Отцы и дети: апоклипсис наших дней
Андрей Брониславович Рогозянский. 32 года. Живет в Санкт-Петербурге. По основному образованию — инженер-электронщик, по дополнительному — специалист по исследованию рынка. Руководил отделом маркетинговых исследований в крупной петербургской компьютерной фирме. С 1996 г. — сотрудник православного издательства «Сатисъ», редактор и автор многих изданий, в том числе по проблемам семьи и церковного воспитания: сборников «Церковь, дети и современный мир» (СПб, 1997, 1998, М. 2000), «Что из детства помогло мне стать верующим: воспоминания, дневники, наблюдения» (СПб, 1998). Статьи А. Рогозянского по вопросам семейного воспитания публиковались в различных церковных и светских периодических изданиях.
«Фома» уже анонсировал новую работу этого автора — сборник под названием «В доме Отца Моего» (М., 2001), включивший в себя работы известных православных мыслителей и пастырей о роли христианской семьи в духовном становлении ребенка. Составитель предпосылает книге свое предисловие с подробным анализом состояния церковной педагогической мысли сегодня.
Андрей Рогозянский: ...Я начну с утверждения о том, что способность воспитывать детей — это одна из коренных, естественных способностей человека. Она есть у всех, только раскрывается в большей или меньшей степени, в зависимости от того, как человек живет, каково его духовное, эмоциональное, интеллектуальное состояние, образ жизни. В последнее время воспитание стали считать наукой, искусством, талант к которым дается не всякому. Но раньше, еще век-полтора назад, нельзя было представить, чтобы кто-нибудь заявил: «Нет у меня педагогического дара, дайте мне в подмогу психолога-консультанта или педагога!» Такого бедолагу в деревне, наверное, просто подняли на смех или, того лучше, всыпали бы по первое число, чтобы одумался.
Сейчас мы вступили в такую перевернутую фазу, когда издаются педагогические пособия с названиями вроде: «Что вы можете узнать о своем ребенке?» То есть посторонние дяди и тети рассказывают родителям об их детях. Но еще совсем недавно никому в голову бы не пришло бы спрашивать в книжном магазине: «Дайте мне что-нибудь почитать о моем ребенке...» Каждому дорог свой сын или дочь, и каждый его знает поэтому ближе и лучше всего.
Подчеркну еще раз: суметь воспитать собственного ребенка –глубоко естественно для каждого из родителей. И каждый, если только захочет, может обнаружить в себе педагогическую интуицию, относящуюся к своим детям. Такую интуицию, основанную на любви, родительском чувстве, не заменят никакие пособия, никакие школы и преподаватели.
В чем Вы видите причину таких перемен, почему родителям так трудно понять нынешних детей, достучаться до них?
Нет общей жизни с детьми, нет особого желания ими заниматься, по-настоящему близких отношений. Каждый существует сам по себе — мама и папа целый день на работе, дети в школе или предоставлены сами себе. Не остается иных ценностей и смыслов, кроме индивидуальных, эгоистических. А педагогическая интуиция работает только в «общем поле» — т. е., когда семья, школа, приходская община, трудовой коллектив имеют общую жизнь, общие интересы и ценности.
Если этого нет, дети рано, с самых пеленок, усваивают обособленность и своеволие. Они, по существу, привыкают обходиться без любви и сами не умеют любить. А надеяться узнать другого человека чисто рациональным путем нельзя. В этом случае он уже перестает быть человеком в полном значении этого слова, а становится совокупностью клеток, органов и рефлексов. Человек может быть познан другим человеком только через любовь. Любя, мы входим в другую душу, и эта душа открывается нам навстречу, как бы впускает в себя. Вот этого нынешним взрослым и детям катастрофически не хватает.
Даже уделяя внимание ребенку, мы сейчас редко делаем это для блага воспитанника и по любви к нему. Родитель хочет избежать осуждения соседей, боится, что его сын или дочь могут стать наркоманами или сесть в тюрьму. Наконец, успехи детей тешат наше тщеславие. А настоящей любви к детям — той, которая не постоит за ценой и которой приятно быть вместе с детьми, делить все их горести и радости — такой любви нет и в ребенке она не воспитывается. Живут рядом люди, кажется, и родные по крови, но совершенно чужие по мыслям и духу. Они, по существу, и не хотят вовсе «знать что-либо о своем ребенке». В этом причина, а не в «отсутствии педагогического дара» или недостаточной исследованности детской души.
