Исправь ошибку на сайте:
Наши друзья:
Наши спонсоры
Напечатать!
Все материалы нашего сайта можно беспрепятственно распечатывать сразу из броузера: вся лишняя информация (навигация, баннеры и пр.) отсекается автоматически.Счетчики
Воспитание целомудрия
Источник:Православие.ру
Сегодня во всем мире чрезвычайно остро стоит проблема преемственности поколений:. чьи ценности жизни возобладают в недалеком будущем? Кого выберут дети разных возрастов в качестве объектов для подражания и каковы последствия этих выборов для самих детей и для культуры в целом?
Известным культурологом и этнографом Маргарет Мид была разработана известная теория, согласно которой существует три типа культур: постфигуративная, где дети учатся прежде всего у старшего поколения (это все культуры с патриархальными отношениями, большими семьями и свято хранимыми традициями), кофигуративная, где и дети и взрослые учатся у своих сверстников, современников (это все культуры с ориентацией на настоящее, с семьями нуклеарного типа и зыбкостью традиционных устоев). И, наконец, префигуративная культура, где взрослые учатся также у своих детей. Каковы характеристики этой последней? Исследовательница ограничивается лишь констатацией: «Теперь мы вступаем в период, новый для истории, когда молодежь с ее префигуративным схватыванием еще неизвестного будущего наделяется новыми правами».
Каковы приметы префигуративной культуры в наши дни?
1) На государственном и международном уровнях повышение статуса детства (Международные документы об охране детства, детская дипломатия, детские конгрессы и пр.) внимание к детской субкультуре, детскому творчеству.
2) Переворачивание семейной иерархии — в «детоцентризм».
3)Использование и внедрение детских психологических характеристик, образов, форм поведения в культуру взрослых, в модели их поведения и творчества (непосредственность, эмоциональность, «детскость» в изобразительном искусстве, в рекламе, шоу-бизнесе и пр.). Игра как атрибутивная характеристика ребенка стала, пожалуй, главным занятием взрослых, созданием современной игровой цивилизации.
Эти процессы нарастают, начиная с 60-х годов взрыва студенческих волнений в Европе и США, когда в предельно явно был заявлен протест против образа жизни взрослых и настойчивый поиск новых моделей жизни до сегодняшнего дня, когда «бунт» распространился на более младшие возрастные категории : подростки и даже младшие школьники заявляют свои права. И сейчас мы стоим на пороге существенных изменений в общественной системе Взрослый— Ребенок.
Известный американский исследователь У. Бронфенбреннер еще в 60-х годах провел сравнительный анализ двух социально-возрастных групп: детей в СССР и США, рассмотрев соответствующие институты социализации в процессе формирования личности ребенка: семью и детский коллектив. Свое исследование он назвал «Два мира детства».
У. Бронфенбреннер показал, что общественный характер воспитания в нашей стране тех лет, теплые эмоциональные отношения между родителями и детьми, особая роль детского коллектива в процессе социализации приводят к формированию у советских детей таких качеств, как отзывчивость, стремление прийти на помощь, коллективизм. При этом он с тревогой говорил об индивидуализме американских детей, их агрессивности в общении с взрослыми и сверстниками.
Анализируя исследование У.Бронфенбреннера и сравнивая ситуацию сегодняшнего дня, можно сказать следующее. Во-первых, если советские дети тех лет были четко ориентированы на взрослых, их нормы и оценку, то, фигурально выражаясь, «дети тех детей», спустя тридцать с лишнем лет, сегодня ориентированы в большей степени на ценности и нормы сверстников. «Сдвиг» в пользу сверстников происходит, по данным исследований, по нарастающей, уже не только подростки, но и младшие школьники и даже старшие дошкольники все чаще предпочитают ценности равных себе. Это связано, с одной стороны, с «культурным взрывом» последних десятилетий, крушением идеалов, нравственных ориентиров и, с другой, с кризисом семьи, потерей традиционного авторитета родителей.
