, Кому ты посвятила ее, как христианку». «Во всяком действии, — говорил другой учитель юности, — должно наблюдать, что прилично лицу, времени и возрасту. Ибо часто что одному прилично, то другому несвойственно: одно прилично юноше, а другое старику; одно прилично в бедствиях, а другое в благополучии».
§ 44. Впрочем, строгость благочестия и христианская духовная деятельность не были простираемы до совершенного безчувствия, презрения к благам внешним, до совершенного подавления естественной человеку потребности телесного благосостояния. Боялись только преобладания сей потребности над требованиями духа. Воспитатели не чужды были законной снисходительности относительно детского возраста, не простирая ее до поблажки и делая строгое различие между удовольствиями позволительными и не позволительными. «Должно любить правду, — говорит один учитель Церкви, — но в этой любви есть степени. Первая степень — не предпочитать любви к правде ничего приятного. Ибо, по самому устройству нашей природы, услаждают нашу слабость некоторые предметы, например, пища и питие услаждают алчущих и жаждущих; услаждает нас свет солнца, луны, звезд; услаждает звучный голос, сладкая песнь, хороший запах. И между предметами, доставляющими удовольствие чувствам телесным, есть предметы позволительные. Ибо взорам нашим доставляют удовольствие, например, величественные явления природы. Слух услаждается приятным пением священной песни: это позволительно. Обоняние услаждается цветами и ароматами, — это творение Божие; но то же обоняние услаждается фимиамом на жертвенниках демонов; то позволительно, это не позволительно. Вкус услаждается незапрещенной пищей и услаждается пирушками от святотатственных жертвоприношений. Первое позволительно, второе не позволительно. Видите, что для самых чувств тела есть позволительные и не позволительные удовольствия. Правда должна услаждать нас так, чтобы препобеждала и самые позволительные удовольствия».
Таким образом, благочестивые воспитатели не оставляли в детях ни одной силы, ни одной способности, ни одной стороны собственному ее стремлению, случаю и вредному влиянию языческих обычаев, но проливали свет веры и благочестия на самые сокровенные изгибы их сердца, дабы наследственная сила греха не могла каким-либо незаметным образом пустить отрасли и заразить своим влиянием те силы детской души, на которые не был бы обращен взор воспитателей. Христианское дитя первых времен Церкви можно уподобить музыкальному орудию, струны которого детоводители настраивали так, чтобы они издавали стройные торжественные звуки христианского гимна, выражающего веру, надежду и любовь с самоотвержением.
ГЛАВА V
Плоды воспитания у древних христиан§ 45. В какой мере старались воспитатели напечатлеть в детских сердцах веру, любовь и надежду, об этом всего более свидетельствуют плоды сего старания: повиновение детей, мудрость, благочестие и происходившая отсюда благодать перед Богом и людьми.
Проповедь Евангелия давала им чувствовать виновность их перед Богом, своей силой трогала их сердца, возбуждала и питала в них любовь к исполнению христианских обязанностей. Сердце детей так было проникнуто и напитано любовью к христианским добродетелям, что даже «умоляли отцов своих не погашать в них пламени любви ко Христу; девицы, даже достигнув зрелого возраста, пребывали девами во Христе; юноши, смотря на примеры других, вступали в иноческую жизнь; жены убеждали своих мужей и мужья своих жен к молитве», и при всех соблазнах и несчастиях оставались непоколебимы, и лучше решались принять смерть, нежели отступить от какой-либо добродетели.
§ 46. Блаженный Августин с благодарным чувством воспоминает о словах своей матери, которая при конце своей жизни признавалась, что во всю жизнь не слыхала от него против себя ни одного жестокого или неприятного слова. Святая Евлалия еще в самом раннем детстве говорила, что спешит к престолу вечного своего Отца, никогда не пойдет замуж, пренебрегала всеми детскими игрушками и, несмотря на свою молодость, не хотела одеваться в богатую одежду, презирала всякие украшения и, находясь в нежном детстве, показывала в себе зрелый возраст.
§ 47. Иероним, описывая благочестивую жизнь одной девицы, говорит, что «она получила благословение Божие еще прежде рождения, когда находилась во чреве матери, подобно Иоанну Крестителю и апостолу Павлу, избранным и освященным еще прежде рождения их. На двенадцатом году своей жизни произвольно заключилась в тесных стенах одной комнаты и здесь наслаждалась обширностью рая; один и тот же уголок земли был для нее и местом молитвы, и местом покоя. Пост служил ей увеселением, неядение — отдыхом. Когда же позывало ее к пище не желание вкушать пищу, но свойственное природе человеческой изнурение сил телесных, тогда хлебом, солью и холодной водой она более возбуждала, нежели утоляла голод. Она, побуждаемая благочестием, продала тайно от родителей висевшее у нее на шее золотое ожерелье, облеклась в черную одежду и посвятила себя Господу; всегда соблюдала такую умеренность и, уединившись в своей комнате, так охраняла свою чистоту, что никогда не являлась в обществе, не говаривала слова с мужчиной и, что всего удивительнее, с сестрой своей, также девицей, редко виделась, несмотря на пламенную любовь к ней. Трудилась своими руками, помня слова Писания: «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2 Фес. 3: 10). По данному ею обету, говорила только тогда, когда или молилась или пела псалмы. Почти никем не видимая, посещала темницы, в которых содержались мученики; и это радовало ее особенно тогда, если никто не узнавал об этом. Для нее не было ничего приятнее суровости, ничего печальнее приятности, ничего усладительнее печали. ВКлице у нее была такая бледность, которая, свидетельствуя о воздержании, не обличала тщеславия. Речь была безмолвная, и безмолвие красноречивое; походка ни скорая, ни медленная; на одежде, сшитой из простой материи, не было никакого украшения. За такую жизнь добрые сограждане превозносили ее похвалами, злые не смели злословить, вдовы и девицы брали с нее пример, замужние женщины уважали, распутные боялись; и священники смотрели на нее с удивлением».
§ 48. Вообще из рук древних христианских воспитателей вышло много «не только исповедников и мучеников, но и благовестников и просветителей язычества». Из жизнеописаний святых угодников Божиих первых четырех веков христианства видно, что основание благочестивой жизни наибольшей части из них положено было в их детстве. Это показывает, что для воспитателей было первым предметом внимания и деятельности, по отношению к их воспитанникам, упражнять сих последних в делах веры и благочестия.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Способ воспитания§ 49. Высоте предмета соответствовал и самый способ воспитания. В этом отношении заслуживают особенного внимания: во-первых, лица, занимавшиеся делом воспитания; во-вторых, средства, употребляемые ими при образовании детского ума и сердца; и, в-третьих, внешние пособия и условия, коими они пользовались для удобнейшего достижения своих целей.
ГЛАВА I
Лица, занимавшиеся воспитанием детей§ 50. Сознавая важность обязанности родителей и с родительской любовью заботясь о спасении своих детей, родители большей частью сами занимались воспитанием и образованием детей своих. Преимущественно же обязанность воспитания брали на себя матери семейств, так как и природа положила в их сердце более нежности к детям, и внешние занятия не отвлекали их от обязанностей семейственных, и, следовательно, в их руках более средств к благоуспешному воспитанию. Блаженный Иероним писал к одной благочестивой матери: «Ты сама должна быть наставницей своей дочери; тебе должна подражать ее неопытная юность. Ни в тебе, ни в своем отце она не должна видеть ничего порочного». Подобное внушал отцам семейств и свт. Иоанн Златоуст: «Иноверные (Р…њzwuen) говорят: если хочешь получить известность (Eudocime†n), оставь отца, мать, родных, старайся быть при царском дворце в трудах, в бедствиях, в разных занятиях, и перенося безчисленные неприятности; но Христос учит не так. Он говорит: будь в своем доме с женой и с детьми, наставляй их и учи добрым нравам».
§ 51. Воспитание входило в состав собственных благочестивых занятий отца и матери. Отцы Церкви поставляли отцам семейства в обязанность говорить и делать только то, через что мог бы назидаться в благочестии весь дом их, а матерям, — охраняя дом, преимущественно смотреть, как семейство делает то, что принадлежит к небу. Мать, носившая в своем сердце христианскую жизнь, была истинной образовательницей детей, в христианском значении этого слова. Если Рим и Спарта славились великодушием некоторых матерей, то христианство далеко превосходит их домашними добродетелями матерей Оригена, Златоуста, Григория Богослова, Григория Нисского, Феодорита, Августина, Климента Анкирского, и других благочестивых мужей христианской древности. «Посмотрите, — говорит свт. Иоанн Златоуст, — что произвело явление Иисуса Христа на земле! Жены превосходят нас в благородных нравах, в христианской теплоте чувства, в любви к Иисусу Христу, который снял проклятие с женского рода!» Из наставлений этого пастыря к родителям, выражающих дух и обычаи древних христиан, видно, что матери семейств преимущественно и сообщали дух благочестия своим домочадцам. «Муж, — говорит он, — который обращается на площади и в судебных местах, непрестанно вращается то туда, то сюда мятежными волнами внешней жизни. Но жена, которая сидит дома, как в училище мудрости, всегда может быть собранной в своих мыслях и заниматься молитвой и чтением Священного Писания. Принимая к себе своего мужа, она может образовать его, отсечь дикие наросты его души, и таким образом опять отпускать в мир очищенным от зла, которое приносит он с собой с площади, и имеющим запас добра, которому научился в недрах семейства; поскольку ничто не может лучше образовать мужа и управлять его желаниями, как благочестивая и благоразумная жена. Я могу указать на многих кротких мужей, которых нравы смягчены таким образом». Если же благочестивые жены почитали для себя долгом иметь и имели такое влияние на мужей, то нельзя сомневаться, что они еще более и успешнее занимались своими детьми, неотлучно проводившими с ними все время. «Вам, жены, преимущественно нужно подражать древним святым женам. У тебя родился сын, подражай святой Анне. Учись делать то, что она делала. Она, получив сына, тотчас отнесла его в храм». Так блаженный Августин с благодарным чувством воспоминает о великих трудах и непрестанных заботах, понесенных его матерью при утверждении веры и благочестия в его юном сердце.