Даже когда человек берет в руки книжку с названием «Что вы можете узнать о своем ребенке?» — это совсем не говорит о том, что он радеет за своих детей, небезразличен к ним, реально готов ими заниматься. Скорее наоборот, такой родитель ищет компромисса — сделать так, чтобы волки были сыты, а овцы целы, т. е., с одной стороны, не особо затрудняться, а с другой, не дать детям чересчур распоясаться, потому что распущенные дети могут в итоге принести еще большие хлопоты.
Что же Вы предлагаете: воспитывать и учить детей детей исключительно в семье, отказаться от дошкольного и школьного воспитания?
Нет, конечно, речь не идет о том, чтобы отказаться от общественной педагогики как таковой. Она имеет достаточно длительную историю, еще с античных времен. Более того, как социальный институт она сейчас совершенно необходима, потому что образование – это трансляция опыта от предыдущего поколения к следующему. Мы имеем сегодня вполне конкретную историческую реальность: человечество накопило огромный объем знаний, в жизнь прочно вошли техника и технологии. Всю эту махину информации и механизмов нужно как-то поддерживать, обслуживать, двигать дальше. Ситуация такова, что даже согласись сейчас все человечество остановить прогресс, невозможно все бросить и жить, как прежде. Котельные должны отапливать дома, транспорт — доставлять грузы и топливо, средства связи — обеспечивать быстрый контакт между разными географическими пунктами... Педагогика с ее образовательными задачами стоит в самом центре этого, поскольку сохраняет и передает от поколения к поколению накопленный жизненный опыт.
Каждое новое поколение призвано стать социально зрелым, компетентным, чтобы эту «эстафетную палочку» принять и нести дальше. От этого никуда не деться, и ни одна семья не может теперь справиться с тем громадным объемом учебных программ, какие преподаются в нынешних школах, в системе внешкольного обучения, в ВУЗах. Поэтому мы и отдаем детей на общественное обучение. Чаще всего уже на уровне 4-го — 5-го классов родители безнадежно отстают: они не могут помочь ребенку выполнить домашнее задание — не помнят формул, терминов, правил, особенно правил русского языка (с этим у нас особенно плохо).
Теперь о соотношении между семейной и общественной педагогикой. Любое обучение, будь это детский сад, школа или университет, основывается на семейном воспитании. Учеба будет эффективной только в том случае, когда семья принимает участие в учебном труде ребенка, настраивает его на работу, поощряет, увещевает, дисциплинирует. И те, кому доводилось работать в школе с детьми, наверняка согласятся с таким наблюдением: даже самый способный ученик, который поначалу с охотой трудится в классе, вне родительского внимания постепенно теряет в способностях и отстает. Наоборот, прилежный «середнячок», который на школьных занятиях с большим трудом поспевает за одноклассниками, но дома усердно пыхтит, наверстывая упущенное с матерью или бабушкой, в конечном итоге показывает лучшие результаты.
Без родительского воспитания никогда не достичь той настоящей образованности, которая идет не только от знаний и навыков грамотности, но и из внутренней культуры человека, его убеждений, его нравственности. Не существует поэтому, как таковой, проблемы выбора: «домашняя или школьная педагогика?» Школьная педагогика необходимо нуждается в семейной основе. В свою очередь, и семейное воспитание не может сегодня достичь своих целей без школы.
И конечно же, ни в коем случае не должно произойти подмены семейного воспитания общественным. Если родители хотят видеть своего сына (дочь) не просто рекордсменом, вундеркиндом или изобретателем, а любящим сыном, любящей дочерью, то у них нет другого пути, кроме раскрытия в себе дара воспитания. Никакие общественные институты не дадут той живой связи, которая возникает в результате совместной жизни с детьми, в общих интересах, общих занятиях, общих чувствах, тревогах, планах, сомнениях, надеждах и разочарованиях.