Во-вторых, наблюдающаяся в последние десятилетия либерализация отношений между взрослыми и детьми, за которой многими усматривается проявление демократии в общественных отношениях, на самом деле оборачивается прогрессирующим ослаблением контактов между поколениями и своеобразной сегрегацией, которую подметил У. Бронфенбреннер в американском обществе фразой — символом: «Детская площадка для гольфа: только для детей».
Сегрегация происходит не только по имущественному признаку (большинство наших детей не могут себе позволить играть, скажем, в настольный теннис, а не только в гольф), но и по возрастному: разрыв между обществом взрослых и детским сообществом в России становится все ощутимее и глубже; это весьма ощутимо отражают детские рисунки, в которых произошло разделение пространства взрослых и сверстников. Дети понимают также, что взрослые от них избавляются, откупаются. Особенно драматично это прослеживается в семьях материально обеспеченных, так называемых «новых русских». С возрастом падает значимость семьи: по результатам наших исследований трехлетней давности, уже в первых классах (!) свыше 30% детей на вопрос, где им больше нравится: дома или в школе, отвечают, что «в школе лучше», а в пятых классах таких детей уже свыше 50%.
Вероятно, нельзя столь однозначно, как У. Бронфенбреннер, сказать, что «...ориентация на сверстников объясняется скорее отсутствием внимания и заботы в родительском доме, нежели привлекательностью группы сверстников», поскольку, независимо от отношений взрослых, референтные сверстники, на которых ориентируется ребенок, появляются уже в дошкольном возрасте.
Сравнивая детей России и США сегодня, нельзя не сказать о беспрецедентной трагической реальности, никогда не имевшей место в истории культуры. После трагедии в штате Колорадо, где случилось массовое убийство школьников своими же сверстниками, Билл Клинтон в своем обращении к нации возложил вину за происшедшее на производителей агрессивных компьютерных и видеоигр: «Нашим детям «скармливают» ежедневную дозу насилия... К 18-летию каждый американец видит 200 тысяч сцен насилия и 40 тысяч сцен убийств... Взрослый человек способен провести четкую границу между виртуальным и реальным, но эта граница может стать очень размытой для детей. Поэтому нам следует дважды подумать о воздействии рекламы и так называемых «игр— стрелялок», приглашающих игроков — я цитирую — "почувствовать ту часть вашей натуры, которая тянется к игре с оружием и хладнокровному убийству". И самое невероятное из всех: "Убей своих друзей безнаказанно". В период с 1976 по 1994 г. в США показатель убийств, совершенных, например, в Арканзасе детьми в возрасте от 14 до 17 лет, повысился на 435 %.
В это же время по России, Украине и другим регионам прокатилась волна детских самоубийств, статистика которых за последние десятилетия возросла в 80 раз, так что специалисты говорят об эпидемии самоубийств детей от 6 до 18 лет. Детские психиатры считают, что причина этих трагедий кроется не материальной, а в духовной сфере. По сути, в Америке и в России мы имеем дело с двумя различными реакциями на внутреннее духовное неблагополучие детей. И здесь, и там безжалостные дети, дети, не знающие, не испытывающие сострадания. Одни к другим, другие к себе.
Но одна музыка звучит в наушниках их плэйеров, одни клипы мелькают на телеэкране, в которых эстетика безобразного, «красота умирания», сладость убивания, поэтичность истлевшего тела и растерзанных внутренностей. «Непрерывный суицид», «Буду умирать молодым», «Давай вечером умрем весело, поиграем в декаданс», «Убей их всех и получи награду»... — это слова из модных песен рок— певцов, кумиров современной молодежи.
Смерть становится все более притягательна. Танатизация как влечение к смерти насаждается всеми средствами массовой информации, символика смерти и распада вокруг нас, она на одежде наших детей, на книгах, которые они читают, на их игрушках.
В современных условиях возрастающего взаимоотчуждения родительско-детских отношений в семье при одновременной демократизации и психологического уравнивания этих отношений (или переворачивания традиционной культурной иерархии) взрослые зачастую пытаются восполнить дефицит доверительности и тепла раскрытием ребенку взрослых «жгучих тайн», в частности, тайны деторождения.