§ 52. Бытописатели церковные оставили нам многие примеры и образцы благочестивой ревности, с какой матери заботились о спасении своих детей и принесении их в святую жертву Иисусу Христу. Так, блаженная Евфросиния, мать св.ККлимента, епископа Анкирского, приближаясь к блаженной кончине своей и желая, чтобы сын ее (ему было тогда двенадцать лет) остался наследником не столько вещественного убогого ее стяжания, сколько духовного богатства добродетелей, так говорила ему, лежа на одре болезни: «Чадо мое, чадо возлюбленное, чадо от пелен осиротевшее! Хотя ты осиротел прежде, нежели узнал об отце своем, но ты не осиротел; ибо отец твой есть Христос Бог, обогащающий тебя Своими дарами. Я родила тебя плотью, а Христос Бог родил тебя Духом. Признавай же Его своим отцом, а себя Его сыном, и смотри, чтобы не напрасно было твое усыновление Богу; служи единому Христу Богу, в Христе полагай твою надежду; ибо Он наше спасение и живот безсмертный… Умоляю тебя, сын возлюбленный, сделай мне один дар за все болезни и труды, которые я претерпела за тебя. Так как настает лютое время и приближается жестокое гонение, то будь, как говорит Господь, веден пред владыки и цари Его ради. Сделай мне эту честь, сын мой! Стань смело и мужайся за Христа, и сохрани непоколебимо Его исповедание: а я надеюсь на Христа моего, что вскоре процветет на тебе венец мученичества в мою честь и во спасение многих душ. Приготовь же сердце свое к страдальческому подвигу, чтобы время подвигов нашло тебя уже готовым. Знай, что полезно быть искушенным бедствиями, но не бойся: страдание временно, а награда вечна; скорбь проходит скоро, а радость пребывает вечна; мало здесь безчестие, но вечна у Бога слава; прещения мучителей и раны — только на один день; ярость земных царей бывает поругаема и слава их увядает; огонь, приготовленный ими на Христовых мучеников, угашается. Посему ничто подобное не должно отлучить тебя от Христа Господа; взирай на небо и оттуда ожидай великой, богатой и вечной награды от Бога; бойся Его величия, ужасайся Его суда, трепещи всевидящего ока Его; ибо отвергшиеся от Христа готовят себе неугасимый огнь и червь неусыпающий; а тех, которые познали Его и никогда не отпадают от Него, ожидает невыразимое веселие, радость и утешение со святыми исповедниками. Сын мой сладчайший, да будет мне от тебя наградой за подъятые мной в рождении твоем болезни и труды в воспитании, если ты, изшедший из моей утробы, сделаешься исповедником Господним, и если я назовусь матерью мученика и прославлюсь в членах сына, страждущих за Христа. Итак, потщись пострадать за Пострадавшего за нас… Вот уже я стою, сын мой, при дверях кончины своей, и этот видимый свет не воссияет для меня завтра; но ты для меня свет о Христе и живот мой о Господе; посему молю тебя, утроба моя, да не постыжусь в моей надежде на тебя, но да спасусь чадородия ради. Я родила тебя; пусть же и страдаю в тебе, как в истинном моем теле. Дай тело на раны, чтобы и мне возвеселиться пред Господом нашим, как бы я сама страдала за Него. Излей, не щадя, свою кровь, принятую от меня, чтобы и мне принять честь за нее. Вот ныне я отхожу от тебя и предыду пред тобой к Богу. Телом отхожу от тебя, но дух мой будет неразлучен с тобой, дабы мне сподобиться с тобой припасть к престолу Христову, хвалясь пред Ним твоими страданиями и венчаясь твоими подвигами». Таким образом блаженная мать целый день, пред святой своей кончиной, наставляла своего сына, обнимала его и лобызала его главу, глаза, лицо, уста, перси и руки.
Префект Валентия увидел однажды женщину, которая так поспешно вышла из дому, что не заперла дверей и не оделась надлежащим образом. Она несла с собой малолетнее дитя и, пробиваясь сквозь толпу народа, спешила с ним куда-то. Префект приказал схватить ее и подвести к себе.
— Куда ты так бежишь, несчастная? — спросил он женщину, когда ее привели к нему.
— На поле, — отвечала она, — где собирается народ православный.
— А разве ты не слыхала, что и префект идет туда же, чтобы предать смерти всех христиан, которых найдет там?
— Слышала, потому-то и спешу, чтобы и меня умертвили вместе с другими.
— Но это дитя зачем несешь с собой?
— Для того, чтобы и оно удостоилось получить мученичество.Услышав это, префект приказал везти себя к императорскому дворцу. «Император! — сказал он, войдя во дворец. — Если повелишь мне умереть — я готов; но порученного тобой дела не могу исполнить». Рассказав о женщине все, что видел и слышал от нее, он укротил гнев императора.
§ 53. Первое место после родителей в деле воспитания занимали восприемники, как это можно видеть из учрежденного в те времена и неизменно сохраняющегося доселе порядка церковного. Священные обряды, соединенные с совершением Святых Таинств, служат лучшим памятником обычаев, господствовавших в первенствующей Церкви. Эти-то памятники свидетельствуют, что восприемники имели большое влияние на воспитание детей.
Восприемники занимали в деле воспитания первое место после родителей. Воспринимая младенцев от купели крещения, они ручались пред лицом Самого Бога за будущую веру и христианскую жизнь крещаемых, когда они достигнут времени самосознания. Поэтому Церковь возлагала на них обязанность учить воспринятых ими от святой купели истинам веры и деятельности, и не только примером, но и словами наставлять их на всякое благое дело. Эту высокую и святую обязанность Церковь поручала лицам известным ей по своей вере и христианской жизни, и потому способным к исполнению этой обязанности и, особенно, посвятившим себя на служение Богу и Церкви, как то: диаконам и диакониссам, монахам и посвященным Богу девам.
§ 54. В некоторых семействах, кроме родителей и восприемников, в воспитании детей участвовали и такие лица, которыми родители окружали своих детей, частью для удовольствия и развлечения детей, частью для большей пользы и назидания, частью для облегчения своих забот. Таковы были домашние учители, няньки, кормилицы, товарищи и подруги, даже слуги, и вообще все лица, находившиеся в близких отношениях к детям. В сих отношениях поставляемы были лица, способные назидать детей в вере и христианском благочестии.
§ 55. В домашние учители избирали обыкновенно людей зрелых лет и строгой жизни, чуждых честолюбия и гордости, не преданных чувственным похотям, не увлекавшихся гневом, терпеливых, великодушных, смиренных, благочестивых, трудолюбивых и, преимущественно, желавших детям спасения души.
§ 56. Далее, в кормилицы избирались женщины трезвого поведения, целомудренные, скромные, не изнеженные; в няньки, подруги и прислужницы — женщины не такие, которые бы нравились детям по убранству платья, благообразию, веселости и искусному пению приятных песен, но степенные, воздержной жизни, не заботившиеся о внешнем украшении, известные по чистоте веры, доброму нраву и невинности; женщины, которые своим учением и примером приучали бы детей к молитве и пению псалмов в ночное, утреннее и вечернее время.
§ 57. Ревностно заботилась о воспитании детей и Святая Церковь. Свое участие в этом воспитании она выражала четырьмя способами, а именно:
§ 58. а) Она имела непосредственный надзор за родителями и детьми, наблюдала за точным исполнением ими взаимных обязанностей и отношений в духе учения Христова, и употребляла деятельные меры для побуждения их к исполнению сих обязанностей, предавая нерадивых клятве. Так, например, Церковь предавала клятве тех родителей, «которые, под предлогом отшельничества, оставляли своих детей, не питали их и не приводили, по возможности, к подобающему благочестию»; предавала клятве и детей, которые, «под предлогом благочестия, оставляли своих родителей и не воздавали им подобающей чести».
§ 59. б) Когда языческое правительство дало христианам некоторую свободу, появились там и здесь благочестивые мужи, которые принимали к себе христианское юношество для образования в предметах христианства. Отсюда впоследствии образовались христианские училища, состоявшие под надзором епископов. Таковы, например, были огласительные училища, в которых оглашенным всякого возраста преподавали христианское учение. Во многих церквах находились училища, учрежденные собственно для наставления юношества в предметах веры. Григорий, просветитель Армении, обратив эту страну в христианскую веру, в каждом ее городе учреждал училища и поставлял в них учителей, которые учили армянских детей читать Библию.
§ 60. О благотворном влиянии сих училищ на образование юношества свидетельствуют образ жизни и служения наставников, предметы образования и плоды получаемого здесь воспитания. Они находились под смотрением епископов и образование здесь юношества поручаемо было лицам, исключительно посвятившим себя на служение Богу и Церкви Божией, как то: пресвитерам, инокам или лицам, хотя не принадлежавшим к клиру, но тем не менее известным по своей вере и подвижнической жизни. некоторым основателям христианских училищ за ревностное и благоуспешное служение Церкви усвоено даже имя просветителей. Первым предметом наставления здесь было христианское учение; первой учебной книгой — Библия, по которой учили детей читать, писать, затверживать на память нужнейшие для них места из Апостольских писаний и Божественные изречения. Наконец, первой и единственной целью — христианское благочестие. С какой ревностью стремились и с каким успехом приближались к сей цели — это видно из того, что в сих училищах, по свидетельству историков, многие дети с их родителями обращены были в христианство, и вышло отсюда множество исповедников, мучеников, проповедников Евангелия и просветителей язычества. Из этого можно заключить, что наставники в сих училищах занимали место истинных родителей для своих учеников, и родители могли безпрепятственно вверять им воспитание своих детей.
§ 61. Другой род общественных заведений основанием своим обязан был состраданию древних христиан к несчастью ближних. В сих заведениях воспитывались обыкновенно дети, отверженные жестокостью родителей, сироты, дети язычников и иудеев, по воле невидимо действующего Промысла попавшие в руки благочестивых христиан, взятые в плен у неприятеля во время законной войны, выкупленные из неволи и рабства, и тому подобные. Эти несчастные приносимы были к святой купели и воспитываемы были или частными сострадательными лицами или всем обществом верных. Каждый из верных обыкновенно поставлял для себя в обязанность полагать в известные времена посильное подаяние в общественное казнохранилище; часть суммы, накопившейся от сего подаяния, употребляла Церковь на содержание и воспитание детей, принятых ею под свое покровительство. Сих усыновленных чад своих она помещала то при монастырях, в особо устроенных для сего зданиях, то в домах частных благочестивых лиц. Воспитание их она поручала то посвятившим себя Богу девам, то монахам, старейшим других возрастом и опытностью и известным по своей кротости. «Да будем, подражая Иову, отцы сиротам», — говорит Василий Великий инокам, давая им повеление принимать к себе сирот для воспитания в благочестии, в наказании и учении Господнем, и для обучения некоторым художествам, нужным для телесной жизни, и между тем безвредным для жизни духовной. Сколько были они верны высокому званию отцов сиротам и ревностны к исполнению долга любви христианской; об этом всего более свидетельствует то доверие и уважение, какое питали к ним отцы семейств; ибо самые даже родители отдавали сюда детей своих на воспитание.