Сегодня жизнь направлена на индивидуальные формы: каждый стремиться обязательно отличаться от другого. Но из такой индивидуальности выпадает понятие того, что присуще человечеству как таковому. Понятие любви в современном мире в связи с этим носит индивидуалистический оттенок. Я принимаю себя как данность, я действую в мире, как того хочу и признаю такое же право за другим человеком. Любое сообщество людей, в том числое и семья, оказывается связанным только рамками совместного места жительства, совместных встреч вечером за ужином, за чаепитием, просмотром телевизионных программ. При этом каждый живет своей собственной жизнью. Так в какой-то степени проще. Но проще – не значит лучше...
Я хотел бы вернуться к Вашим словам о том, что раньше никому в голову не пришло бы искать пособие о том, как воспитывать ребенка. Я не уверен, что этот факт является убедительным указанием на бесполезность таких книг. Скорее наоборот. Ведь когда-то людям не приходило в голову, что можно плавать под водой в подводных лодках, летать по воздуху в самолетах и т.д. Скажем, в древности моряки обходились без компаса, но с компасом все же удобнее. Вы же не станете отрицать, что последнее столетие дало педагогике много нового? Раньше воспитывали розгой, никто не занимался детской психологией. Теперь обучение детей во многом исходит из личных способностей ребенка и учитывает психологические особенности его восприятия...
Совершенно очевидно, что в области погружения в морские глубины достигнут большой прогресс по сравнению с прошлым. Сто пятьдесят лет назад никому это в голову не приходило, никто этого не мог совершить. Сейчас это достаточно просто. И только катастрофы заставляют задуматься, что не все так уж благополучно. Тем не менее, повторяю, прогресс здесь очевиден.
Но если говорить об области воспитания, о педагогике и отношениях между родителями и детьми, между поколениями, то здесь дела обстоят несколько иначе. С одной стороны, бессмысленно отрицать определенный прогресс педагогических знаний. Открыто много нового и интересного о возрастном развитии ребенка, особенностях его психологии и пр. По всему миру работают десятки научных учреждений, написаны целые библиотеки книг и диссертаций, собираются представительные семинары и конференции. Многие исследования, например, детских игр или наследственности дали довольно полезные и интересные результаты.
Если судить по этой активности, действительно, в педагогике произошла настоящая революция. Но, с другой стороны, что можно собрать из этого пестрого и разнокалиберного «конструктора»? Читаешь педагогическую литературу и видишь в ней самые благие идеи и намерения. Но одни ратуют за дисциплину и распорядок при воспитании, а другие защищают свободу ребенка и индивидуальный подход. Одни ищут интенсифицировать процесс обучения и развития, а другие считают: пусть все у ребенка получится плавным, естественным образом. Одни хотят уберечь детей от дурных влияний и продлить «розовое детство» своих подопечных, а другие им возражают: нужно готовить ребенка ко встрече с реальностью — и советуют учить плавать, разом бросая детей на глубокую воду. И каждое мнение, в общем-то, выглядит по-своему выигрышным и аргументированным. Только установить общую истину, привести все теории к единому знаменателю никак не удается.
А все потому, что не в рецептах и правилах суть. Никакими формальными правилами нельзя заменить живого участия в детских душах. Открытия и достижения, которыми гордится Новое время, внимательному и любящему сердцу наверняка не покажутся чем-то необыкновенно новым и удивительным. Настоящий родитель или педагог, если не разумом, то интуицией и опытом знает и о своеобразии детства, и о важности игр детей, и о том, что наглядными примерами следует сопровождать рассказы и объяснения детям. Сенсацию они вызывают там, где уже целиком растеряли естественную способность к сближению и взаимному проникновению душ.
Теперешний интерес к воспитанию детей в обществе носит, по большей части, отвлеченный характер. Реальная жизнь бок о бок с ребенком подменяется целым ворохом абстрактных вопросов: «пеленать или не пеленать?», «сечь или не сечь?», «наказывать или поощрять?», «действовать лаской или строгостью?» О детстве скорее любопытствуют, чем реально участвуют в детских судьбах. Поэтому последнее время трудно назвать триумфальным для педагогики. Прогресс достигнут только в изучении детства, а отнюдь не в решении самих педагогических проблем. Сложностей с молодежью в наше время так много именно потому, что старшие больше «интересуются», чем реально живут воспитанием.