И если тридцать лет назад на вопрос пятилетнего сына «откуда берутся дети», отец не нашел ничего лучшего, как посадить ребенка наблюдать за родами его матери, то теперь некоторые прогрессивные родители предпочитают смотреть порнофильмы совместно со своими детьми-дошкольниками (пусть привыкают!) и школьниками (они и так все знают), и даже обсуждать увиденное. Пытаясь таким образом установить доверительный контакт со своими дочерьми и сыновьями, устранить «ложный стыд» в вопросах пола и продемонстрировать демократическое равенство «отцов и детей», эти мамы и папы, не желая того, наносят колоссальный вред психическому здоровью своих детей.
Наши данные опроса взрослых по поводу влияния экрана показали, что некоторые из родителей считают насилие и эротику с экрана необходимым воспитательным моментом. «Порнографизация общества» в постперестроечной России как отголосок сексуальной революции на Западе привела к кардинальным изменениям в процессах половой социализации ребенка — важнейшей составной общей социализации.
Процесс половой социализации в современных условиях представляет собой явление, не имеющее, пожалуй, аналогов во всей предшествующей истории России. Традиционная форма половой социализации, характерная для патриархальных взаимоотношений, исходила из типа соответствия полоролевых образцов половой принадлежности ребенка, т.е. для мальчиков это маскулинная модель, а для девочек — фемининная. К концу XIX — началу XX в. наметился, а в советское время развился маскулинный тип половой социализации, так характерный для суровых времен, когда мужская модель поведения оказывалась более предпочтительной как для мальчиков, так и для девочек.
Это не могло не сказаться на изменении типа половой социализации в процессе формирования психологического пола в последние десятилетия, который можно было бы определить как инверсионный, т.е. маскулинный для девочек и фемининный для мальчиков.
Инверсионный тип половой социализации приводит к формированию «унисексуальной» (или бисексуальной) модели психологического пола: наблюдаемый сегодня «унисекс» не только в одежде, моде, формах поведения, но и психо-сексуальных пристрастиях.
Половая социализация по инверсионному типу по своей сути является прямым насилием над естественной природой ребенка и таит в себе определенную опасность для общества в целом, масштабы которой трудно предугадать. Лишь одна иллюстрация. Одиннадцатилетняя девочка из благополучной семьи, посещающая воскресную школу и, следовательно, имеющая представление о таинстве брака и содомском грехе, заявила о своем намерении в будущем выйти замуж... за свою подругу. Когда же пораженный отец поинтересовался: «А как же дети?» девочка ответила: «А разве у нас мало брошенных детей?». Это заявление — определенный симптом половой инверсии.
В пубертатный период процесс половой социализации достигает своей кульминации, когда на фоне физиологической и гормональной бисексуальности подросток остро переживает амбивалентность собственной половой идентичности. В сочетании с современным снятием табу на гомосексуальную интимность, происходит фактическое подталкивание мальчика или девочки к сексуальным контактам в однополой среде, что может быть в последствии зафиксировано в устойчивую гомосексуальную ориентацию не отдельных индивидов, а в массовом порядке. Участь «сексуального большинства» Содома и Гоморры хорошо известна истории культуры, и после этого нам остается лишь последний этап — садомазохизм и саморазрушение.
Известно, что социализация, в том числе и половая, исторически осуществляется прежде всего в системе «ребенок — взрослый», однако половозрастные объединения системы «ребенок — ребенок», значительно позже включающиеся в этот процесс, являются также важнейшим институтом половой социализации.
Детское сообщество как носитель собственной субкультуры обладает специфическими функциями в формировании психологического пола ребенка: в совместной деятельности и общении «на равных» уточняется и отрабатывается поведение ребенка в соответствии с его полоролевой позицией, устанавливаются психологические отличия полоролевого поведения мальчиков и девочек. Именно здесь ребенок обычно получал значительную долю информации (до 90%!) о «тайнах» деторождения и взаимоотношений полов. В то же время детская субкультура обладает культуроохранительным свойством, поскольку, благодаря ей, сохраняются некоторые формы, тексты, элементы и стереотипы поведения различных эпох, утраченные в культуре, в том числе и в сфере полоролевых моделей поведения.