§ 62. Наконец, важнейшую часть воспитания детей Церковью составляло ее богослужение, так что, говоря словами свт. Иоанна Златоуста, — места богослужения были местом учения.7 ВКэтом случае она преимущественно являлась как истинная мать детей. Она начинала воспитание, она же неослабно следила и за его продолжением. Первые действия материнских забот ее относились не ко времени зрелого возраста детей и не ко времени проявления в них разума и свободы, ни даже к первым минутам земной их жизни. Дело воспитания она начинала еще при брачном соединении мужа и жены, приготовляя их через таинство брака к благословенному рождению чад истинной Церкви. При самом вступлении человека в жизнь, она принимала его в свои распростертые объятия, возрождала и укрепляла в духовную христианскую жизнь, через совершение над ним таинств Крещения, Миропомазания и Евхаристии. Напутствовав благодатными дарами при самом вступлении детей на путь жизни, Церковь не переставала и в продолжение странствования их по этому пути питать и укреплять их Телом и Кровью Иисуса Христа. «Детям, еще не умевшим ходить, она давала ноги других, чтобы ходить, чужое сердце, чтобы веровать, чужой язык, чтобы молиться», преподавая в таинствах благодатные силы, необходимые для жизни христианской, Церковь делала при этом и все нужное для развития сих сил, усвоения их детям и для соделания детей святыми, для созидания тела Христова, для приведения их в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова, дабы они не были младенцами, колеблющимися всяким ветром учения, но истиной любовью все возращали во Христа (Еф. 4: 12-15). Призывая каждый день всех верующих в храм Божий, она деятельным образом, вместе с возрастными, учила детей молитве, озаряла ум их и сердце чтением Слова Божия; устными наставлениями научала детей и родителей обязанностям, как вообще христианина, так и, в частности, обязанностям, свойственным зрелому и детскому возрасту, родителям и детям, воспитателям и воспитанникам. Одним словом, все, что нужно знать и делать, чтобы быть христианином, все, что дети слышали и изучали от ближайших своих наставников и воспитателей, имело свое начало в Церкви, как сокровищнице Христова учения, и через Церковь переходило в умы и сердца родителей и детей.
§ 63. Когда святая вера покорила себе царей и царства, тогда не одни пастыри Церкви, но вслед за ними и гражданские правители стали принимать деятельное участие в воспитании христианского юношества. Это участие гражданских правительств выражалось, главным образом, в содействии по этому предмету правительству церковному, в подкреплении прав и постановлений Церкви властью светской, и в тщательном смотрении за выполнением сих постановлений. Законы гражданские, с одной стороны, утверждали безопасность детей от жестокости неограниченного самовластия (деспотизма) родителей, усвоенного ими не человеколюбивыми законами правительства языческого, с другой — определяли должными границами зависимость детей от своих родителей. Ограждали целомудрие юношей и дев узаконением строгого наказания как похитителям дев и лицам, прямо или не прямо содействовавшим похищению, так и девицам, склонившимся на обольщение, и даже самым воспитателям их, обличенным в небрежном присмотре за благонравием своих воспитанников. Заботились о чистоте и православии веры верных сынов Церкви, преграждая неправомыслящим путь к распространению своих заблуждений, охраняли свободу, благосостояние и воспитание детей истреблением безчеловечного обычая вести торг людьми, который делал родителей бездетными сиротами при жизни их детей. По воле царей закрывались публичные зрелища в воскресные и другие праздничные дни, дабы не препятствовали христианам свято чтить дни Господни. Во всех городах, куда только проникала проповедь Евангелия, являлись училища для образования детей в предметах веры; отверзались государственные казнохранилища и собственные сокровищницы царей для помощи бедным родителям, не имевшим состояния питать и одевать своих детей; дети, проданные бедными своими родителями в рабство за недостатком средств к содержанию, по христианскому человеколюбию попечительного правительства снова получали свободу и соединялись со своими родителями.
ГЛАВА II
Средства, употребляемые родителями при образовании детского ума и сердца§ 64. Так как первыми и главными предметами попечения для всех перечисленных лиц были: во-первых, внушение детям истин веры и деятельности, и, во-вторых, вкоренение в них добрых нравов, то по различию этих предметов, естественно, долженствовал быть различен и самый способ образования.
I. СПОСОБ УМСТВЕННОГО ОБРАЗОВАНИЯ
§ 65. Истины веры и правил деятельности сообщаемы были детям:
I
Через научение. Дети слышали их и под кровом отеческого дома из уст своих восприемников и родителей, и в училищах из уст церковных учителей, и в храмах Божиих из уст пастырей, проповедников и служителей Церкви. Но не один слух был проводником Божественного учения в детские умы и сердца. Под руководством своих воспитателей дети и сами изучали его в книгах Божественных, писаниях святых отцов и посланиях, нарочно для них писанных некоторыми учителями Церкви. Когда наступало время учить детей грамоте, им давали для упражнения в чтении Библию. Сажая за письмо, им давали в руководство прописи, состоящие из изречений Священного Писания. Когда после сего доходила очередь до устного катехизического изучения догматов веры и обязанностей христианина, в руководство по этому предмету опять давали детям Священное Писание, задавая из него уроки для изучения на память. Таким образом, все умственное их образование начиналось изучением Слова Божия и все чувственные органы: слух, глаза, язык и руки, назначенные для служения душе сообщением ей внешних впечатлений и выражением внутренних ее состояний, первую дань служения приносили облагодатствованной душе сообщением ей впечатлений Слова Божия и выражением первых ее ощущений, произведенных в ней этим Словом. Зато и детская душа, начинавшая ряд своих ощущений и мыслей изучением Слова Божия, скоро свыкалась с этим благочестивым занятием, находила в нем для себя высокое наслаждение и предпочитала его другим занятиям и удовольствиям. Блаженный Иероним рассказывает об одном христианском муже, что в детстве своем он никогда не садился за стол, не прочитав наперед какой-нибудь главы из Библии: никогда не ложился спать прежде, нежели кто-нибудь из окружающих его прочтет ему из нее какое-либо место; то же делал поутру: едва окончит свою молитву, тотчас принимался за чтение Библии. По приказанию своего отца, он выучивал из нее некоторые места наизусть и так полюбил занятие, что не довольствовался одним чтением Библии, старался проникнуть в собственный и полный смысл читаемых мест и спрашивал своего отца, какое собственное значение того или другого изречения. Подобных примеров много представляют древние писатели, и из всех сих примеров видно, что Библия была для детей, как и для всех христиан, предметом тщательного и благоговейного изучения и была предпочитаема всем другим книгам.
§ 66. Внутреннее отличительное свойство сего наставления в истинах веры состояло в приспособлении к «лицу, времени, возрасту», степени развития умственных способностей детей. Детям сначала преподавали устно и позволяли читать в письмени не все, что Божественная вера содержит в себе высокого и таинственного; но начинали с истин веры и правил деятельности, приблизительных к разумению детей, способствовавших к наполнению детского сердца святыми чувствованиями и имеющих приложение к детской повседневной жизни. Блаженный Августин, излагая восприемникам младенцев (а между восприемниками нередко были и сами родители) обязанности их к духовным своим детям, убеждает их учить детей — «хранить чистоту, блюсти девство до вступления в супружество, удерживать язык от злословия и ложной клятвы, не петь постыдных или страстных песен, удаляться суеверных гаданий, не носить на себе и на других не возлагать филактерий (ладанок) и других вещей, выдуманных суеверием, избегать сообщения с колдунами, как служителями диавола, хранить веру вселенскую, чаще ходить в церковь, внимательнее слушать чтение Божественных Писаний, принимать странников, умывать им ноги, хранить мир со всеми, мирить враждующих, чтить и любить священников и родителей».
§ 67. В основание такого приноровления к детскому возрасту при изложении детям закона Божия, свт. Иоанн Златоуст указывает на детоводительство Апостола, который в наставлении своем к детям не говорит им ни о Христе, ни о Царстве и ни о чем возвышенном, но о том, с чего удобнее начать воспитание детей в духе веры и чего преимущественно желает детский дух, именно: о повиновении родителям и долголетии: «Чада, послушайте своих родителей о Господе: сие бо есть праведно. Чти отца твоего и матерь: яже есть первая заповедь в обетовании, да благо ти будет и будеши долголетен на земли» (Еф. 6: 1). В этой заповеди — о повиновении родителям и о почтении к ним — свт. Иоанн Златоуст видит благое и твердое основание, на котором с большим удобством можно созидать дальнейшее образование детского ума и сердца. Самое наставление в истинах и обязанностях, свойственных первому возрасту, по замечанию того же Златоуста, должно иметь отличительным свойством краткость; ибо нежные умы не могут усвоить пространного учения.
С окончанием младенческого и отроческого возраста, детям внушали «обязанности, принадлежащие юношескому возрасту, дабы с возрастом возрастала охота и усердие к добрым делам. Эти обязанности — иметь страх Божий, родителям воздавать честь, к старшим иметь почтение, хранить чистоту, не презирать смирение, любить стыдливость, что служит украшением низшему возрасту. Ибо как в старых важность, в отроках живость и проворство, так в юношах стыдливость почитается за некоторый дар природы».
§ 68. Наполнив таким образом детское сердце святыми чувствованиями и расположениями, воспитатели постепенно возводили детей и к высшим христианским истинам, смотря по степени развития их ума и разумения истин менее возвышенных. Порядок этого постепенного возведения детей к высшему христианскому образованию мы видим в наставлении блаженного Иеронима к одной благочестивой женщине, касательно воспитания ее дочери: «Сперва, — говорит он, — пусть она изучает псалмы, в притчах Соломоновых назидается к благочестивой жизни, из Екклесиаста научается попирать ногами блага мира сего, в Иове подражает образцам добродетели и терпения. Потом должна читать Евангелие и напечатлевать в своем сердце деяния и послания Святых Апостолов и, наполнив сокровищницу своего сердца этим богатством, изучать Пророков, Пятикнижие, книги Царств и Паралипоменон. После можно уже без опасения позволить ей читать и Песни Песней; иначе, если она будет читать их сначала, то под чувственными изображениями не поймет духовного смысла». После Божественных книг давали детям читать сочинения святых отцов.
II
§ 69. Те же истины веры и правила жизни преподаваемы были детям деятельным образом через совершение молитв домашних и общественных. Молитва имеет две стороны: нравственную и поучительную (догматическую); ибо в основании молитвенных чувствований, выражают ли они прошение, или благодарение, или хвалу, — всегда лежит какая-либо истина веры или правило деятельности.