Мы привыкаем фантазировать о детях, а не реально трудиться над детской душой. Каждый второй городской ребенок теперь занимается в изобразительной студии, музыкальной школе и пр. Но Моцартов, Пушкиных и Рафаэлей случается все меньше. Одной образованности и развития способностей еще недостаточно. Требуется еще что-то, чем оскудело последнее время. Это «что-то» и есть — теплота и сердечность, чутье на гармонию мира, усвоенные от детских лет...
И хотя прогресс внушителен по своим достижениям, по переменам, произошедшим во внешней жизни человека, нельзя сказать, что он самоочевиден, и не требует никаких мотивировок, никаких доказательств. И одна из таких прорех, которые ставят прогресс человечества в целом, а не только НТП, под сомнение, это проблема связи между поколениями. Причем вопрос сегодня заключается не в том, что, какой объем знания, опыта передавать, а в том, кому мы это будем передавать? На сегодняшний день в этой сфере произошли очевидные перемены.
Ну, о том, как плоха молодежь, говорили всегда, во все времена…
Это оттого, что воспитание всегда было пробным камнем для человечества и редко когда люди в полной мере справлялись со своими педагогическими задачами.
Действительно, известная каждому «проблема отцов и детей» тревожила людей в разные времена. Иосиф Флавий, древний иудейский историк, сетует на молодых людей своего времени: «Молодежь относится к нам свысока и не желает внимать наставлениям нашим». И это при том, что ветхозаветное воспитание было очень строгим. Детей могли подвергнуть публичному истязанию или посадить в тюрьму за непослушание родителям!
Но то все же была проблема отцов и детей. Отцы видели проблему в том, как растет и каким становится новое поколение. И уже это беспокойство несло в себе некий выход из ситуации: когда взрослые реально сопереживают детской судьбе, это многого стоит и в свое время оценивается сыновьями. Теперь же «проблемы отцов и детей», как таковой, нет. Взрослые отреклись от своей постоянной роли родителей и наставников. Не стало семейного уклада, в котором взрослые и дети могли бы реализоваться в этих своих ролях. Есть не семья, а только собрание отдельных людей, как на вокзале, — то, что наш философ И. Ильин верно называл «рядом-жительством».
Это ведь очень серьезная вещь: постоянно ощущать себя родителем и наставником! Это оказывает влияние на весь ход жизни — на то, как человек говорит, как поступает в делах, как относится к ближним, как, наконец, просто ведет себя на улице. Если он мыслит педагогически, он будет стараться, чтобы даже чужой ребенок не получил от него отрицательного примера. Он не станет во всеуслышание материться, распивать, как ни в чем ни бывало, пиво на перекрестке или демонстративно целоваться на эскалаторах, он выключит телевизор, когда там похабщина, он остановит детей, которые размалевывают стены домов или портят телефон-автомат... Я называю это педагогическим чувством или педагогическим самосознанием. И, как я уже отмечал, подобное чувство, подобное самосознание — самые, что ни есть, естественные для человека. Они служат как бы прямым продолжением чувства самосохранения, только уже не в личном, индивидуальном аспекте, но в аспекте общественном. Каждое общество, каждая культура обязательно рождает внутри себя педагогическую среду и педагогическую традицию, т. к. интуитивно понимает, что только обеспечивая себе преемственность, идентичность во времени, может рассчитывать на созидательную перспективу. И вот это родительское или наставническое чутье, эта педагогическая традиция современным обществом совершенно утрачены.
Как-то не хочется полностью соглашаться с тем, что Вы говорите (уж больно жесткая, даже жестокая получается картина), но, похоже, все действительно обстоит так или примерно так. В частности, когда мне довелось быть в Соединенных Штатах, я заметил, как там не просто не занимаются педагогикой, но зачастую боятся быть дидактичными, боятся «ограничивать права детей», как сейчас принято говорить... Для взрослых теперь, кажется, совершенно немыслимо, страшно обременительно — думать не о своем только удовольствии и легкости жизни, а постоянно как бы глазами ребенка смотреть на себя со стороны...