Если в 70-х — 80-х гг. успех ребенка в подростковом сообществе сильно зависел от его соответствия критериям половой роли (быть хорошим парнем), а у девочки в подростковом возрасте происходил пересмотр планов профессиональной самореализации и отказ от индивидуального профессионального успеха в пользу женственности и материнства, то в начале 90-х годов и особенно в конце их эта картина кардинально изменяется.
В последние годы в силу ослабления социализирующего влияния семьи и традиционного детско-подросткового сообщества, а также внедрения обществом бисексуальной модели половой социализации, — мальчики и особенно девочки оказались сориентированы не на романтическую любовь, не на ценности семьи, а на «сексапильность», «безопасный секс» и гомосексуальные отношения. Эта ориентация, по свидетельству специалистов, прямым образом связана с ростом девиантного поведения. Легко переступив грань целомудрия, подростки оказываются психологически готовы к переступанию (преступлению) других граней.
Оказывается очевидным, что, половая социализация как фундаментальная социокультурная стратегия воспитания, осуществляемая взрослым сообществом, в современных условиях дезориентирует ребенка в плане формирования половой идентичности, ставя его в позицию выбора психологического пола. По сути дела взрослым сообществом неосознанно (или сознательно?) осуществляется активная деморализация детской субкультуры. Следствием этого процесса являются: ранние половые связи, рост абортов и венерические заболевания подростков. Тут закономерно появляются различные организации, типа РАПСа и предлагают предупреждать и лечить следствие, (а не причину) с помощью «безопасного секса».
Растущая в обществе либерализация половой морали в постперестроечный период, фактическая легализация половых извращений, с одной стороны, и активное распространение порнографии через различные издания, в том числе, ориентированные на детскую аудиторию, а также теле— и видеофильмов, компьютерных игр — с другой, не только ориентируют подростков на ранние сексуальные связи, но и активно провоцируют мальчиков и девочек к занятиям проституцией и совершению половых преступлений.
Как известно, первичной социальной группой, в которой происходит процесс половой социализации являются: родители, братья и сестры, ближайшие родственники — семья. С помощью механизма идентификации со значимыми другими, в особенности с матерью и отцом, формируется психологический пол ребенка посредством овладения им нормами и стереотипами поведения в соответствии с половой принадлежностью. Механизм идентификации для выработки собственной поло-ролевой позиции срабатывает не только в отношении окружающих ребенка взрослых и детей, но и в отношении культурных носителей половой дифференциации, например, литературных и киногероев, сказочных персонажей. В описанном выше экспериментальном исследовании середины 80-х годов нами уже были получены факты несовпадения наблюдаемых и осваиваемых детьми фактических типов взаимоотношений в современной семье и идеальных образцов этих взаимоотношений, зафиксированных в культуре.
Кроме того, в рисунках последних лет наблюдается нарушение традиционной графической идентификации мальчиков с отцами и девочек с матерями, когда манера изображения, цветовая гамма, атрибутика фигур обнаруживают явное сходство; сегодня родителей, особенно отцов, дети зачастую просто не изображают, либо рисуют в черных тонах и небрежно. И это нередко, в так называемых благополучных полных семьях!
Надо сказать, что в истории культуры России эволюция самой семьи теснейшим образом была связана, с одной стороны, с развитием государственности, а с другой, с этапами изменения статуса ребенка в семейной структуре: от бесправия и полного подчинения власти родителей к «правам ребенка» и отношениям паритетности. Однако нарушение традиционной иерархии отношений в системе «Ребенок — взрослый» имеет и свою изнаночную сторону не только в плане падения родительского авторитета, снижения ценности семьи и формирования «социального инфантилизма» у подрастающего поколения, но и потерю исконно целомудренного для российской ментальности отношения к интимной сфере, особенно, когда дело касалось детей. Недаром в богатом русском языке эта тема строго табуирована (в лексике — либо мат, либо научная терминология), даже семантика слова «любовь» многозначна и размыта. Любовная страсть или сексуальная разнузданность в русском народе никогда не поощрялись, они относились к роду одержания, безумства.