Посему, действуя на сердце, молитвы, по самому свойству своему, назидают и ум присутствующего при богослужении, озаряя его светом богопознания. Но в молитве древние христиане проводили наибольшую часть времени. Можно сказать, что вся их жизнь была непрестанная молитва или, как говорит Климент Александрийский, «торжественный и святой праздник». Начиная с первого часа дня, когда вставали от сна, до последнего, когда отходили ко сну, они непрестанно молились. Молитвой начинались и оканчивались все их занятия, начиная от важных и до самых незначительных; так что когда обувались, надевали одежду и раздевались, учили детей, возжигали огонь, садились или вставали с места, прогуливались и отдыхали, принимались за рукоделье, садились за стол, вкушали пищу и выходили из-за стола, входили в дом и выходили из дома, вообще при всяком действии и состоянии, даже среди безмолвия ночи, вставая от сна, ограждали себя крестным знамением и творили молитву. И в этой непрестанной молитве пребывали не одни возрастные, но призывали и детей участвовать в богослужении как общественном, совершаемом служителями Церкви, так и домашнем, совершаемом главой семейства в присутствии всех обитателей дома; заставляли их затверживать известные молитвы на память, петь гимны и псалмы при обыкновенных их занятиях, вставать на молитву ночью. После этого нельзя не согласиться, что молитва как в общем составе воспитания занимала важное место, так, в частности, имела большое влияние и на образование ума в истинах веры и правилах деятельности. Она даже имела большее влияние, нежели простое чтение или слушание Божественного учения; ибо древние христиане мало знакомы были с той созерцательной или ученой деятельностью, которая идет путем, отдельным от пути нравственной деятельности; напротив, знание и жизнь, познание истин веры и приложение сих истин к жизни у них совпадали вместе и составляли одно благочестие. Потому самое даже наставление в Божественном учении, или изучение его через слушание и чтение Слова Божия более входило в состав молитвы, нежели было обыкновенным занятием ума празднолюбивого или любознательного.
§ 70. Внутреннее, отличительное свойство деятельного (практического) или, правильнее сказать, молитвенного наставления в истинах веры и правилах деятельности преимущественно состояло в приспособлении тех или других истин, тех или других мест Священного Писания к известным видимым предметам, окружавшим христиан, состояниям, в коих они находились, и, наконец, к обстоятельствам и происшествиям, случавшимся с ними и возбуждавшим дух их к излиянию перед Богом соответственных молитвенных чувствований. С восходом, например, дневного светила, пробуждаясь от сна, они благодарили Бога за сохранение их в протекшую ночь и просили у Него благодати и помощи как на наступающий день, так и на все будущее время, и притом как для себя, так и для всех верных и для готовящихся ко вступлению в общество верных, и наконец для всего мира. При этом пели так называемый утренний, шестьдесят второй псалом: «Боже, Боже мой, к Тебе утренюю…», выражающий состояние духа и чувствования Псалмопевца при пробуждении его от сна, и веру его в промышление Божие, которое бодрствует над человеком и во время сна его; пели также пятидесятый, покаянный псалом: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей…», в котором Псалмопевец, переносясь к утру жизни своей, когда он зачат был своей матерью в беззакониях и рожден во грехах, молит Бога окропить себя иссопом, дабы очиститься ему, и омыть, дабы убелиться паче снега; наконец, пели псалом восемьдесят девятый: «Господи, прибежище был еси нам в род и род…», который напоминал молитвенникам о краткости жизни человеческой, скоротечности ее и зависимости от Промысла, и который от непрерывного изменения явлений природы возвышал их к созерцанию вечного и неизменяемого бытия Божества, как прежде, так и теперь сохраняющего жизнь людей, несмотря на их беззакония. Подобным образом вид вечернего заходящего солнца переносил взор христиан к созерцанию невечернего и незаходимого Света святыя славы Отца Небесного. Другие часы дня напоминали христианам различные события из земной жизни Искупителя и апостолов, или имеющие тесную связь с таинством искупления человеческого рода, или просто назидающие к благочестию и пр. Во всем богослужении древних христиан как общественном, так и домашнем, видно мудрое сближение видимого с невидимым, чувственного с духовным, земного с небесным, настоящего с прошедшим и будущим, человеческого с Божественным. Посему все видимое и духовное, настоящее и будущее, Божественное и небесное ясно изображалось для детей, как бы видимыми знаками в лежащих перед ними предметах, и находилось перед их глазами. Таким образом, сама природа как бы занимала для них место наставника в Божественной вере. Приучаемые от самых юных лет к участию в богослужении дети каждый раз при виде известных предметов и при известных состояниях повседневной жизни необходимо должны были припоминать те истины веры и правила деятельности, которые соединяемы были с этими предметами и состояниями в понятии пастырей и учителей Церкви, благочестивых родителей и наставников, — и, повторяя каждый день, при каждой встрече с теми предметами и обстоятельствами, естественно должны были глубже и глубже напечатлевать в своем уме и сердце соответствующие истины.
II. СПОСОБ НРАВСТВЕННОГО ОБРАЗОВАНИЯ
§ 71. При нравственном образовании детей воспитатели употребляли средства частью отрицательные, частью положительные.
а) Средства отрицательные
§ 72. В первом отношении тщательно старались предохранять детей от сближения со всеми предметами и обстоятельствами, которые, будучи соблазнительны или сами по себе, или по отношению к детскому чувству и разумению, могли произвести на детское сердце вредное впечатление и расположение к не христианскому образу мыслей, чувствований и желаний, именно:
I
§ 73. Со стороны внешних предметов, они удаляли детей от всего, что могло возбудить в них нецеломудренные мысли и движения. Так, во-первых, они ни под каким видом не позволяли присутствовать детям на свадебных пиршествах, общественных зрелищах и играх; скрывали от них соблазнительные сочинения языческих стихотворцев, трагедии, комедии, оперы и другие подобные; предохраняли от знакомства со светскими песнями и сладострастной музыкой. Святые отцы употребляли всю силу слова, чтобы показать вред, происходящий от подобных удовольствий, и охладить к ним начинавших охладевать к благочестию. Укажем между ними на св. Киприана, порицавшего некоторых девиц за их привычку ходить на свадебные пиршества, на которых можно видеть неприличные поступки и слышать непристойные разговоры. Напротив, в пример целомудрия блаженный Иероним указывает на других дев, которые в праздничные дни постоянно находились у себя дома, удалялись от шума и смятения народного и никогда не имели обыкновения являться в такое время в обществе, если не могли сделать этого без опасности для своей чести.
§ 74. Во-вторых, воспитатели удаляли детей от сообщества с лицами другого пола, с людьми зазорного поведения, даже с лицами другого возраста, и вообще с такими людьми, которые или обстоятельствами, в какие поставлены, или образом действий, не свойственных детскому возрасту, или своим поведением и нравами, или одним различием пола и внешними своими качествами могли возмутить тихое и чистое сердце детей и произвести в нем нецеломудренные чувствования и движения. Посему некоторые не позволяли детям и молодым людям ходить без надежного присмотра старших в общественные собрания и к лицам другого пола; не позволяли им находиться на пиршествах посторонних и даже пиршествах своих родителей, чтобы не показывать им той пищи, которая могла бы возбудить в них сластолюбивое и сладострастное желание; не давали не только спать на одном ложе, но и жить в одном доме с молодыми людьми другого пола, дабы слабость и раздражительность юности не вовлекла их в сети диавола; помещали отдельно от людей возрастных, принадлежащих даже к их обществу или семейству, дабы дети не имели дерзновения перед старшими и чрезмерной вольности, но по причине редкого свидания и беседы со старшими хранили к ним уважение, и дабы юные, живя со старшими вместе, прежде времени и без всякой пристойности не усваивали себе того, что старейшие соблюдают для приличия. По силе такого распоряжения, дети должны были сходиться со старшими только для совершения общих дневных молитв, дабы могли через подражание им приобрести навык к сердечному сокрушению. Не позволяли детям мыться в общей бане даже со своими родителями, дабы не ослабить естественного чувства стыдливости и почтения к родителям, «не уменьшить отеческой важности». Равным образом не позволяли в бане, сколько возможно, обнажать неприличных частей тела для сохранения целомудрия и чистоты; наконец, даже в святом храме, во время богослужения, мужчинам и женщинам назначены были отдельные места для молитвы, в предотвращении всякого злоупотребления и соблазна.
§ 75. В-третьих, для обезпечения будущего состояния детей не заготавливали им большого наследства, дабы через то не охладить их ревности к благочестию. «У меня куча детей, — говорили некоторые, — я должен оставить им средства для жизни». Учители Церкви отвечали: «Но для чего же ты делаешь их бедными? Если ты оставляешь им все нужное для жизни, то все вверяешь своему сомнительному и опасному хранению. Но если бы ты оставил им в наследство Бога, то оставил бы им безчисленные сокровища. Ты думаешь о том, как бы сделать своих детей богатыми, а не о том, как бы сделать их благочестивыми. Но когда они станут полагаться на свое имущество, тогда о том только и будут думать, как бы свои пороки прикрыть богатством. Напротив, когда увидят, что им недостает этого утешения, будут стараться прикрыть свою бедность добродетелью. Поэтому не оставляй детям своим никакого богатства, чтобы оставить им добродетель». Вместо того, чтобы собирать богатства для детей, святые отцы советовали родителям лучше раздавать оные бедным, дабы через эту благотворительность приобрести детям как на небесах нетленное сокровище, так и на земле помощь Отца Небесного. «Если ты любишь своих детей всей отеческой любовью, — говорил святой Киприан отцам, — то старайся более о том, чтобы добрыми делами препоручить их Богу. Передай Ему твое имущество, которое бережешь для своих наследников. Пусть Он будет для детей твоих опекуном и надзирателем, и пусть защищает их Своей Божественной властью от обид временных».