Чтобы уйти от этого, предлагается тезис о свободе детей и их равных со всеми правах. То есть, взрослый мир, чтобы хоть как-то оправдать свое безразличие к детям, начинает себя уговаривать: «Да какие же это дети?! Они — взрослые, только маленькие еще! Такие же свободные, равноправные, как и все мы...» И это, простите, «гуманность»? Откровеннейшее насилие и произвол! Дети таких «прав и свобод» не требуют и не приемлют. Они очень долго хотят быть вместе с мамой и папой, делать общие дела, подражать в поведении старшим... То, что им предлагается — это свобода от родительского участия и право жить той же черствостью, что и весь взрослый мир. Современные мамы и папы их через силу от себя отстраняют, как бы говоря: «Нет уж, ты будь лучше свободным и равноправным, иначе ты мне никакой жизни не дашь!»
Послушаем, к примеру, что пишет о своем воспитательном опыте корифей западной педагогики Бенджамин Спок: «Моя падчерица Вирджиния любит громкую музыку. Я не выношу какофонии, но я не стану запрещать Вирджинии слушать музыку на полную катушку. Поэтому мы устроили в ее комнате звукоизоляцию». Откуда же здесь взяться «проблеме отцов и детей»? Отцы и дети здесь живут совершенно автономно, при полной звуковой и эмоциональной изоляции. И никому, даже гению современной педагогической мысли, не придет в голову, что все лучшие качества раскрываются именно через совместную жизнь, взаимное проникновение душ родителей и детей.
После этого уже можно с уверенностью утверждать, что педагогика как массовое явление, как фактор культуры, поддерживающий стабильность и идентичность общества, умерла. Ее нет — давайте будем иметь мужество констатировать ее летальный исход. Но с одной оговоркой: отдельными родителями и учителями воспитание все-таки совершается. Правда, это уже одинокая «борьба со стихиями», стояние наперекор всему, потому что сама жизнь уже не воспитывает — общество, наоборот, живет антипедагогическим образом. Нормальный родитель в своей воспитательной деятельности чувствует себя как партизан в местности, сплошь оккупированной противником. Все против него. Он в каждый момент готов ожидать очередной оплеухи: если не от телевизионной программы, то от уличной рекламы или даже от школы, которая почему-то берется «просвещать в технике секса» его дочь или сына.
Поразительно, что этот мир молодежной «тусовочной» культуры создается и пропагандируется именно взрослыми. Ведь это взрослые развивают и ставят на серьезную, профессиональную основу поп- и шоу-культуру, индустрию развлечений для молодежи. Поколение старших, родителей, само укрепляет сепаратизм в детях, делает все возможное, чтобы подстегнуть протестные и агрессивные настроения молодежи...
Да, как одной современной песней приучают кричать: «Наши времена настали! Мы слишком долго ждали!» Естьв этом что-то дьявольское...
Закрывать глаза и делать вид, будто ничего особенного не происходит, ссылаясь на то, что разрыв между поколениями и недовольство молодежью были всегда — значит отрицать очевидное. Взгляните: ведь Запад и, в особенности Америка с ее благополучием построены самыми отчаянными в истории трудоголиками. Построены на идеале очень кропотливого труда, который начинается чуть ли не с трехлетнего возраста!
Еще какие-нибудь два-три поколения тому назад абсолютными бестселлерами у американцев были пособия по карьере под заголовком «Трудолюбие как 99 % таланта» или автобиографии «Как я накопил миллион», в которых автор подробно делился опытом, как уже в три года начал поливать грядки вместе со своим отцом-фермером, потом его заинтересовали механизмы и он стал помогать соседу в тракторной мастерской, потом он стал компаньоном в этой мастерской и т. д. Национальными героями становились сыновья рабочих и фермеров, самостоятельно пробившиеся в люди. Вполне очевидным для общества был и смысл воспитательной практики: идеалом для педагогики являлись покладистые и рачительные юноши и девушки. Высокий материальный достаток, которого достиг Запад, не случаен: он представляет собой плод кропотливого и по-своему самоотверженного труда поколений.