В русской культуре всегда существовали эротические песни и частушки, порнографические анекдоты, игры и другие внешние проявления сексуальности в народной жизни при весьма строгих государственных и церковных запретах, но они выполняли роль своего рода карнавальной смеховой антикультуры, своеобразного клапана для выхода сексуальной энергии молодого русского этноса. И каждый из нарушителей запрета знал, что нарушает (оттого и сладок был «запретный плод»!), но провинившемуся всегда предоставлялась возможность покаяния в церквах и монастырях. При этом дети, особенно девочки, воспитывались в домостроевой строгости. Широко, особенно на Западе, известна «асексуальность» русской литературы, « оттого, что ее тема — любовь, а не секс, Эрос, а не эротика».
Если обратиться к социогенезу представлений о «запретных темах» в русской традиции воспитания, то окажется, что для большинства россиян до революции и даже еще 30-40 лет назад детская жизнь психологически протекала относительно автономно и отдельно от взрослой, несмотря на единое предельно тесное физическое пространство сосуществования (достаточно представить крестьянскую избу с ее прозрачностью и естественностью всей жизнедеятельности). Взрослые не вторгались в детскую жизнь, не по причине полного к ней равнодушия, но признавая за ребенком право на игру. Поэтому детская субкультура смогла накопить богатый опыт самовыражения и самобытный культурный арсенал — детский фольклор, передающийся от одного детского поколения к другому на протяжении тысячелетий. Безусловно, в этом арсенале имелись средства передачи знаний о «запретных темах» — детский фольклор с анекдотами, скабрезными стихами и историями о сексуальной сфере, а также имитационные игры в «жениха и невесту» и пр. Содержание этих знаний могло быть (и часто было) вульгаризировано и даже цинично, но оборотная сторона отношений романтически-возвышенная или брачно-семейноидеализированная, исходящая от взрослых (учителей, родителей, священников), уравновешивала в сознании ребенка прозу жизни или ее грязь с нравственной нормой.
Необходимость подобного психологического противовеса в социуме являлась признаком здоровья и важнейшим механизмом существования в культуре четких различий между должным и недолжным, хорошим и дурным, добром и злом. Утрачивая, размывая эту грань, когда, по словам А.С. Пушкина, «добро и зло — все стало тенью», современная культура лишает ребенка возможности нравственного выбора, когда «да — да, нет — нет», обрекая его на ложную альтернативу выбора лучшего из худшего. Здесь происходят духовные подмены: вместо идеалов мужественности и женственности — унисекс, вместо ценности семьи — сожительство партнеров (лучше однополых), вместо куклы-голыша, воплощавшего архетип материнства — чувственные Барби и Синди (не дочки, не подружки!), воплощающие архетип блуда и символизирующие «общество потребления».
Большинство осуществляемых в последние годы программ полового воспитания и модной сейчас валеологии представляют собой варианты одной откровенно бихевиористской модели полового образования и фактически направлены не на помощь в становлении психологического пола и адекватной полоролевой позиции ребенка, а на просвещение ребенка как осознания им собственного пола через гениталии и формирования вне-супружеских и анти— родительских установок на «безопасный секс» .
В то же время многие американские коллеги, имеющие богатый опыт сексуального обучения, показывают в последние годы, что наибольшую воспитательную эффективность демонстрируют те учебные программы, где воздержание стоит не только на первом месте, но и подкрепляется нравственными постулатами религиозного характера. Джозеф Собран — известный американский философ и публицист, назвал современное американское общество «абортной культурой», имея в виду не только сам факт распространения абортов, но и легализированную порнографию и систему полового воспитания в школах.
Американские исследования эффективности школьных программ полового воспитания, с точки зрения профилактики негативных последствий сексуального поведения подростков, показали зависимость их эффективности от возраста, пола детей, а также от содержания обучения. Оказалось, что обучение по биологическим темам и по контрацепции обусловливает более раннее вступление в половую жизнь, и раннее обучение приводит к ранней «коитальной инициации » и у мальчиков, и у девочек. А вот обучение навыкам сопротивления (сказать «нет») среди девочек 15-17 лет может отсрочить первый половой акт, уменьшить число партнеров.