II
§ 76. Со стороны тела, приучали детей, во-первых, к скромности в одежде и других внешних украшениях, дабы, в противном случае, как в них самих не возбудить тщеславия и пристрастия к чувственности, так и другим не подать повода к нечистым мыслям и желаниям. Ибо на богатую одежду и другие искусственные украшения тела христиане смотрели как на такие предметы, которые подают повод к излишеству, роскоши и разврату и вводятся в мир людьми пустыми, празднолюбивыми, женоподобными и расточительными. Видели в ней одну из первых причин, которые воспламеняют в молодых людях плотскую и противозаконную любовь и питают дух высокомерия. Смотрели на наружный блеск как на орудие, которым искусная рука женщины, преобладаемой плотью, привлекает к себе взоры молодых людей, дабы произвести в их сердце безпорядочные движения и вернее заманить в свои сети. Почитали утонченное искусство украшать внешность признаком повреждения естественного вкуса к прекрасному, началом забвения о Боге и делом, не согласным с делами рук Его: поскольку, по их мнению, кто заботится об искусственном украшении своей наружности, тот недоволен творением рук Божиих и, следовательно, этим самым оскорбляет Бога. Вообще излишняя забота об украшении тела, по понятию древних христиан, служит большим препятствием к украшению души христианскими добродетелями. Блаженный Феодорит рассказывает о своей матери, что в юности она как-то повредила у себя глаз; созвали врачей, но их искусство не помогло нисколько; наконец она решила прибегнуть с просьбой об исцелении к одному, жившему близ Антиохии, строгому подвижнику по имени Петр, который славился в то время даром чудотворений. Чтобы в лучшем виде явиться к нему на глаза, она надела на себя все свои уборы: дорогое платье, серьги, жемчуг, цепочки и все, что было у нее щегольского и драгоценного. Но едва только подошла она к нему, как этот суровый и истинно нелицемерный муж, при первом взгляде на нее, обратился к ней со следующими словами: «Скажи мне, дочь моя, если бы какой-нибудь искусный живописец написал картину по всем правилам искусства и выставил ее напоказ всем; но к ней подошел бы неученый пачкун, нашел бы в этом художественном произведении какой-нибудь недостаток и захотел бы его исправить: брови, например, сделал бы несколько продолговатее и щекам дал бы более румянцу (краски); художник (хозяин) картины не рассердился ли бы на то, что его искусство так унижено и неопытная рука сделала на его картине ни к чему негодные изменения. То же самое и теперь я вижу. Ужели мы можем вообразить себе, что Великий Художник мира, Творец нашей природы, несправедливо будет гневаться на вас, если вы непостижимую Его премудрость и совершенство хотите обвинять в неведении и несовершенстве, как будто Он не совсем хорошо понимал дело? Конечно, вы не подводили бы ни красного, ни белого, ни черного цвета, когда бы не заботились прибавлять того или другого своему телу; но вы заботитесь об этом, следовательно, обвиняете Творца своего в безсилии и несовершенстве. Но знайте, что Его могущество согласно с Его волей и, как говорит Давид: «Вся елика восхоте Господь, сотвори» (Пс. 134: 6). У Него все хорошо и ни одному человеку не делал Он ничего худого и вредного. Поэтому не искажайте образа Божия и не прибавляйте к нему, чего не нашла нужным дать безконечная Его премудрость. Не трудитесь выдумывать такую гибельную красоту, которая непорочным людям часто доставляла случай к падению, служа им сетью». Святой муж не сказал ничего более. Но когда он кончил свою речь, эта юная, знатная женщина глубоко была тронута сильными его доводами и все, однако ж, не хотела уйти от него, не получив удовлетворения на свою просьбу. Наконец, святой муж, после усильных с ее стороны молений, положил руку на больной глаз и изобразил знамение креста, после чего болезнь исчезла. Сказав при этом с глубоким смирением: «Все это делает благодать Божия!» — блаженный старец отпустил от себя юную женщину с сугубым уврачеванием: исцелил тело ее от болезни, а душу и сердце от высокомерия и суетности; ибо она после этого вела жизнь смиренную, честную, благочестивую. Благоговея перед образом Божиим, начертанным во внутреннем существе и на теле человека, и потому отвергая все искусственные украшения человеческого тела, христиане находили приличным для себя употребление только такой одежды, которая согласна с двумя главными целями установленного Богом одеяния, именно: с необходимостью и скромностью: «Скромность требует, — говорили святые отцы, — чтобы закрываемы были некоторые неприличные части тела и скрываем был тот стыд, который грехи навлекли на человеческий род. Единственной одеждой человека в раю была невинность, и только грех сшил ему одеяние из листьев смоковницы. Итак, если мы будем помнить, что наша одежда есть не что иное, как напоминание о нашем падении, и если поэтому не будем иметь повода гордиться тем, что составляет единый и единственный покров нашего стыда: то что же после этого будет препятствовать нам быть умеренными и скромными в употреблении одежды?» Что же касается до необходимости, то цель одежды в этом случае та, чтобы содержать тело в надлежащей теплоте и защищать его от суровости воздуха и непогоды. Только соображаясь с этими двумя целями, должны мы устроять свою одежду и не должны заботиться о приобретении одной одежды для ежедневного употребления дома, другой — для блеска и пышности, когда выходим из дому. Довольно, если мы будем достигать и этих двух целей. Блаженный Иероним писал к одной матери касательно одежды для ее дочери: «Смотри, чтобы твоя дочь не привыкла играть золотом и пурпуровой одеждой; это вредит нравам. Не украшай лица ее румянами и притираньями, не стесняй шеи золотыми и жемчужными ожерельями, не обременяй главы драгоценными камнями, не подделывай цвета волос. Пусть она носит такую одежду, которая защищает от холода, а не такую, которая обнажает одетое тело».
§ 77. Во-вторых, ограничивали в детях грубую и неумеренную похоть чрева и приучали к умеренности, воздержанию и простоте в пище и питии. Невоздержность и сластолюбие почитались, с одной стороны, главной причиной расстройства в теле и болезней телесных, с другой — корнем или началом всех телесных страстей, привязывающих человека к земле, наконец, одной из важнейших причин болезней душевных. Поэтому благоразумие воспитателей требовало, во-первых, давать детям пищу легкую, простую, немногосложную, безыскусственную, полезную для тела, а не такую, которая бы нравилась и удовлетворяла прихотливому сластолюбию молодости; во-вторых, давать в такой мере, чтобы, не обременяя чрева, она не препятствовала им упражняться в благочестивых занятиях: «Пифагорейцы, — говорит Ориген, — воздерживались от известных родов пищи только на основании нелепого и баснословного учения о переселении душ, думая, что душа из одного тела переходит в другое, поэтому у них не позволялось убивать и употреблять в пищу животных, дабы не употребить в пищу своих друзей и детей, случайно попавшихся между этими животными. Напротив, цель нашего воздержания только та, чтобы содержать тело в повиновении, побеждать плоть и умерщвлять земные наши члены: блуд, нечистоту, сладострастие, злую похоть и любостяжание (Кол. 3: 5)». Для этой цели у них были особенные, приспособительные к детскому возрасту распоряжения касательно сна и бодрствования, времени, количества и качества пищи детей. некоторые предлагали детям в пищу одни овощи, рыбу и тому подобное, приучая притом есть не досыта, дабы тотчас после стола быть в состоянии читать, молиться и петь. Не позволяли сидеть за общим столом с возрастными и быть на пиршествах своих родственников, чтобы не видать той пищи, которая могла бы возбудить сластолюбивое желание. Не давали пить вина до наступления зрелого возраста, и даже воды вне часов обеда и ужина, дабы привычка часто пить воду не обратилась впоследствии в потребность и привычку пить вино.
III
§ 78. Враг человеческого спасения всего сильнее действует на человеческую душу изнутри самой души через воображение и сердце. Посему, чтобы не оставить детей без защиты от нападений диавола, и с этой стороны воспитатели предпринимали свои средства против безпорядочных движений сердца и воображения. Кроме поста и удаления от всяких соблазнов, они, во-первых, приучали детей к трудолюбию и преимущественно к упражнению в Слове Божием, дабы деятельностью ума подавить или, по крайней мере, ограничить деятельность воображения. На Слово Божие они смотрели как на самое сильное орудие к отражению врага: «Пусть дадут мне человека свирепого, неистового, исполненного сильных движений сердца, — говорит один учитель Церкви, — я несколькими выражениями из Слова Божия сделаю его кротким и тихим как агнец. Пусть представят мне человека роскошного, сладострастного и развращенного: вы увидите его воздержным, целомудренным и чистым». Сила Божественной мудрости так велика, что если только однажды войдет в сердце человека, то выгонит из него буйство и сумасбродство, в которых начало нечестия и всех пороков. Поэтому-то, между прочим, как мы видели это выше, дети большую часть дня проводили с Библией в руках. Чтобы дети были постоянно внимательны к чтению Слова Божия и могли приобрести навык не быть рассеянными в мыслях, Василий Великий советовал надзиравшим за поведением детей спрашивать их как можно чаще — чем они занимаются, на что обращено их внимание, и таким образом побуждать их быть внимательными к своим занятиям.
§ 79. Во-вторых, в лета развития и зрелости ума юношество было приучаемо к самовниманию и размышлению о себе, и труд этого самовнимания облегчали детям сами воспитатели, раскрывая перед ними те высокие и поразительные истины Божественного учения, перед которыми умолкает все велеречие суетного сердца. Это внимание к себе было не что иное, как размышление каждого о своей природе, о высоком достоинстве человека в ряду безчисленных тварей, о настоящем и прошедшем нравственном своем состоянии, и наконец о будущей своей судьбе, ожидающей его за гробом. «Оставьте нам детей, как скоро они выйдут из рук кормилиц, — говорит свт. Иоанн Златоуст, — мы воспитаем их не бабьими баснями, но будем внушать им, что есть Божественный суд». «Внемли себе, — говорит свт. Василий Великий юношам, — т.е. не тому, что твое и около тебя, но единому самому себе… не гонись за благами плоти, как то: здравием, красотой, сладострастием и долгоденствием; не удивляйся богатству, славе и могуществу, но внимай душе, дабы вниманием к ней отогнать от нее всякую скверну. Разбери себя — кто ты; познай свое естество, т.е. что тело твое смертно, а душа безсмертна и что наша жизнь двоякого рода, одна свойственна телу, а другая сродна душе и есть жизнь безконечная. Поэтому не прилепляйся к благам тленным, как будто бы они были вечны, и не будь невнимателен к вечным, как скоропреходящим. Внемли себе, чтобы можно было тебе познать здравие и болезнь души и употребить способ уврачевания, соразмерный с прегрешением. Если грех велик и жесток, то нужно для тебя и наказание большое: горькие слезы, бдение и непрестанный пост. Если же грех легок и сносен, то и наказание пусть будет равномерное. Внемли себе, не уклоняйся от пути, не совращайся то на правую, то на левую сторону; иди прямым путем, не опускай, по нерадению, настоящего и не услаждайся тем, чего нет и не может быть, думая, будто оно уже в твоих руках.