Что же мы видим сейчас, в наши дни? «Бери от жизни все!» — этот расхожий рекламный девиз, по сути, и определяет всю модель современной культуры. Никто не спрашивает, откуда это пресловутое «все» в жизни берется. Прогресс, улучшение условий жизни кажутся вещами самоочевидными, как бы запрограммированными на будущее независимо от наших стараний. Детство и юность выступают поэтому как время беспрецедентного иждивенчества и инфантилизма, а «молодежность» — как идеал, полюс притяжения для всего общества. Взрослеть не нужно торопиться, во взрослом состоянии нет ничего интересного. Только три вещи: в 16 лет получить паспорт и право вступать в брак, в 18 – водительские права — вот и все, что подростку необходимо от взрослого мира. Все остальное, самое захватывающее, веселящее, глянцевое, находится в плоскости молодежных «тусовок». Поэтому всеми силами нужно быть «вечно молодым», держаться беззаботно-восторженного, «молодежного» восприятия мира. Это ли не раздвоение личности, деградация, поворот в умах?
Мой приятель, которому довелось учиться сначала в США, а потом в Греции, поделился одним весьма интересным, на мой взгляд, наблюдением: уважение к человеку в Америке и Греции строится на разных основаниях. В Америке человека уважают как носителя прав и свобод. В Греции уважение основано на том, что это образ Божий. Мне кажется, что и в вопросах воспитания, христианская педагогика исходит из этого фундаментального понятия...
Действительно, христианство ставит каждого человека в позицию чада Божьего, сына или дочери Бога. Когда человек понимает свою роль и понимает, как Бог его ведет и воспитывает, участвует в его жизни, о нем заботится, его учит, вразумляет, то, конечно, по аналогии с этим он учит и воспитывает своего ребенка. Очень важная черта в Православии – оно сохраняет детскость. Если в самой краткой форме анализировать различия между западными ответвлениями христианства и восточным православием, то надо будет сказать, что Православие сттроится как религия отношений Отца и детей, фактически семейная связь. Православие сохраняет в себе образ человека, о котором заботятся, которого ведут, здесь распространена духовническая практика, который получает такое питание таинственное. А западное христианство – это «взрослое» христианство. Мы часто анализируем различие в догматах, в канонических сторонах учения, но тут зачастую только запутаться еще больше можно. Мне кажется, что коренная разница в том, что западное христианство рационально. Оно стремится к тому, чтобы человек ответственным и осознанным образом строил свои отношения с Богом. Поэтому оно отходит от идеала раннехристианского, который говорит о том, что сколько бы человек не проявлял ответственности и сознания своего, все равно в отношении Божьего всеведения, Божьей воли это будет несовершенным действием. Как родитель в доме не требует от ребенка совершенства в исполнении каких-то сложных дел, он скорее поручает ребенку выполнить какое-то дело для того, чтобы тот потренировался, а сам в любой момент готов прийти к нему на помощь, в любой момент довести это дело до конца сам, если ребенок с этим до конца не справится. Также точно и мы должны относиться к своим делам. Понимать прежде всего, как это отражается на нас, как наше служение отражается в нашей душе. И уже во вторую очередь смотреть на результат.
А Вам не кажется, что в Ваших рассуждениях заложено одно весьма серьезное противоречие. Сначала Вы говорили об идеале современной культуры, о его молодежности – со знаком минус. Теперь же, говоря об отличительной и, как следует из Ваших слов, положительной стороне Православия, Вы характеризуете его как «детское» христианство. Не есть ли это некая уловка?
Нет, речь идет о разных вещах. Взрослый мир разделяется от детского тогда, когда взрослые уходят из жизни детей, когда появляются школы, детские сады, специализированные учреждения, в которых живут дети, живут своим собственным обществом, тогда рушится такое взросло-детское взаимодействие в общих делах, заботах, интересах. Дети, предоставленные сами себе, постепенно складывают свои идеалы, свой мир, который находится в противоречии с миром взрослых. Отсюда возникает та самая молодежная культура, которая в общем-то не является самодостаточной, это такой парадоксальный факт. Ведь вся эта шоу-индустрия создается взрослыми людьми, но для детей. И это противоречие современного мира. То есть, если взрослые бьются со своими подростками, не зная, что с ними сделать, когда они выходят на улицу, начинают пристращаться к наркотикам или алкоголю и, несмотря на это, большие взрослые творческие силы направлены на то, чтобы поддержать молодежный анархизм. В этой молодежной культуре нет детскости в том смысле, в котором она есть в Православии. Молодежь сегодня лишена детскости. Это преждевременное взросление, преждевременное знакомство с тем, что известно взрослому человеку, все типы внешних наслаждений, все возможности.