В Америке — родине сексуальной революции, в полной мере вкусившей ее плоды, оказывается еще в 1981 году был принят закон о применении нравственно-ценностного подхода к половому воспитанию. Объединение усилий государства, школы и церковных организаций привело к ослаблению влияния «сексуальной революции» в США. Как показывают исследования и опросы последних лет все большую популярность среди молодежи приобретает идея воздержания.
Итак, современная эпоха ознаменована отменой на государственном уровне многовековых табу на совместное обсуждение с детьми вопросов секса через школьные программы, средства массовой информации, через книги или с телеэкрана. Функция более информированных сверстников в детской субкультуре — этих «ужасных мальчишек», на протяжении тысячелетий просвещающих наивных малышей в вопросах пола перешла ко взрослым. В этой связи вспоминаются изумительные по своей психологической тонкости известные исследования супругов Харлоу с обезьянами. В экспериментах Харлоу четко показано, что маленькие обезьянки-резус, лишенные «общества сверстников», впоследствии оказывались неспособными к установлению брачных отношений, но если все же они производили потомство, то отличались полным равнодушием к потребностям своих детей и жестоким обращением с ними.
По мнению ученых, как «мягкая суррогатная» мама предпочтительнее для обезьянки, чем проволочная жесткая, но с бутылочкой молока, так и игры со сверстниками оказываются важнее для будущих взрослых отношений, чем общение с взрослыми-обезьянами. Может быть, не опасаясь впасть в «вульгарный материализм» можно предположить, что существует общий биологический механизм передачи информации о репродуктивной сфере посредством преимущественно «горизонтальных связей», т.е. от сверстника к сверстнику? А функции взрослых в половой социализации несколько иные и подменять детей собой, значит, может быть, нарушать что-то очень важное в социо— эволюционной системе?
И подобные подмены не могут пройти для культуры, этноса, государства без потерь. Каких?
Прежде всего фактически отменяется существовавшее во всей европейской цивилизации (и в русской культуре особенно) многовековая практика невозбуждения преждевременного сексуального чувства у ребенка. Знания в этой сфере всегда были исключительной прерогативой взрослых и, нередко, особо посвященных взрослых и никакого совместного обсуждения интимных вопросов с детьми у них быть не могло, по крайней мере, прилюдно и до вступления в брак. На страже этого табу стояли государство в лице городской или сельской общины, семья, школа и церковь.
Десакрализация интимной сферы, снятие покрова романтической тайны (недаром — таинство брака!) с любовных отношений влечет за собой деиндивидуализацию любовного чувства. И, как ни странно, они ведут к подавлению либидо, к сужению репертуара любовных переживаний. Вот почему психиатры с удивлением в последнее время отмечают юношескую импотенцию среди молодых здоровых парней, так хорошо знающих сексуальную технику по эротическим фильмам. Отсюда, сексологизируя детское сознание выше означенными средствами, дезориентируя ребенка в становлении психологического пола и адекватной полоролевой позиции, мы, взрослые, во-первых, крадем у него ощущение его уникальности как мальчика или девочки, лишаем его в будущем полноценных любовных переживаний, в том числе и сексуальных. Недаром только запретный плод сладок, а доступный — вдруг покажется кислым и горьким.
Во-вторых, сексологизация сознания ребенка — это в мистическом смысле лишение его целомудрия. Детское сознание по природе своей целомудренно, а целомудрие, как известно, охранно, оно защищает ребенка от опасности, грязи, заразы. Целомудрие — это не столько физиологическая и не только нравственная категория, это категория мировоззренческая, отражающая целостную картину бытия, целостный и мудрый образ мира, что и обеспечивает охранительную функцию сознания. Поэтому «целительство» и «целомудрие» — понятия одного порядка, так же как «блуд» и «заблуждение».
Современная ситуация развития ребенка в обществе в контексте полового воспитания, «планирование семьи» по сути оборачивается прежде всего сексологизацией детства, детской субкультуры, и это — явление, осмысление возможных последствий которого — задача профессионалов.
Вера Абраменкова