В юношах есть такого рода природная болезнь, что они, по легкомыслию, будто уже на самом деле имеют то, чего желают. Во время бездействия и ночного покоя они выстраивают различные химеры и, по непостоянству разума, стремятся ко всему: обещают себе знатное состоянное, знаменитый брак, счастливое многодетство, глубокую старость, всеобщее уважение и пр. Потом, не смогши ни на чем остановить своей надежды, устремляются к тому, что между людьми считается великим, приобретают огромные дома, наполняют их многоразличными сокровищами, присваивают себе столько земли, сколько суета помыслов отделит им от всего земного шара. Заключив суетные блага в житницах, прибавляют к ним стада, множество рабов, военачальства, брани, победы и самое царство. Исчислив все это суетными помышлениями ума, они безумно думают, что уже пресыщаются воображаемыми предметами и видят их у себя под ногами. Эта болезнь — грезить наяву — свойственна душе праздной и нерадивой. Чтобы уврачевать эту слабость ума и надмение помыслов и обуздать непостоянство разума, Писание дает мудрое повеление: внемли себе; не обещай, чего нет, а располагай настоящее к своей пользе. Внемли себе, т.е. обращай око души на самого себя, согласно ли с заповедью ведешь жизнь, не согрешил ли в чем помышлением, не поползнулся ли язык, предварив разум, не сделано ли что руками твоими без твоего произволения; и когда найдешь в житии твоем много прегрешений, говори с мытарем: Боже, милостив буди мне, грешному. Внемли себе — этот глагол принесет тебе пользу в благополучии, как добрый советник и напоминатель о делах человеческих, усладит твое сердце в бедствии, так что ты не впадешь ни в гордость, ни в высокоумие, ни в отчаяние, ни в предосудительную печаль. Если ты величаешься богатством, превозносишься знаменитостью предков, хвалишься отечеством, красотой и почтением от всех, то внемли себе, что ты смертен, что земля и в землю отыдешь. Представь себе тех, которые прежде тебя отличались от других таким же великолепием: где основатели гражданских обществ, где непоборимые витии, где сочинители похвальных слов, где знаменитые владетели коней, полководцы, градоправители, самодержцы? Не все ли пепел? Не все ли баснь? Не в костях ли нескольких вся память жизни их? Приникни к гробам, едва ли можешь различить слугу от господина и бедного от богача!.. Распознай, если можно, невольника с царем, сильного с немощным, благообразного с безобразным. Итак, помня свое естество, никогда не возносись, а ты будешь помнить, если станешь внимать себе… Если будешь внимать себе, то укротишь свой гнев и обуздаешь язык. Если, сверх сего, злые похоти, овладевающие твоей душой подвергают тебя безстыдным страстям: то внемли себе и помни, что настоящая твоя сладость превратится, наконец, в горесть, что нежность тела, происходящая от сладострастия, родит тот ядовитый червь, который вечно будет мучить нас в геенне, и что воспаление плоти будет началом вечного огня».КСодержание повседневных молитв, многократно совершавшихся в различные часы дня и ночи, служит ясным свидетельством, что подобные размышления так же часто наполняли сердца христиан, как часто были совершаемы ими самые молитвы. Поэтому мы нимало не погрешим, если на этом основании скажем, что кроме церкви дети часто слышали подобные беседы от своих воспитателей и сами повторяли их в своем уме при каждом безпорядочном движении своего сердца и воображения.
§ 80. В-третьих, плодом размышления о себе и своей жизни была, как замечено выше, молитва, которая в то же время почиталась самым лучшим и действительнейшим оружием против внутренних обольщений. К этому-то преимущественно оружию и прибегали воспитатели, когда приготовляли детей на брань с мироправителями тьмы века сего, уча, по слову Апостола, всякой молитвой и прошением молиться во всякое время духом, дабы они могли противостоять козням диавольским (Еф. 6: 11-18). Молитва не ограничивалась урочными часами общих молитв, домашних и общественных, но простиралась и на самые часы семейных занятий, на все действия и состояния детей, на каждый шаг воспитателя и воспитанника.
§ 81. Особый род молитвы, который почитался в то же время особым, самым сильным и всегда удобным противодействием наветам воображения, сердца и диавола, составляло пение Давидовых псалмов и вообще гимнов священного содержания. Особенную силу и благотворное влияние над сердцем приписывали этому пению на том основании, что пение вообще сродно нашей природе, составляет потребность ее и потому, направленное по духу христианского благочестия, естественно может быть употреблено в орудие живого и действенного Слова Божия для защищения детской души от нападения духовного врага. «Ничто так не ободряет и не возвышает души, — говорил свт. Иоанн Златоуст воспитателям, — ничто так не освобождает ее от земли, не отрешает от тела, не возбуждает любви к мудрости, не заставляет посмеиваться над всем, что принадлежит к этой жизни, — как пение стихов и Божественных песен, имеющих музыкальный размер (numero compositum). Наша природа столько услаждается стихами и песнями и такое имеет с ними сродство, такое расположение к ним, что даже грудные младенцы от пения их перестают плакать, забывают свою боль и засыпают. Кормилица, чтобы усыпить младенца, обыкновенно прохаживается с ним взад и вперед, напевая какие-нибудь детские стихи и таким образом смежает его вежды».
Песни обыкновенно поют во время своих работ путешественники, земледельцы, матросы и даже самые женщины для облегчения своих трудов и для рассеяния скуки, «так как душа, слушая стихи и песни, легче переносит труды и скуку. Когда этот род услаждения так сроден и свойствен нашей душе, то чтобы демоны не расстроили доброго порядка, вводя в употребление любострастные и непотребные песни, Бог противопоставил им псалмы, чтобы отселе получаемо было и удовольствие и вместе польза. Светские песни приносят вред и погибель; поскольку то, что есть в них любострастного и нечестивого, проникнув в душу и оставшись в ее изгибах, расслабляет ее и изнеживает. Напротив, духовные псалмы доставят величайшую пользу, великое освящение и побуждение к любомудрию, когда и слова будут очищать душу поющего и Святой Дух посетит ее». Учите детей и жен ваших таким песням! Пусть они поют их, не только за станом и другими рукодельями, но и преимущественно во время стола, поскольку эти Божественные песни суть лучшее врачевство от искушения. Диавол никогда так деятельно не старается завлечь в свои сети, как за столом, то через невоздержность и сластолюбие, то через неумеренное веселье: посему особенно необходимо ограждать себя молитвой и псалмопением прежде, во время и после трапезы, с женой и детьми петь священные гимны Богу.
б) Средства положительные
§ 82. Оградив таким образом детское сердце от всех внешних и внутренних соблазнов, благочестивые воспитатели в то же время употребляли и те средства, которые прямо служили к насаждению и укоренению в них христианского благочестия. Первым из сих средств, после устного и письменного наставления в правилах христианской деятельности, был пример благочестия, который воспитатели показывали в своей жизни и которому обязывали подражать своих воспитанников. «Помните, — писал блаженный Иероним родителям, — помните, что лучше можно научить дитя примером, нежели словами». Тот учитель самый холодный, который рассуждает только на словах. Ибо это свойственно не учителю, а комедианту (histrionis est) и лицемеру. Потому-то апостолы учили сперва примером жизни, а потом словами. Даже не было нужды в словах, когда они поучали самым делом». Примером учители и воспитатели побуждали детей с ранних лет упражняться в чтении Слова Божия; примером же учили их и исполнять христианские обязанности, изложенные в Слове Божием. Из безчисленного множества подобных примеров укажем на преподобного Ксенофонта. В последние минуты жизни своей он созвал к себе своих детей, приказал им сесть при одре своем и начал поучать их: «Дети мои! Кажется я уже приближаюсь к концу жизни своей; если вы любите меня, исполните мое завещание: во-первых, бойтесь Бога и устраивайте жизнь свою по Его заповедям. Дальнейшие наставления буду говорить вам не от тщеславия, но для утверждения вас в добродетели. Если жизнь мою примете в образец себе, то вам, думаю, не нужен будет другой учитель; ибо домашнее учение, изображенное на словах и в делах, полезнее внешнего учения. Вы знаете, как я жил доселе во всяком благоговении и чистоте своего сердца, как все почитали и любили меня не за высокий сан, но за кротость и благонравие. Ибо я никогда никого ничем не обидел, не укорил, не оклеветал, не позавидовал, не разгневался напрасно, не враждовал ни на кого, но всех любил, со всеми жил в мире; не оставлял Церкви Божией вечером и утром, не презрел ни нищего, ни странного, ни печального, но всякого утешал словом и делом; всегда посещал заключенных в темницах, искупил многих пленных и отпустил их на свободу.
Положив хранение устам своим, чтобы не сказать чего-либо злого и лукавого, я положил завет и очам своим — не смотреть на чужую красоту и не питать к ней преступного желания. При помощи Божией я не познал другой жены, кроме вашей матери, да и с ней был вместе только до рождения вашего, а после рождения мы совещались пребывать без сообщения, и доселе сохранили себя в телесной чистоте для Господа. Последуйте, дети, жизни родителей, подражайте вере, терпению и кротости нашей; живите так, как мы жили, чтобы угодить Богу, и чтобы Бог умножил вас и даровал вам многолетие. Творите милостыню убогим, защищайте вдов и сирот, посещайте больных и заключенных в темницах, избавляйте обиженных и неправедно осужденных, имейте мир со всеми; друзьям своим будьте верны, а врагам благодетельствуйте, не воздавая зла на зло; ко всем будьте добры, кротки, ласковы, смиренны, храните душевную и телесную чистоту вашу непорочной; и теперь, и после, когда Бог благословит вас супружеством, пусть ложе ваше будет нескверно. Благотворите церквам Божиим и монастырям, почитайте священников и иноков, ибо их ради Бог являет милосердие всему миру; особенно же не забывайте скитающихся Бога ради в пустынях, в горах, в вертепах и пропастях земных, но подавайте им потребное; вдоволь питайте нищих, и не будете иметь недостатка; ибо вам известно, что мой дом никогда не оскудевал от многих трапез, предоставляемых убогим. Молитесь чаще и внимайте поучениям святых. Матери вашей воздавайте достойную честь, никогда не ослушиваясь ее повелений. К рабам будьте милостивы, любя их как свои члены и своих детей, старых выпуская на свободу и до самой смерти выдавая им пищу и все потребное. Но скажу кратко: что делал я в глазах ваших, то и вы делайте и сподобитесь чести и славы святых. Но помните всегда и то, что скоро прейдет мир сей, и слава его ни во что будет. Дети мои, сохраните заповеди Господни и мои; Бог мира да будет с вами!»
§ 83. Этот способ — научать детей благочестию примером — занимал высшее место и был в большем употреблении, нежели наставление словесное, так что пастыри Церкви должны были напоминать воспитателям об обязанности учить детей словом, как видно это из слов блаженного Августина: «Вы должны, — говорил он восприемникам детей, — наставлять их на всякое благое дело, не только примером, но и словами».