Детскость же проявляется в ином. Детей мы любим особенной любовью, относимся к ним с особенной нежностью, совсем не так, как любим и ценим взрослого человека. Среди взрослых распространены не столько любовь, сколько приязнь или уважение за достоинство или заслуги, за приятность манер или за выгодность взаимоотношений. С детьми все наоборот. Случается, что говорят о слепой материнской любви и никогда о коварной или корыстной, как между взрослыми. Ни здравый расчет, ни удовольствие, ни корысть не могут научить их, заставить их любить ребенка. Труд воспитания с позиций прагматики – это самая неблагодарная и утомительная затея на свете. Сколько тягот и мук выпадет матери перед тем, как утешиться первой улыбкой младенца, сколько усилий бывает приложено родителями прежде, чем их чадо начнет успевать в школьных предметах. Сколько седых волос добавляют отцу и матери подростковый мятеж и юношеские искания. Нет, если мы любим детей, чувствуем притяжение детства, это уже и есть самое настоящее чудо. Христианство себя в этом и проявляет. Если быть христианином, это означает автоматически раскрывать в себе эти качества. С другой стороны, желание удержать семейные ценности однозначно приводит человека к необходимости приближаться к христианству. Это в миссионерском смысле очень важно. Любовь к детям алогична, иррациональна, никто не станет спорить, что бутон красивее цветка, а зеленое яблоко вкуснее спелого. Здесь действуют таинственные силы. Даже тот, кто не верит в Бога, интуитивно прозревает в великую тайну прихода в мир новой души и благоговеет перед ней. Детская жизнь несомненно направлена к взрослению, совершенствованию и развитию, она естественным образом предполагает участие в этом старших, более опытных людей. Дети обращены на родителей, постоянно интересуются всем, что их окружает, этим побуждая взрослых быть их учителями и наставниками, стать причастными к высокой и ответственной педагогике. Если говорить о том, что сейчас эпоха гуманистического индивидуализма, воинствующего индивидуализма, то на сегодняшний день связь, которая возникает между родителями и ребенком – это, по сути дела, единственная естественная коллективная ценность. В православном контексте это можно назвать вектором направления соборности, единственная сейчас связь, которая может очень сильно внутренне человека мотивировать выходить за рамки своего я, над своими интересами становиться. Потому что немощь ребенка, с другой стороны, умиление ребенком – это те чувства, которые вынуждают человека проявлять христианские качества.
После прозвучавших довольно жестких оценок современной действительности хотелось бы привести наш разговор к более-менее положительным практическим выводам и решениям. Если не для всего человечества, то, по крайней мере, в рамках конкретной семьи или школы, как Вы считаете, в чем можно найти ответ на сложившуюся сложную ситуацию? Как смягчить противоречие между воспитанием и современностью?
Хочу подчеркнуть: я не призываю бороться с прогрессом, наукой, техникой и современностью, как таковыми. Все мы — дети современности и воспитанники прогресса, хотя бы иной раз нам и хотелось встать вне их негативных последствий. Нелепо обращать всю свою критику на прогресс и отдавать все свои силы борьбе с современностью — это иногда приводит к тому, что мы начинаем жить выдуманными, утопическими ценностями и идеями: не признаем науки и технических новшеств или ратуем за то, чтобы уехать в деревню и строить патриархальный быт непременно при лучине. В итоге крестьянами и дворянами в духе XIX в. мы отнюдь не становимся, а вот дети растут обыкновенными шалопаями и совершенно не отличаются от тысяч других недоучек-недорослей — городских и деревенских — не знающих ни своей культуры, ни истории. Такие, встретившись с цивилизацией, еще скорее прельстятся ее внешним блеском и достижениями.
Мы живем, мыслим и чувствуем так, как нас к тому приучили общество, цивилизация и культура. Те, кто пришел к вере, имеют, конечно, главную опору в христианском учении и церковной жизни. Но все равно христианство не ставит нас вне истории и окружающей реальности, не делает какими-то «неземными» людьми, живущими по каким-то своим исключительно духовным закономерностям. Нужно давать детям соответствующее времени качественное образование (что не означает, естественно, следования духу современного светского сознания). Если делать вид, что условия современной жизни нас не касаются, мы воспитаем самодовольных, ленивых и апатичных ко всем жизненным задачам, асоциальных детей.