И при наставлении в благочестии слух детей был обращен к учению наставников, а взор к их жизни. Так св. Евфимий с такой точностью подражал жизни учителя своего Акакия, что «показывал в себе ученика не только слов его, но и действий». Таким образом то, что дети слышали из уст своих воспитателей, видели в самой их жизни; что было им преподаваемо устно, то пояснялось для них самым опытом; устное наставление озаряло ум, а жизнь воспитателей действовала на сердца детей.
§ 84. При таком образе воспитания дети во всякое время и в каждом случае назидались в благочестии. Находились ли под кровом отеческого дома, — здесь слышали и видели образец всех добродетелей: непрестанное молитвословие, действия глубокого смирения, презрение мира, умеренность и скромность в одежде и внешних украшениях, воздержание в пище и питии, целомудрие, постоянное упражнение в Слове Божием, справедливость, любовь и благотворительность, и пр. Выходили ли с воспитателями своими на городские площади, — здесь взор их поражался самым назидательным и вместе ужасным зрелищем христианского самоотвержения и любви к Богу: различные роды мучений, которым верные, нередко из числа их родных и знакомых, подвергаемы были за веру во Иисуса Христа, их твердость и непоколебимость среди самых жестоких пыток, наконец, мучительная смерть, пламенно желаемая и с благодарностью принимаемая святыми мучениками, как драгоценный дар неба, как лучшая награда за все земные их подвиги и как прямой путь к вечной жизни, — все это не могло не произвести в душах юных зрителей глубокого и неизгладимого впечатления, благоговения к святой вере, презрения к богам и жизни язычников и желания подражать высоким образцам христианского самоотвержения. Когда же исполненные благоговейным ужасом от подобных зрелищ и другими святыми чувствованиями дети под руководством своих наставников и родителей уединялись от всех волнений мира и соединялись с обществом прочих верных под священным кровом храма Божия: тогда один вид сих храмов конечно помогал детоводителям возвышать детские сердца над суетной земной жизнью, воодушевляя к вечной славе, ожидающей верных последователей Иисуса Христа на небе и к многотрудным подвигам, которые христианин должен совершить на земле для достижения сей славы. В самом храме ожидало юного ученика Христова новое поучительное зрелище: приношения, делаемые верными Господу от труда рук своих во благословение своего дома, пожертвования в пользу несчастных, содержимых Церковью на свое иждивение, продолжительные песнопения и молитвы в различные часы дня, коленопреклонения, падение ниц, крестообразное воздеяние рук к небу, благоговейное безмолвие, внимание к чтению Слова Божия, прерываемое разве плачем и воздыханием, — все это, естественно, должно было возбуждать и питать в его сердце благочестивые расположения и воодушевлять к действиям благочестия. При самом входе в храм — новый урок благочестия. Здесь обыкновенно стояли целые толпы несчастных, согбенных годами, покрытых рубищем, лишенных зрения, изуродованных по всему телу, и всякий благочестивый христианин, входя в святой храм, подвигался состраданием к этим несчастным и, сколько мог, от труда рук своих спешил облегчить их бедственную участь. Таким образом, во всех местах, где христиане большей частью проводили время своей жизни, они видели поучительные примеры благочестия и любви к Богу.
§ 85. Уча христианской жизни своим примером, воспитатели заботились в то же время знакомить своих воспитанников только с такими людьми, которые бы своим примером не разрушали, но утверждали в юной душе то, что положено в ней заботами и примерами воспитателей. «Лучше иметь обращение со стариками испытанной святости, — говорит св. Амвросий юношам. — Как обращение с равными приятнее, так со стариками безопаснее: ибо, за предводительством их жизни, нравы юношей укрощаются и напоеваются росой благочестия. Когда не знающие мест путешествуют обыкновенно с знающими; кольми паче юноши должны вступать на новый путь со старшими, дабы тем менее заблуждали и отступали от истинного пути добродетели. Нет ничего лучше, как иметь стариков наставниками жизни и свидетелями ее».
§ 86. Но при этом воспитатели не давали детям быть только простыми и холодными зрителями, а побуждали властью родительской подражать этим примерам, и своей жизнью повторять то, что видели в жизни других. Упражнение детей в делах благочестия было одним из первых средств к утверждению в них навыка к христианским добродетелям. Дети везде и во всякое время участвовали в благочестивых действиях своих родителей. Совершалась ли домашняя молитва всеми членами семейства, — в ней участвовали и дети во все часы дня и ночи, назначенные для славословия Бога. Собирались ли верующие в храм Божий на общую молитву в известные дни недели и часы дня, — они непременно брали с собой и детей, приобщали их Святых Даров. Не только заставляли участвовать при этом в общих молитвах и славословии, но приучали их петь некоторые молитвы самих по себе, при всеобщем молчании верующих; Церковь в этом случае была истинным училищем всех христианских добродетелей и обязанностей как по отношению к Богу, так и по отношению к ближним; ибо здесь в молитвах своих дети со всем обществом верующих не только славили Бога и воздавали ему должное поклонение, но и молились в то же время о своих ближних, верующих, неверных, и готовящихся вступить в общество верующих, прося им всем у Бога всех лучших благ, даруемых человеку благодатью Божией через веру.
Вот какими мерами благочестивые воспитатели насаждали в сердцах юных учеников своих христианские расположения!
ГЛАВА III
Внешние пособия и условия, коими древние христианские воспитатели пользовались при воспитании детей§ 87. Воспитание детей у древних христиан не ограничивалось вышеизложенными мерами. Самые мудрые меры часто остаются безплодными в руках неопытных. Нужно особенное благоразумие со стороны воспитателей, чтобы эти меры, в приложении их к делу, принесли ожидаемый плод. В этом отношении у древних христиан заслуживают особенное внимание следующие действия:
I. БЛАГОВРЕМЕННОСТЬ ВОСПИТАНИЯ
§ 88. При воспитании детей особенно дорожили первыми годами их детства, дабы, предупредив время полного развития разума и свободы, не всегда легко покоряющихся в послушание веры и добродетели, самую природу детей употребить в орудие для достижения благих своих целей, глубже напечатлеть на детской душе истины веры и расположение к добродетели. Когда дети были еще в чреве матернем, матери уже и тогда заботились о их теле, опасаясь повредить им своей неумеренной жизнью, и о душе, посвящая ее Господу и испрашивая у Него благословения для рождающегося дитяти. Как скоро начинало обнаруживаться в детях сознание, то родители, прежде всего, старались внушить им веру в Бога и любовь к благочестию, дабы таким образом предупредить влияние других вредных впечатлений, овладевающих юной душой на целую жизнь, и дать ей с самых первых минут жизни благочестивое направление. «Душе, — говорили учители Церкви родителям, — душе, с первых лет получающей впечатления Слова Божия, трудно забыть страх Божий. Нежный возраст легко принимает и, как печать на воске, напечатлевает в душе то, что слышит; преимущественно с этого времени жизнь детей наклоняется к добру или к злу. Если, начиная от самых дверей жизни, отводят их от зла и наводят на путь правый, то добро обращается у них в господствующее свойство и природу: потому им не так легко перейти на сторону зла, когда сама привычка будет влечь их к добру». «Отец Небесный хочет, чтобы каждый возраст был совершен в благочестии, и не исключил из этой обязанности ни одного возраста, так что и самым малолетним детям обетовал победу над грехом». Поэтому дети от самой колыбели были посвящаемы Богу, с самых ранних лет, по обычаю Церкви христианской, наставляемы были в Священном Писании, обращались с учителями и благочестивыми мужами. Такое раннее воспитание приносило и плоды еще в самых ранних летах детей; ибо самые малолетние дети имели дух и мужество являться перед мучителями, исповедовать перед ними свою веру во Иисуса Христа и принимать мученическую смерть за имя Его. некоторых по восьмому и даже по седьмому году Церковь признавала уже достойными проходить известные церковные должности, как, например, должность чтецов, которая обыкновенно состояла в том, чтобы в общем собрании читать перед народом «заповеди и Евангелие Господне»; на каковые должности обыкновенно поставляемы были такие лица, которые могли служить для народа примером христианской жизни.
II. ОБРАЩЕНИЕ С ДЕТЬМИ
§ 89. Родители старались иметь с детьми обращение исполненное любви, кротости и снисхождения, впрочем, не доходившее до слабости и поблажки детям, начинавшим показывать уклонение от добрых правил. «Обязанность учителя, — говорит свт. Иоанн Златоуст, — учить не тому, что хочет знать ученик, но тому, чему нужно учиться». Эта христианская любовь родителей кКдетям дышала святым желанием истинного счастья детей, и потому боялась каким бы то ни было средством раздражить их, разрушить мир их души, и тем проложить дорогу к превратному и не христианскому образу мыслей, чувствований и действий. Так, например, она чужда была того гибельного пристрастия, по которому, предпочитая одних другим, одних ущедряют своими благодеяниями, другими почти пренебрегают, и через то производят между детьми взаимное недоброжелательство, споры, вражду и пр. Только неблагонравие и непокорность детей вынуждали родителей оказывать предпочтение одним перед другими, дабы тем наказать и пристыдить виновных.
§ 90. Если дети тщательно и с успехом исполняли возлагаемые на них обязанности, воспитатели, с одной стороны, награждали их, дабы ониКс удовольствием и отрадой, безпечально и непреткновенно стремились к предназначенным целям, с другой — поощряли к большему преуспеянию в добре, обещая небесное блаженство, уготованное тем, кто живет по заповедям Божиим, и внушая детям всегда иметь перед собой Бога и искать похвалы от Него. Если же дети совращались с правого пути, родители употребляли сначала все кроткие меры для обращения их на сей путь: убеждали, просили, плакали, «внушали не только то, как гнусно им предаваться похоти, но и то, какой большой опасностью угрожает она душе». Кто, например, не знает трогательного обращения св. апостола Иоанна с юношей, которому хотел он заменить отца? Но когда все кроткие меры истощались и оказывались недействительными, в таком случае воспитатели не считали излишним прибегать и к строгости, — к наказанию. Естественная, чувственная любовь к детям не пересиливала любви духовной. В последующие времена верные учители Церкви Христовой негодовали и вооружались против нежного и небрежного воспитания детей: «Бог любит кротость, — говорили они, — но это превратная и ложная доброта ослаблять узду грехов.
§ 91. Впрочем, и в самом наказании, которому воспитатели подвергали детей, выражалось более желание обращаться с детьми как существами разумными, свободными, имеющими право на благородное и почтительное обращение других, нежели с такими людьми, на которых нужно действовать страхом телесного жестокого наказания. Детоводители вменяли себе за правило — исправлять погрешности детей «отеческой милостью и искусным словом», прилагая свойственное каждому проступку врачевство, дабы от него было и духовное наказание за грех и, в то же время, приучение души к безстрастию. Например, разгневался ли кто на своего товарища, — детоводитель заставлял обидчика примириться с обиженным и служить ему по мере нанесенного ему оскорбления; основанием такого образа действования была та мысль, что навык смирения как бы совершенно отсекает гнев души; ибо к гневу большей частью предрасполагает человека гордость. Далее, коснулся ли кто безвременно пищи, — того большую часть дня оставляли без пищи. Обличали ли кого в неумеренном и неблагопристойном вкушении пищи, — его лишали оной во время общего стола, заставляя при этом смотреть на тех, которые сидят за столом и вкушают пищу, не нарушая правил благопристойности, дабы виновный и наказан был лишением пищи и вместе учился скромности. Сказал ли кто праздное слово, или обнаружил досаду на ближнего, или солгал, или вообще что-нибудь сделал непозволенное, — его учили уцеломудряться и чревом и языком.
Назначались и наказания телесные, но только смотря более по различию возраста и состояния, нежели самих проступков.
§ 92. Вообще любовь к детям и кроткое обращение с ними, награды, предлагаемые детям за успешное исполнение ими обязанностей, и снисходительные наказания за опущение долга, старание родителей и воспитателей скрыть от детей свои погрешности и, вообще, все действия, которые могли бы сделать соблазн; напротив, желание показывать в себе перед детьми образец христианского совершенства, наконец, требование от детей почтения, любви и покорности себе, — все это показывает, что родители и воспитатели не просто требовали от детей сих последних добродетелей, свойственных детскому возрасту, но старались своей жизнью и обращением с воспитанниками приобрести их к себе уважение, любовь и покорность, дабы лучше и безпрепятственнее действовать на душу их, образовать ее по духу Иисуса Христа, и притом не насильно влагать в нее семена веры и благочестия, но с согласия и расположения самих детей. При таком образе отношений родителей к детям, дети могли охотно и без прекословия принимать и усваивать себе предлагаемые им истины веры и правила жизни: а принимаемое таким образом учение естественно должно было принести и плод благой скорее, нежели те наставления и правила, к исполнению коих принуждают насилием и жестокостью.
III. МОЛИТВА К БОГУ О СОДЕЙСТВИИ ВОСПИТАТЕЛЯМ
§ 93. Впрочем, при всем старании со своей стороны и при благоразумных мерах, употребляемых ими для благоуспешного воспитания детей в учении и наказании Господнем, воспитатели были проникнуты тем смиренным убеждением, что самим по себе им не достигнуть цели благочестивых своих желаний и не преобразовать природы детей, глубоко поврежденной грехом наследственным, — что это может сделать только всесильная благодать Божия. «Наш детоводитель, — говорили древние христиане, — святой Бог Иисус, Который есть Начало, Вождь всей человеческой природы, Слово, Сам благий и милостивый Бог». Посему над всеми вышеозначенными человеческими усилиями — насадить в юных сердцах семена веры и благочестия и оградить их от пагубного влияния внешних и внутренних причин — возвышалось средство более действительное и вытекающее собственно из самого существа религии христианской. Это молитва к Небесному Отцу, управляющему судьбой как всего человеческого рода, так и судьбой детей. В этой молитве выражалось глубокое смирение воспитателей, чувствование своего безсилия в исполнении благих предначертаний, сознание нужды в высшей помощи, вера в участие Отца Небесного в воспитании детей, надежда и преданность Святой Его воле и препоручение детей благому Его Промыслу. В ней они испрашивали у Бога благословения, содействия своим трудам, ниспослания благодатных даров своим чадам. Об этом молились родители, молилась и вся Церковь.
§ 94. Матери, лишившиеся своих мужей, или имевшие своих мужей из язычников и даже из христиан, более всего заботились о том, чтобы Бог был Отцом их детям. «Если ты истинно любишь своих детей, — говорил некоторым св. Киприан, — если любишь всей отеческой любовью, то старайся более о том, чтобы добрыми делами препоручить их Богу. Не того почитай отцом детям твоим, кто слаб и смертен; но приготовь им в отца Того, Кто — вечный и крепкий Отец детей духовных. Передай Ему твое имущество, которое бережешь ты для наследников. Пусть Он будет для детей твоих и опекуном, и надзирателем, и защитником против всех обид временных».
§ 95. Что касается до участия Святой Церкви, то она молитвами своими сопровождала детей через всю их жизнь. Еще при обручении родителей их друг другу, она уже обращала внимание на цель их соединения и молилась о подаянии им «плода чрева на пользу», «о возвеселении их видением сынов и дщерей», «о даровании восприятия благочадия», «о благословении брака», «о сообщении долговременного семени и благодати о чадах». При самом вступлении человека в жизнь, Церковь встречала его своими молитвами, и «прежде крещения детей молилась за них, чтобы они получили веру от Бога, через которую удостоились бы таинства крещения», и принимала в свои объятия через таинство крещения и миропомазания. При совершении сих таинств она ни о чем больше не заботилась, как о том, чтобы Господь дал младенцу силу ходить во всех заповедях, написал в книге животной, соединил со стадом наследия своего, прославил в нем имя свое святое. Испрашивала ему у Бога силы для одержания победы над нечистыми духами; молила принять его в Царство Небесное; открыть мысленные его очи, дабы озарял его свет Евангелия; приставить к жизни его светлого Ангела, который бы избавлял его от всякого навета противолежащего, от сретения лукавого, демона полуденного и мечтаний лукавых. «Молилась о даровании крестившемуся печати дара Святого и Всесильного Духа Божия, и причащении Святого Тела и Честной Крови Иисуса Христа, о сохранении его в освящении, о утверждении в православной вере, о соблюдении души его в чистоте и правде. В восьмой день после крещения и миропомазания, принося младенца в храм для омовения и пострижения власов, молилась Господу, чтобы Он благоволил всегда озарять сердце крестившегося, сохранять в нем нескверной и неблазненной одежду нетления, и Cвоей благодатью соблюдать нерушимой духовную печать, возложить на него державную Cвою руку, совершить его в силе Cвоей благодати, благословить вместе с его восприемником и дать им всем поучиться в законе Cвоем и делать благоугодное перед Ним». Кроме сего, каждый день, при общем богослужении, она возносила молитвы свои к Богу как о оглашенных, т.е. готовящихся к вступлению в общество верных, так и о детях их, прося им благословения и преуспеяния в христианском совершенстве. Равным образом, каждый же день молясь о всех верных, она в то же время молилась и о их детях.
§ 96. И молитвы Церкви, как и молитвы родителей, не были втуне. То, чего не могли сделать силы человеческие в деле воспитания детей, совершала сила Божия; что начинал человек, то совершал Дух Божий; что насаждали родители и напоевали наставники, то возращал Бог. Дух любви Божией был образователем детей в собственном смысле.
§ 97. Так, блаженный Августин свидетельствует о своей матери, что она во время безпорядочной его жизни и пребывания в манихейской ереси плакала о нем гораздо более, нежели сколько другие матери плакали о смерти своих детей. Господь внял ее молитве и для успокоения ее послал ей утешительный сон; но для премудрых целей Своих, вопреки молитвам матери, попускал сыну ее находиться в мраке заблуждения. Благочестивая женщина не только не приходила от этого в отчаяние, но продолжала еще с большей надеждой, слезами и воздыханиями в каждый час своих молитв плакать о сыне своем пред Господом; и молитвы ее наконец взошли пред лице Его. Сын ее не только со временем обратился на истинный путь, но и сделался ревностным подвижником веры и благочестия. Также Григорий Богослов, рассказывая о своем обращении в христианство, говорит, что он «в сей свет приведен молитвами своей матери, которая от детских пелен посвятила его на служение Господу, и что все это случилось с ним по благодати Христовой».
§ 98. Итак, воспитание детей в первые времена Церкви Христовой было делом не одних родителей и ближайших родственников, но делом всей Церкви, руководимой и одушевляемой Духом Божиим. О существенных свойствах сего воспитания можно сказать то, что один проповедник Слова Божия сказал о воспитании Церкви: «Сам Бог удобряет, насаждает и очищает Церковь, дабы она приносила более плодов. В ней Господь есть лоза, Апостолы — ветви, а Отец — делатель. Она насаждена в вере, корни пустила в любви, возделана оралом учения, орошена слезами кающихся, удобрена словами проповедников, и от того изобилует вином, веселящим сердце, весьма приятным на вкус, но нисколько не возбуждающим похоти».
Вот образ действования родителей по отношению к детям! Он столько же достоин тех мудрых правил воспитания, по которым были насаждаемы и возвращаемы в детях семена христианского благочестия, сколько эти правила соответствовали самому образу поведения воспитателей по отношению к детям. Одно могло приносить и приносило благий плод только при другом. Словом, способ воспитания у древних христиан представляет нам образец истинно христианского воспитания.
Святая Церковь, управляемая Духом Божиим, сохранила до наших времен дела и учение первенствующих христиан в наше назидание и руководство. Итак, христианин, если Господь благословил тебя чадами или общество вручило тебе детей для воспитания их, чтобы сделать их истинными христианами и истинными сынами отечества; если ты понимаешь всю важность дела, возложенного на тебя Богом и отечеством; ответственность, которой неминуемо ты должен подвергнуться перед Судией живых и мертвых в случае нерадивого или превратного воспитания детей, и великость бедствия, к которому пролагают детям дорогу таким воспитанием; если сознаешь нужду в хорошем и безопасном руководстве для воспитания: то с полной доверенностью и благоговением обратись к тем детоводителям, которые, быв воспитаны в духе Божественного учения ближайшими по времени и жизни последователями Иисуса Христа, — сами воспитывали других в благодатной жизни по руководству того же учения. Это руководство прилично тебе как христианину. Дух Христов во все времена один и тот же. Предупреди в своих детях влияние не христианских правил воспитания, — и они гораздо искреннее и пламеннее возлюбят Иисуса Христа и Его учение, нежели как любят предметы их детских удовольствий; ибо, по учению Господа Иисуса, детская душа особенно способна к принятию Его спасительного учения и к наследованию Царствия Божия. «Пустите детей приходить ко Мне, — говорил Он, — и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие… И обняв их, возложил руки на них и благословил их» (Мк.К10: 14, 16). Итак, пусти детей и не препятствуй им приходить ко Господу Иисусу, дабы Он благоволил обнять и осенить их Своим Божественным благословением.
КОНЕЦ
От Московского Комитета Духовной Цензуры печатать дозволяется с тем, чтобы по напечатании, до выпуска из типографии, представлено было узаконенное число экземпляров в Цензурный Комитет, для препровождения куда следует. 17 июня, 1846 г.
Московская Духовная Академия.
Цензор: ректор Вифанской семинарии
архимандрит Филофей.