С другой стороны, очень часто верующие люди не стремятся достичь какого-то успеха на светском поприще. Мир принуждает играть в свои игры, добиваться успеха всеми правдами и неправдами. Поэтому довольно часто верующие родители настраивают детей не искать успеха в миру, а строить свою жизнь как бы «сбоку» от основного течения общественной жизни, на более приемлемых для христианина ценностях и основаниях. Люди нецерковные, в свою очередь, боятся до конца «погрузиться в мир веры» полагая, что за этим должен будет последовать абсолютный уход от привычной им жизни, отказ от работы и т.д.
Думаю, что этот страх не совсем оправдан. Общество предоставляет громадный пласт возможностей, связанных со вполне человеческими задачами, например, быть работоспособным, прилежным, исполнительным, не брать взяток, не создавать конфликтов в своем коллективе... Не всем же быть фотомоделями, рекламистами, имидж-мейкерами и политическими косультантами! Надо ведь, в конце концов, кому-нибудь и работать, причем работать честно и добросовестно! И поэтому спрос на нормальных работников всегда был и будет. А теперь спросим: откуда в наши дни этим «нормальным работникам» взяться, если эгоизм и расслабленность захлестывают с самого детства? Только из тех семей, где к воспитанию подходили не так, как нам зачастую вещают с телеэкрана. Поэтому, в принципе, насколько я этот момент понимаю, у человека, который вырос в семье верующих, должно быть еще больше шансов проявить себя в жизни. Потому что, во-первых, не было этой расхлябанности, неуправляемости, вседозволенности, скуки, какие характерны для нынешней либеральной педагогики. Православный человек (если только его воспитание было устроено правильно) знаком не только с «хочу», но и с «нельзя», «надо», т. е. умеет управлять собой. Далее, он знает главенство над собой старших, духовного руководителя, церковного учения и Устава, что дает навык вообще во всех ситуациях — на работе, в общественной жизни и пр. — принимать власть над собою начальника и, в свою очередь, правильно, без амбиций руководить другими людьми. Наконец, он не зарывается, не превозносится над другими, не приписывает успехи себе самому и потому способен идти дальше, учиться, совершенствоваться, чего никогда не сделает человек с «чувством высокого собственного достоинства», который, едва только окажется замечен или займет какое-нибудь положение, тотчас же становится жутким снобом и не замечает никого и ничего, кроме «себя любимого».
Думаю, что для православного юноши или девушки совершенно естественно и НОРМАЛЬНО окончить с медалью хорошую школу или специализированную гимназию, став при этом призером предметных олимпиад или кружковых соревнований (здесь-то какие «блаты» и «правды-неправды» нам требуются?), затем выбрать себе по склонностям и желанию факультет в лучшем университете, окончить его с красным дипломом и так идти в жизнь дальше. Потому что этого молодого человека по-настоящему вос-ПИТЫВАЛИ, т. е. питали всей нужной пищей — и умственной, и эстетической, и духовной, и опытно-практической — тогда как остальные без родительского внимания и правильного понимания старшими жизненных целей только кое-как перебивались «с кваса на воду». И если верующий человек оставит наконец иллюзии «как-нибудь перемаяться» до конца жизни, остаться «чистеньким» не потому, что действительно безупречен и чист, а потому что с малых лет белоручка, тогда все у него наверняка получится и общество заметит православных и скажет: да, действительно, Церковь сумела сделать то, чего не смогло сделать ни коммунистическое воспитание, ни демократические «общечеловеческие ценности» и «правовые нормы» — воспитать такого человека, с которым можно иметь дело, который доведет это начатое дело до конца, который тебя не «подставит», а выручит, если что-то случится.
Можно сказать больше: тогда и наши христианские убеждения перестанут быть декларативными и декоративными. Тогда мы сможем по-настоящему молиться (потому что у того, кто ничего не делает, нет никаких оснований к молитве), поймем, в чем конкретно выражается заповеданная нам Христом любовь к ближнему, начнем ценить свою общину, церковный приход как место, куда собираются такие же энергичные, думающие, чувствующие, переживающие люди...
Беседовал Владимир Легойда
